Артур Конан-Дойль - Сэр Найджел
Простодушному Бомануару представилось, что в решительный миг все святые Бретани явились на помощь защитникам своего края, и, еле переводя дух, он возносил благодарственную молитву своему покровителю святому Кадоку. Однако зрителям была ясна вполне земная причина этой победы, и половина их бурно ликовала, тогда как вторая половина испускала негодующие вопли и проклятия настолько разные чувства обуревали сторонников бретонцев и англичан.
Хитрый оруженосец Гийом Монтобон пробрался туда, где были привязаны лошади, и взобрался на своего могучего боевого коня. Зрители решили было, что он намерен сбежать, но возмущение бретонских крестьян тут же сменилось бурным ликованием, когда он повернул своего скакуна на англичан и вонзил ему в бока острые шпоры. Стоявшие к нему лицом английские бойцы увидели его нежданный и стремительный маневр. В другое время их удары, конечно, заставили бы попятиться и лошадь и седока, но теперь они были истомлены и не могли отразить такой натиск. Удары их оказались слишком слабыми, и могучий скакун ворвался в их строй, опрокинув семерых; Всадник повернул его - и еще пятеро упали ему под копыта. Этого оказалось достаточно. Бомануар и его товарищи уже набросились на обессиленных противников, и победа осталась за Жосленом.
В сумерках вереница унылых лучников печально вернулась в замок Плоэрмель, неся убитых и тяжело раненных. Позади ехало десять всадников, все смертельно усталые, все израненные, и все пылая жгучей ненавистью к Гийому Монтобону за подлую шутку, которую он с ними сыграл.
А победители в шлемах, увенчанных желтыми цветами дрока, прибыли в Жослен на плечах вопящей толпы под пение труб и дробь барабанов. Таков был бой у дуба на полдороге, где храбрецы встретились с храбрецами и покрыли себя такой славой, что с тех пор всякий, кто участвовал в битве тридцати, был окружен почетом. И никто не мог облыжно приписать себе эту честь, ибо знаменитый хронист, видевший их своими глазами, написал, что все они до единого, и бретонцы и англичане, до могилы носили на себе неизгладимые знаки этого тяжкого боя.
Глава XXIV
КАК ГОСПОДИН НАЙДЖЕЛА ПРИЗВАЛ ЕГО К СЕБЕ
"Моя возлюбленная госпожа, - писал Найджел почерком, разобрать который могли только глаза любви" - на четвертой неделе Великого поста случилась преславная встреча между нашими людьми и многими благородными рыцарями и оруженосцами сих краев, каковая по милости Пречистой завершилась столь превосходной сечей, что ни один человек не в силах припомнить ничего более достойного. Много чести досталось сеньору Бомануару, а также немцу по имени Крокар, с коим, уповаю, мне доведется перемолвиться словом, когда я вновь сяду на коня, ибо он превосходнейший воин и всегда готов прибавить себе чести или помочь другому исполнить обет. Сам я чаял совершить с Божьей помощью третье малое деяние и обрести свободу поспешить к тебе, госпожа моя, однако удачи мне не было, и на первых же порах получил я такой удар и столь мало помощи оказал моим товарищам, что сердце мое скорбит и, боюсь, что не только я не снискал чести, но потерял ее. Вот я и лежу здесь с самого Благовещения и еще долго буду лежать, ибо пошевелить могу только одной рукой, но не горюй, возлюбленная госпожа, ибо святая Екатерина была к нам милостива. Ведь за столь краткий срок довелось мне совершить два достойных деяния: победить Рыжего Хорька и поспособствовать взятию разбойничьей крепости. Осталось еще лишь одно, и, как вернется ко мне здоровье, я не замедлю его найти. А до той поры, хоть глаза мои не могут тебя лицезреть, сердце мое всегда у твоих ног".
Так он писал на своем одре в замке Плоэрмель в последний месяц лета, однако успело настать следующее лето, прежде чем его разбитая голова зажила, а исхудалые члены вновь обрели прежнюю крепость. С отчаянием узнал он о нарушении перемирия и о битве под Мороном, в которой сэр Роберт Ноллес и сэр Уолтер Бентли сокрушили воспрявшую было Бретань. В битве этой сложили головы многие из тридцати жосленских бойцов. Затем, полный сил и светлых чаяний, он отправился на поиски знаменитого Крокара, объявившего, что он готов в любой день или в любую ночь выйти на поединок с любым человеком и драться с ним любым оружием. Но, увы, и тут судьба над ним посмеялась - незадолго до его выздоровления немец, объезжая нового коня, был сброшен в канаву и сломал себе шею. В той же канаве сгинула и последняя надежда Найджела незамедлительно совершить третий подвиг и освободиться от обета.
Вновь весь христианский мир замирился, люди пресытились войной, и лишь в далекой Пруссии, где тевтонские рыцари постоянно сражались с язычниками-литовцами, мог бы он осуществить свое заветное желание. Но для того чтобы отправиться в северный крестовый поход, нужны были деньги и рыцарская слава, и прошло еще десять лет, прежде чем Найджелу довелось увидеть воды Фрише-Хаффа со стены Мариенберга и выдержать пытку раскаленным блюдом, когда в Мемеле его привязали к священному камню. А пока его пламенном душе приходилось смиряться с гарнизонной службой в Бретани, и он лишь раз отдохнул от нее, когда отправился в замок отца Рауля и поведал сеньору Гробуа, как доблестно пал его сын у внутренних ворот замка Ла-Броиньер.
Когда же последняя надежда в сердце Найджела почти угасла, настало чудесное июньское утро, и в замок Ванн, сенешалем которого он теперь был, прискакал гонец с письмом. Письмо содержало лишь несколько слов, коротких и ясных, как зов военной трубы. Чандос писал, что нуждается в своем оруженосце, ибо его знамя вновь развевается на ветру. Он в Бордо. Принц направляется с войском в Бержерак, откуда намерен вторгнуться во Францию. Без битвы дело не обойдется. О своем намерении они отправили весть доброму французскому королю, и он обещал оказать им достойную встречу. Пусть Найджел поторопится. Если войско уже выступит, ему надлежит поскорее нагнать его. У Чандоса сейчас три оруженосца, но он будет очень рад снова свидеться с четвертым, ибо за время их разлуки много о нем слышал, причем лишь то, что ожидал услышать о сыне столь доблестного отца. Вот что содержало письмо, и в это счастливое летнее утро солнце в Ванне засияло ярче, а синее небо стало еще синее.
Добраться из Ванна в Бордо оказалось не так-то просто: сообщения по морю между ними почти не было, а к тому же, хотя все храбрые сердца устремлялись на юг, ветер упорно дул против. Так что прошел добрый месяц, прежде чем Найджел наконец спрыгнул на пристань, заставленную бочонками гасконского вина, и помог свести Бурелета по сходням над светлыми водами Гаронны. Даже Эйлуорд не был такого скверного мнения о морских путешествиях, как могучий золотистый конь: он заржал от радости, уткнувшись мордой в протянутую ладонь хозяина, а потом звонко цокнул копытами по доброму твердому булыжнику. Рядом с ним, похлопывая по блестящему плечу, стоял Черный Саймой; не расстававшийся с Найджелом.
Но Эйлуорд? Где был Эйлуорд? Увы! Прошло уже два года с тех пор, как его вместе со всеми лучниками Ноллеса отправили на королевскую службу в Гиень, а так как грамоте он обучен не был, сквайр не знал, - жив ли его испытанный товарищ или давно погиб. Бесспорно, Саймон трижды кое-что слышал про него от странствующих лучников, говоривших, впрочем, одно и то же: он жив, здоров и недавно женился. (Однако первый назвал его жену белокурой, второй - смуглой и темноволосой, а третий и вовсе вдовой, а потому трудно было понять, что тут правда, а что нет.)
Оказалось, что войско выступило в поход уже месяц назад, но известия о нем приходили в Бордо ежедневно, понятные всем и каждому: в либурнские ворота непрерывно въезжали вереницы повозок, груженных добычей с юга Франции. В городе полно было пеших солдат (принц взял с собой только конников), и они с грустной жадностью провожали взглядом телеги, нагруженные дорогой мебелью, шелками, бархатом, гобеленами, разными украшениями, золотыми и серебряными изделиями, еще недавно составлявшими гордость многих замков в прекрасной Оверни и богатом Бурбонне.
Не следует думать, будто в этих войнах Англия и Франция противостояли друг другу в полном одиночестве. Славы достанет на всех и без уклонения от истины. К Англии в результате династических браков отошли две богатые и воинственные французские провинции - Гиень и Гасконь. Они поставляли армии островитян большое число самых мужественных своих сынов. Такой бедной стране, как Англия, было не по карману содержать за морем большие силы, и войну Франции она проиграла бы просто из-за нехватки солдат. Феодальная система позволяла быстро и без особых расходов собрать внушительное войско, но уже через несколько недель оно столь же быстро рассеивалось, и, чтобы удержать его в боевом порядке, требовалась богатая казна. В Англии же такой казны не имелось, и король постоянно ломал голову над тем, как изыскать средства, чтобы вовсе не остаться без войска.
Но в Гиени и Гаскони множество рыцарей и оруженосцев готовы были в любую минуту покинуть свои уединенные замки для набега на французские земли, и если к ним присоединялись английские рыцари в поисках чести да несколько тысяч лучников, нанятых за четыре пенса в день, набиралась армия, вполне достаточная для быстрой кампании. Таков был и отряд принца, численностью около восьми тысяч, который в эти дни двигался через французский юг по большой дуге, оставляя позади себя широкую полосу разоренных селений и дымящихся пожарищ.
