Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

германские армии не раз снова бросались в бой и одерживали победу благодаря отчаянным усилиям женщин, гораздо менее боявшихся смерти, чем рабства. Когда битва была безвозвратно проиграна, они собственными руками избавляли и самих себя, и своих детей от унижений перед победителями. Героини этого закала имеют полное право на наше уважение, но они, конечно, не могли ни внушать любви, ни увлекаться этим чувством. Заимствуя от мужчин их суровые добродетели, они неизбежно должны были отказаться от той привлекательной нежности, в которой главным образом и заключается прелесть и слабость женщины. Гордость заставляла германских женщин заглушать в себе всякую нежную эмоцию, несовместимую с чувством чести, а главная честь женского пола всегда заключалась в целомудрии. Чувства и поведение этих гордых матрон можно считать за причину и следствие, а также за доказательство характеристических особенностей всей нации. Впрочем, храбрость женщин – все равно, внушена ли она фанатизмом или развилась вследствие привычки, - может быть лишь слабым и неполным подражанием храбрости мужчин, особенно характеризующей некоторые века и некоторые страны.

Религиозная система германцев (если можно так назвать грубые верования дикарей) была внушена их нуждами, опасениями и невежеством. Они поклонялись поражавшим их взоры явлениям природы и ее главным действующим силам - солнцу и луне, огню и земле - и вместе с тем разным созданным воображением божествам, будто бы имевшим наблюдение за самыми важными занятиями человеческой жизни. Они были убеждены, что путем некоторых странных видов ворожбы они могут узнать волю высших существ и что человеческие жертвы являются для этих существ самым ценным и самым приятным приношением. Некоторые писатели слишком поспешно пришли в восторг от возвышенных понятий германцев о божестве, которое они не запирали внутри стен храма и не изображали в человеческой форме; но если мы припомним, что германцы были неискусны в архитектуре и совершенно незнакомы со скульптурой, то нам нетрудно будет понять настоящий мотив их понятий о божестве, возникших не из умственного превосходства, а из недостатка умственной изобретательности. У германцев не было других храмов, кроме мрачных и древних рощ, освященных чувством благоговения бесчисленных поколений. Таинственный мрак этих рощ, служивший воображаемым местопребыванием для какой-то невидимой силы, не представлял уму никакого определенного предмета для боязни или для поклонения и тем самым внушал еще более сильный религиозный ужас, а грубые и необразованные священнослужители научились на опыте разного рода хитростям, с помощью которых они поддерживали и укрепляли в умах впечатления, столь хорошо соответствовавшие их собственным интересам.

То же самое невежество, которое делает варвара неспособным понимать или признавать пользу налагаемых законами стеснений, лишает его всякой возможности бороться с безрассудными ужасами, которые внушает ему суеверие. Германские священнослужители воспользовались столь благоприятным для них настроением своих соотечественников для того, чтобы присвоить себе даже в светских делах такую власть, какой не осмелились бы пользоваться на деле даже высшие должностные лица, а кичливые воины с покорностью подчинялись взысканиям, которые налагались на них не человеческой волей, а приказаниями, непосредственно исходившими от бога войны. Недостатки гражданского управления нередко восполнялись путем вмешательства духовной власти. Эта последняя постоянно заботилась о поддержании тишины и порядка в народных собраниях, а иногда простирала свое влияние и на более важные дела управления. В тех местностях, которые носят теперь название Мекленбурга и Померании, устраивались по временам торжественные процессии. Неизвестный символ земли, покрытый густым покрывалом, ставили на колесницу, запряженную коровами, и вывозили из его постоянной резиденции на острове Рюген; везомая таким образом богиня посещала некоторые соседние племена, состоявшие из ее поклонников. Во время этого странствования воинственный пыл стихал, ссоры прекращались, оружие откладывалось в сторону и неугомонные германцы наслаждались благодеяниями мира и согласия. Божий мир, который так часто и так бесполезно был провозглашаем духовенством в одиннадцатом столетии, был, очевидно, подражанием этому древнему обыкновению.

Но влияние религии скорее разжигало, чем обуздывало буйные страсти германцев. Ее служители, из личных интересов и фанатизма, нередко поощряли верующих на самые смелые и самые безрассудные предприятия, обещая им покровительство небес и верный успех. Священные знамена, долго хранившиеся в заповедных рощах как предметы суеверного поклонения, были выставляемы впереди сражающихся, а неприятельскую армию предавали со страшными проклятиями в жертву богам войны и грома.

В глазах солдат (а все германцы были солдатами) трусость была самым непростительным из всех грехов. Храбрый человек был достойным любимцем их воинственных богов, а несчастный, потерявший свой щит, был исключаем из религиозных и гражданских собраний своих соотечественников. Некоторые северные племена, как кажется, верили в учение о переселении душ, а некоторые другие выдумали грубый рай, в котором идет вечное пьянство. Но все сходились в том мнении, что жизнь, проведенная в боях, и славная смерть на поле битвы были самыми верными ручательствами за счастье в будущей жизни как в этом мире, так и в том.

Но бессмертие, которое тщетно сулили германским героям их священнослужители, доставляли им в некоторой мере их барды. Этот оригинальный класс людей вполне заслуженно привлекал к себе внимание всякого, кто изучал древности кельтов, скандинавов и германцев. Тщательные исследования достаточно выяснили нам их дух и характер, и всем известно, каким они пользовались уважением благодаря своему высокому призванию. Но нам не так легко объяснить или даже понять причину того восторженного влечения к битвам и к славе, которое они возбуждали в душе своих слушателей. У цивилизованных народов любовь к поэзии служит скорее развлечением для фантазии, нежели пищей для душевных страстей. А между тем, когда мы в тишине уединения читаем гомеровские или тассовские описания битв, мы незаметно увлекаемся живостью вымысла и на мгновение сами воодушевляемся воинственным пылом. Но как слабы и холодны те ощущения, которые выносит в своем одиночестве спокойный ум из чтения! Не иначе как перед самой битвой или во время празднования победы воспевали барды славу древних героев и предков тех воинственных вождей, которые с восторгом внимали их безыскусственным, но воодушевленным напевам. Вид оружия и опасности усиливал впечатление воинственной песни, а страсти, которые она старалась воспламенить, - влечение к славе и презрение к смерти - были обычными чувствами в душе германцев.

Таково было положение и таковы были нравы этого народа. И климат, и отсутствие науки, искусств и законов, и понятия о чести, благородстве и религии, и влечение к свободе, и нерасположение к мирным занятиям, и жажда смелых предприятий - все это способствовало тому, чтобы сделать из него воинственную нацию. А между тем нам известно, что в течение более двухсот пятидесяти лет, протекших от поражения Вара до царствования императора Деция, эти грозные варвары лишь изредка совершали незначительные нападения и не наводили большого страха на богатые и впавшие в рабство провинции империи. Их дальнейшие успехи были приостановлены недостатком оружия и дисциплины, а их воинственный пыл нашел себе занятие во внутренних раздорах древней Германии.

1.Кто-то остроумно и не без основания заметил, что обладание железом скоро доставит нации и обладание золотом. Но грубым германским племенам, не обладавшим ни одним из этих двух столь ценных металлов, пришлось добывать их мало-помалу своими собственными силами, без всякой посторонней помощи. Внешний вид германской армии уже ясно доказывал, как велик был у германцев недостаток в железе. Они редко употребляли мечи и длинные копья. Их frameae (как они сами называли их) были длинные дротики с острым, но тонким железным наконечником, которые они, смотря по надобности, или метали в неприятеля издали, или употребляли в дело в рукопашном бою. Все вооружение их кавалерии состояло из такого дротика и щита. Дополнительным ресурсом для их пехоты служило то, что она метала множество стрел с невероятной силой. Их военная одежда- если только она у них была - состояла из широкого плаща. Разнообразие цветов было единственным украшением их деревянных или ивовых щитов. Немногие из их вождей носили латы, и почти ни один не носил шлема. Хотя в Германии лошади не отличались ни красотой, ни быстротой, ни способностью выделывать те эволюции, которыми занимались в римских манежах, некоторые из германских племен славились своей кавалерией; но главная сила германцев заключалась в их пехоте, которая выстраивалась в густые колонны сообразно с разделением на племена и роды. Эти полувооруженные бойцы, не любившие никаких задержек и неохотно выносившие усталость, устремлялись в битву в беспорядке с дикими криками и благодаря своей природной храбрости иногда одерживали верх над вынужденным и более искусственным мужеством римских наемников. Но так как варвары истрачивали весь свой пыл на первом натиске, то в случае неудачи не умели ни вновь собраться с силами, ни отступить. Отраженное нападение было для них то же, что полное поражение, а поражение почти всегда сопровождалось совершенным их истреблением. Когда мы припоминаем, в чем состояло полное вооружение римских солдат и какие были у них правила дисциплины, военные упражнения, эволюции, укрепленные лагеря и боевые машины, мы невольно удивляемся тому, что почти нагие варвары, рассчитывавшие только на свою храбрость, осмеливались вступать в бой с легионами и со состоявшими при легионах союзными войсками. Бой был слишком неравен до тех пор, пока привычка к роскоши не ослабила энергию римских армий, а дух непокорности и мятежа не ослабил их дисциплину. Включая в состав своих армий варварские вспомогательные войска, римляне сами подвергали себя явной опасности, так как давали германцам возможность мало-помалу познакомиться с военным искусством и с политикой римлян. Хотя эти войска принимались в незначительном числе и с большими предосторожностями, все-таки пример Цивилиса должен был доказать римлянам, что опасность не была воображаемая и что их предосторожности не всегда были достаточны. Во время междоусобных войн, вспыхнувших после смерти Нерона, этот хитрый и неустрашимый батавец, удостоившийся от своих врагов сравнения с Ганнибалом и Серторием, задумал освободить свою родину от ига римлян. Восемь батавских когорт, прославившихся в различных войнах и в Британии и в Италии, перешли под его знамена. Он ввел германскую армию в Галлию, склонил на свою сторону сильные города Трир и Лангр, разбил римские легионы, разрушил их укрепленные лагеря и употребил в дело против римлян те военные познания, которые приобрел, состоя у них на службе. Когда после упорной борьбы Цивилис наконец был вынужден преклониться перед могуществом империи, он обеспечил и свою судьбу, и судьбу своей родины почетным мирным договором. Батавы по-