Инна Соболева - Утраченный Петербург
Для того и помещения построили не те, чем в привычных усадьбах: вместо скотного и конного дворов, птичников, складов, амбаров, каретных сараев — гроты и эрмитажи, галереи для прогулок, «портретный сарай» (по-нашему — картинная галерея). Оранжереи (они не были редкостью и в старых усадьбах) превратились в своеобразный зимний сад, где гостей можно было удивить вывезенными из далеких стран пальмами, лимонами, померанцевыми деревьями. Все это свидетельствовало не только об утонченном вкусе хозяев, но и о том, что пребывание в Европе не прошло для них бесследно, что они сумели позаимствовать многое, составлявшее гордость Версаля и Сан-Суси.
Располагалась резиденция на невысокой каменной террасе и пологими спусками-пандусами была связана с огромным регулярным садом. Все это великолепие окружала вода, которая создавала иллюзию полной отрешенности от суетного мира и совершенно особое настроение, свойственное лишь этому месту «уединения и отшельничества», предназначенному для самого узкого круга избранных. Основные постройки на Каменном острове были закончены в 1754 году. Но Алексею Петровичу хотелось добавить еще что-то, чего не было ни у кого. И он придумал «трельяжный пруд с галереями»: высокой каменной стеной с небольшими проемами приказал отгородить часть реки, превратив ее в замкнутый водоем; на берегу поставить два одноэтажных домика на высоких цоколях, с лестницей, спускающейся к воде. Домики предназначались для содержания диких зверей. Со стороны реки стену венчали ажурные беседки с высокими, изящными луковичками куполов. Закончили строить эту затею в 1756 году.
Наслаждаться своим «уединенным уголком» великому канцлеру Российской империи оставалось без малого два года.
Отступление о дважды приговоренном к смерти
Происходил Алексей Петрович Бестужев-Рюмин из рода старого, но не древнего, знатного, но не титулованного (не из Рюриковичей). Впервые упоминают Гавриила Бестужу, которого принято считать основателем рода Бестужевых, в XV веке. Любопытно, что фамилия эта имеет два значения, одно вызывает уважение — не боящийся стужи, другое малосимпатично — бесстыдный (от стоуж — стыд). В этой двузначности будто запрограммирован противоречивый характер будущего канцлера Российской империи.
А. П. Бестужев-Рюмин
Бестужевы были многодетны, так что к концу XVII века образовалось много ветвей однофамильцев, но родственников не самых близких. Во времена Петра Великого главой одной из ветвей рода Бестужевых был Петр Михайлович, зарекомендовавший себя деятельным и успешным дипломатом. В 1701 году в ответ на свою нижайшую просьбу он получил дозволение писаться не просто Бестужевым, а Бестужевым-Рюминым. Зачем ему это понадобилось, понять затруднительно, ведь ничего почтенного в слове «рюма» нет. Оно означает всего лишь плаксу, реву, да еще орнитологи называют так маленькую сибирскую птичку, рогатого жаворонка. Так что вряд ли за какие-то выдающиеся подвиги получил это прозвище в стародавние времена Яков Гавриилович Бестуж, сын основателя рода. Единственным объяснением желанию Петра Михайловича присовокупить к своей фамилии вторую можно счесть потребность как-то выделиться из многочисленной толпы Бестужевых.
Сыновьям своим первый Бестужев-Рюмин дал отменное воспитание и образование — сначала учились дома, потом в Голландии и Германии. Оба преуспели в науках, оба пошли по стопам отца, стали дипломатами. Правда, карьера отца неожиданно рухнула: сначала он не угодил Меншикову, потом, после восхождения на престол Анны Иоанновны, — Бирону. За это был отправлен в ссылку, где и провел почти десять лет, после чего за заслуги сыновей получил соизволение жить в Москве.
Младший из его сыновей, Алексей Петрович, был замечен Петром I — юноша оказался умен и талантлив. Император повелел направить Алексея в Голландию, под опеку знаменитого своего дипломата Бориса Ивановича Куракина. О лучшей школе нельзя было и мечтать. Набравшийся знаний и опыта двадцатилетний дипломат жаждет самостоятельной работы. И государь, ему благоволивший, отпускает Бестужева служить курфюрсту Ганновера, которого за четыре года службы юноша покорил своим прекрасным воспитанием, хладнокровием и образованностью. Став английским королем Георгом I, курфюрст жалует Бестужева званием камер-юнкера и направляет посланником… к Петру I. Это был первый неожиданный поворот в судьбе будущего канцлера.
На русской службе все у него складывается вполне успешно: посланник в Дании, в Гамбурге, в Киле, в Нижней Саксонии — должности достойные. Но он-то знает: способен на большее, много большее.
И вот новый поворот судьбы: герцог Бирон, полновластный временщик, срочно требует Бестужева в Петербург. Тот поначалу не знает, зачем его вызвали, но делает все, чтобы убедить Бирона в чрезвычайной преданности его особе. И Бирон все более укрепляется в своих планах. А планы относительно Бестужева у него далеко идущие. Дело в том, что герцог давно тяготился своей зависимостью в делах от графа Остермана. Попытки возвысить в противовес ему сперва Ягужинского, потом Волынского кончились неудачами. Тогда-то Бирон и остановил свой выбор на Бестужеве. Некоторое время он еще колебался, назначать ли Алексея Петровича на самый высокий официальный пост в государстве. Французский посланник Шетарди объясняет эти сомнения тем, что Бестужев пользовался репутацией человека, подобного Волынскому: честолюбивого, следующего своим влечениям без удержу, так что многие предсказывали ему столь же трагический конец, какой выпал на долю его предшественника. И все же Бирон решился: в марте Бестужев назначен на высокий пост кабинет-министра. Идет 1740 год. Кабинет-министру сорок семь лет. Немало, но он верит: наконец-то его ждут великие свершения.
Единственное, что он успел, это поддержать Бирона в его стремлении стать регентом-правителем при малолетнем Иоанне Антоновиче, которого Анна Иоанновна перед смертью провозгласила своим преемником на русском троне. За эту поддержку Бестужев едва не поплатился жизнью. 17 октября 1740 года скончалась императрица, 8 ноября пал Бирон. Бестужев как ставленник и приспешник герцога был арестован, заточен в Шлиссельбургскую крепость, судим и приговорен к четвертованию. На его счастье, фельдмаршала Миниха к этому времени оттеснил от власти граф Остерман, человек менее кровожадный. Он-то и убедил правительницу Анну Леопольдовну заменить четвертование ссылкой в Белозерский уезд, где вчерашнему кабинет-министру было велено жить безвыездно, «смирно, ничего не предпринимая». Его лишили орденов, чинов и собственности, оставив только триста семьдесят две души на пропитание жене и детям (без пропитания все-таки не оставили и самого добывать свой хлеб не вынудили).
Ссылка продлилась недолго. 25 ноября 1741 года к власти пришла Елизавета Петровна, а с нею — новый крутой поворот изменил судьбу Бестужева-Рюмина. Благодаря заступничеству лейб-медика Ивана Ивановича (он же Иоганн Герман, он же Жан Арман) Лестока и французского посланника Жака-Иоахима (Жоакена) Тротти маркиза де ла Шетарди, пользовавшихся неограниченным влиянием на новую императрицу, Алексей Петрович был возвращен в Петербург. А в последовавшие три года пожалован в вице-канцлеры, сенаторы, главные директоры над почтами, награжден «за его неповинное претерпение» орденом Андрея Первозванного и, наконец, провозглашен великим канцлером (третьим за всю историю Российской империи). С тех пор, не имея достойных по уму и трудолюбию соперников, Бестужев-Рюмин шестнадцать лет управлял Россией.
Любопытно, как неожиданно Алексей Петрович, совсем недавно пострадавший за то, что отблагодарил своего благодетеля Бирона, рассчитался с очередными благодетелями. Оба они заслуживают хотя бы краткого рассказа. Немецкий полковой врач (француз по происхождению) Лесток, наслушавшись рассказов о петровской России, земле обетованной для иностранцев, написал просьбу о принятии на русскую службу и отправился в Санкт-Петербург. Ему казалось, в этом городе он сможет найти все — и деньги, и почет, и дело по душе. Новоприбывшего врача представили Петру I, и он сразу пришелся государю по душе: красив, ловок, приятен в обращении, говорит на нескольких европейских языках (это император особенно ценил). Так что Лесток был безотлагательно принят на службу, даже в обход других претендентов — может быть, и более сведущих в медицине, но явно уступавших ему в умении очаровывать. Очаровал он не только Петра, но и Екатерину, и их дочерей, Анну и Елизавету. К его помощи прибегали при любом недомогании, он и лекарем был изрядным, и утешить мог лучше, чем любой другой.
Правда, случилось так, что за поступок, благородному человеку непростительный, Петр сослал Лестока в Казань и едва ли вернул бы скоро в столицу. Но Петр умер, а Екатерина была не так щепетильна в вопросах чести и вернула провинившегося в Петербург, более того — назначила своим лейб-медиком. После смерти Екатерины Лесток стал не только лейб-медиком принцессы Елизаветы, но и ее доверенным лицом. Влияние его на Елизавету Петровну было огромно. Не случайно хлопоты за Бестужева увенчались таким успехом.
