Борис Акунин - Часть Азии. История Российского государства. Ордынский период
Со временем разница между боярами и дворянами начнет стираться, а затем потомки боярских фамилий растворятся среди дворянства, но это произойдет еще очень нескоро.
К этой же эпохе относится значительное разрастание еще одного привилегированного сословия – духовенства. Священники и монахи на Руси, конечно, существовали и раньше, однако их было мало и они не играли такой важной роли в общественной жизни.
Верхушка православной церкви во главе с митрополитом обрела огромное политическое влияние, однако не была самостоятельной. Церковь стала такой могущественной, потому что вошла в тесный союз с государством. Это принесло ей богатство и власть, но в то же время поставило ее в подчиненное положение по отношению к монарху. У церкви до какой-то степени сохранялась независимость от великих князей лишь до тех пор, пока митрополитов назначал или утверждал Константинополь. Правда, русские митрополиты и тогда, следуя византийской традиции, редко вступали в конфликт с государями – ведь константинопольские патриархи тоже стремились во всем помогать базилевсам.
После того, как русские сами стали выбирать главу своей церкви, в митрополиты мог попасть только кандидат, одобренный великим князем либо попросту им же выдвинутый. Времена, когда митрополит выступал в качестве третейского судьи в споре между земными владыками, ушли в прошлое.
Численность духовенства стала быстро расти благодаря повсеместному монастырскому строительству. О культурном и экономическом значении этого явления я уже рассказывал, однако само увеличение количества монахов еще не вело к формированию устойчивого сословия – ведь иноки не заводили семей и не давали потомства. Но кроме монастырей по всей Руси, вследствие общего подъема религиозности, возводились церкви и возникали новые приходы. Представители белого духовенства были заинтересованы в том, чтобы их сыновья тоже надевали рясы. Если поповский сын не шел по стопам отца, он лишался привилегий духовного звания и превращался из «митрополичьего человека» в «княжьего человека», то есть попадал в податное состояние.
Так множилась и разрасталась прослойка, выполнявшая очень важную общественную функцию. Неверно было бы назвать духовенство самым грамотным сословием позднесредневековой Руси – фактически это было единственное грамотное сословие. Уровень книжности катастрофически упал. Люди недуховного звания, как правило, не умели ни читать, ни писать. Только в Новгороде, меньше пострадавшем от завоевания, сохранялись остатки бытовой грамотности.
Сомнительно даже, умели ли писать великие князья. Дмитрий Донской, как мы помним, «книгам неучен беаше». Про Василия Темного в летописи тоже сказано, что он и в зрячую свою пору не был «ни книжен, ни грамотен».
Священные книги читали только люди церковные. Хроники и жития писали только монахи. Литературы светской почти не было, если не считать таковой военные полуповести-полулетописи вроде «Сказания о Мамаевом побоище» или «Сказания о прихожении Тахтамыша-царя». Любовных баллад монахи не писали и сказок не сочиняли.
Боярская аристократия, дворянство (которое, повторю, еще так не называлось) и духовенство, разумеется, составляли лишь крошечный процент народа. Все остальные жители Руси были «тяглыми» людьми, то есть исполняли податные обязанности.
Особую группу составляли купцы. Она была малочисленней, чем в домонгольские времена, поскольку производство, ремесла и, соответственно, товарооборот очень сильно сократились.
Меньше стало и городов, а значит горожан. Новая Русь оказалась страной в гораздо большей степени деревенской. В киевские и владимирско-суздальские времена жители крупных городов обладали множеством вольностей. Они решали важные вопросы на вече, в случае необходимости собирали ополчение. Часто бывало, что они изгоняли князей, в том числе и великих.
Монгольское владычество всё переменило. Многие города пришли в упадок и обезлюдели, не оправившись от разорения. Помимо общих для завоеванной Руси налогов и повинностей города часто облагались еще и дополнительными поборами. А когда в пятнадцатом веке в Орду перестали посылать «выход», «татарская» дань все равно бралась, только теперь она оседала в великокняжеской казне. Былые городские свободы забылись, до поры до времени сохранившись лишь в Новгороде.
Облик русских городов почти не изменился, потому что зодчество не развивалось, а скорее деградировало. Правда, в нескольких политических центрах (Новгороде, Пскове, Москве, Нижнем Новгороде) появляются каменные кремли – необходимость, вызванная бесконечными войнами. Но дома, дворцы и, за редким исключением, церкви строятся из дерева, поэтому постоянно происходят большие пожары. Согласно летописи, за сорок лет (с 1413 до 1453 года) Москва из-за скученности строений выгорала семь раз: в 1413, 1414, 1415, 1422, 1442, 1445 и 1453 гг.
Новгородский кремль
Хоть с появлением централизованного государства население городов начало увеличиваться, подавляющую массу народа составляли сельские жители. Их называли «сиротами», что красноречиво описывает качество жизни главного русского сословия. Монастыри, владевшие земельными угодьями и селившие там землепашцев, именовали их просто «христианами». Примерно с конца XIV века это название – хрестьяне, затем крестьяне – распространилось на всех деревенских обитателей.
Некоторые крестьяне владели собственной землей, другие получали ее в аренду – таких было намного больше. Первые платили подати только великому князю, вторые – еще и владельцу земли (боярину, помещику или монастырю). Кроме того, арендаторы должны были исполнять трудовую повинность – барщину.
При этом крестьяне оставались лично свободными – за исключением холопов: это были неисправные должники или те, кто добровольно продался землевладельцу, а также их потомство.
Личная свобода означала, что крестьянин может переселиться на другое место. Кроме того, даже если земля не была его собственностью, крестьянина нельзя было с нее согнать – пока он выполнял установленные обязательства, то есть платил оброк и отрабатывал барщину.
Но с середины пятнадцатого века, когда централизующееся государство стало ограничивать права всех сословий, начиная с высшего, эта генеральная тенденция затрагивает и основной класс русского населения: появляются первые признаки закрепощения, то есть прикрепления крестьян к месту жительства. Сильной власти были ни к чему как вольно отъезжающие бояре, так и блуждающие крестьяне.
Раньше право передвижения арендатора ограничивалось лишь долговыми обязательствами перед землевладельцем. Расплатившись, крестьянин мог отправляться на все четыре стороны.
Потом появилась особая пошлина – пожилое, нечто вроде компенсации за потерю рабочих рук или благодарности за временное пользование участком, причем эта плата могла быть значительной.
Чтобы крестьянин не уходил до сбора урожая, бросая барщину и тем самым причиняя ущерб хозяину, право ухода вскоре ограничат коротким периодом после окончания осенних работ: две недели до Юрьева дня (26 ноября) и неделя после.
Таким образом, арендаторы фактически являлись людьми вольными всего три недели в году. Но и тот, кто владел собственной землей, сам себе не принадлежал – он назывался «человеком великого князя». Согласно монгольской традиции, перенятой Москвой, все жители страны считались слугами государя, и по-настоящему свободен был только один человек – самодержец.
В суровую эпоху всеобщей несвободы, бесправия, татарских набегов и беспрестанных междоусобиц не могли не ожесточиться нравы.
Если раньше, по «Русской правде», на Руси не существовало смертной казни даже за тяжкие преступления, то теперь умеренность прежних правил общежития стала анахронизмом, непозволительной роскошью.
Долгое время законов вообще не было, вернее властвовал лишь один закон: кто сильнее, тот и прав. С. Соловьев пишет: «от времен Василия Ярославича [сына Невского] до Иоанна Калиты отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство». Жизнь хоть по каким-то правилам возобновляется лишь с правления рачительного Ивана Даниловича. Москва потому и стала центром собирания русских земель, что воспринималась как зона относительного порядка.
Об упадке городской жизни, искусств и ремесел я уже говорил, но деградация проявлялась и на уровне бытового поведения, человеческих отношений. Нравы упростились и огрубели. В деревнях это, вероятно, ощущалось меньше, чем в городах и в высших кругах общества.
Есть два параметра, по которым можно было в средние века определить уровень развития цивилизации.
Один мы недавно поминали – доля образованных людей, которая на Руси за время монгольского владычества очень сократилась.
