Валерий Шамбаров - Войны языческой Руси
В больной атмосфере грязи, убийств и извращений дошло до того, что Римом начали заправлять распутные бабы, патрицианка Феодора и ее дочь Марозия. Сперва лидировала Феодора, сажала на папский престол своих любовников Сергия III, Иоанна X. Марозия с ними тоже имела совсем не духовную связь, но мамино засилье ее раздражало. Она придумала выходить замуж то за одного, то за другого властителя итальянских государств. Вместе с ними скинула Иоанна X, его удушили в тюрьме. Потом Марозия поставила и низложила еще двоих пап. Успокоилась, когда сделала первосвященником Иоанна XI, собственного внебрачного сына от папы Сергия III.
Как ни парадоксально, но Византия, рассчитывая вернуть Италию, восстановила с римской помойкой превосходные отношения! Раньше никак не могли договориться, а сейчас запросто нашли общий язык. Хотя это легко объяснялось. Марионеточные папы и их хозяйки нуждались в помощи империи и получали ее. В свою очередь, поддерживали греков, некоторые итальянские княжества признавали себя вассалами Константинополя. А Византия за столь полезное сотрудничество пожертвовала чистотой Веры и согласилась почитать папу духовным «отцом» всех христиан. Восточная и Западная Церкви объединились, «бабские» папы стали утверждать Константинопольских патриархов! [144]
Марозия добилась даже того, что император согласился породниться с ней, женить одного из царевичей на ее дочери. Но, на беду скандальной римлянки, у нее вырос еще один сын, Альберик. Решил, что пора быть самостоятельным, и упрятал мать в темницу. Туда же отправил брата-папу Иоанна XI и взялся верховодить в Риме, провозгласил себя «принцепсом сената» — этот титул когда-то носили римские императоры. В 955 г. Альберик умер, и пост «принцепса сената» унаследовал его 16-летний сын Октавиан. Одновременно он назначил себя папой под именем Иоанна XII. Юный «князь-папа» превратил Ватикан в публичный дом, погрязал в диких оргиях, на попойках поднимал тосты в честь языческих богов и сатаны. Но Константинополь сохранил тесный альянс и с Альбериком, и с Октавианом, испрашивал у «князь-папы» разрешения по важнейшим церковным вопросам.
Хотя расширение византийского влияния в Италии понравилось далеко не всем. В Германии усилился король Оттон I. Его страна тоже находилась на грани развала. Феодалы разбойничали, герцоги не желали никому подчиняться. Но Оттон заключил союзы с прибалтийским княжеством русов, с лютичами, и с их помощью разгромил герцогов. Возродив единство и могущество Германии, король мечтал о большем, о возрождении империи Карла Великого. А для этого надо было утвердиться в Италии… Греки оказались его соперниками, и в лице Оттона Константинополь получил опасного врага.
Зато с другим врагом, Хазарией, Константин Багрянородный быстро помирился. Сменилось правительство, сменилась политика, и ссориться было больше не из-за чего. А общие интересы у двух держав имелись. Не пускать Русь к морю, всячески ослаблять ее. Кому нужно большое и процветающее Киевское княжество? Оно начнет отстаивать свои выгоды, влиять на международные дела, угрожать, с ним придется считаться. Пусть лучше русские безвылазно сидят в родных лесах, а в Константинополь приходят или рабами, или наемниками, льют кровь за греческое золото.
За века блестящего существования Византия ухитрилась предать всех «варварских» союзников: аланов, готов, гуннов, болгар, антов, армян, тюрков, мадьяр. Сговорившись против русских с хазарами, она предала и печенегов. Греческие дипломаты помогали уломать вождей кочевников, чтобы они не трогали каганат, дозволили ему строить крепости. И хазарские замки, продвигаясь на запад, стали возводиться в печенежских владениях. Как показывают археологические данные, самые поздние из этих крепостей, в середине X в., уже перешагнули Днепр — в селе Вознесенка около Запорожья [6, 62]. Отныне днепровские пороги контролировали не печенеги, а хазары! Теперь они решали, кого пропустить «из варяг в греки», а кого нет, какую дань взять с проезжающих. Но византийцы считали себя в выигрыше. Каменные твердыни перекроют русским дороги гораздо надежнее, чем скопища степняков. Да и про дань, которую обещали платить Игорю, можно забыть…
Хазарский царь Иосиф, как и Константин Багрянородный, переписывался с визирем Испанского халифата Хосдаи Ибн-Шафрутом. Хвастливо рассказывал ему: «И с того дня, как наши предки вступили под покров Шехины, Он (Бог) подчинил нам всех наших врагов и ниспроверг все народы и племена жившие вокруг нас, так что никто до настоящего дня не устоял перед нами. Все они служат и платят нам дань — цари Эдома и цари исмаильтян». О границах каганата сообщал: «Земли наши на запад достигают реки Кузу, на север — до холодной страны йуру и вису. И они покорны нам, страшась меча нашего…» [63] Йуру — югра, населявшая Северный Урал, вису — племя весь на Белоозере, Кузу — Южный Буг. Перейдя крепостями Днепр, хазары уже считали своими владениями степи до следующей большой реки.
Русь была обширной и многолюдной. Попробуй-ка поработить ее военными операциями! Но зачем война? Ее принялись душить. Щупальца каганата охватывали Русь с двух сторон — с севера, через Верхнее Поволжье и с юга, через Причерноморье. А при содействии Византии хазары заключили союз с Болгарией [122]. Враги «протягивали руки» навстречу, почти смыкаясь. Душили не только крепостями и таможенными заставами. Долги Игоря никуда не делись, на них накручивались проценты. А они были не маленькими, в Средние века ростовщики драли с должников три шкуры. Навар в 100 % в год считался весьма умеренным. За годы нестроения Руси, войны с древлянами, долг значительно вырос. Сама выплата процентов превращалась в регулярную дань хазарам, страну вовлекали в экономическую кабалу.
А за отсрочки или снижение долга заимодавцы требовали различных привилегий. В Киеве разросся еврейский «конец», даже одни из ворот были названы Жидовскими [91]. Этот конец получил права самоуправления, все дела иудеев решал собственный начальник — по сути, хазарский посол и наместник на Руси. Но выступить против каганата Ольга еще не могла. Хазары были слишком серьезным противником. Вмешались бы Византия, Болгария… Великой княгине приходилось поддерживать видимость дружбы, обходительно принимать ростовщиков и их начальника, внимательно выслушивать запросы. Надо было лавировать, выискивать хитрые ходы. И при этом скрытно, помаленьку, готовиться к схватке с хищным соседом.
35. СВЯТАЯ ОЛЬГА И ЯЗЫЧЕСКИЕ БОГИ
Кроме политических задач, перед Ольгой встала проблема совершенно иного порядка. Религиозная. Она приняла на себя звание регентши — такое же, как прежние норманнские временщики-«хельги». Но регентские обязанности не ограничивались гражданской и военной властью. Напомню, сами тронные имена Хельги, Хельга, означали одновременно правителей и жрецов. Княгиня стала верховной жрицей государства и войска.
В принципе, это не было чем-то новым для славянок. Каждая хозяйка являлась жрицей в своем доме. Лечила детей и мужа травами, кореньями, знала заговоры на разные случаи. Она заведовала культом мертвых, разыгрывала «оклички», поминальные плачи, обряды сжигания соломы «для предков», их угощения в «навьи дни». Чисто женские ритуалы исполнялись в начале и конце жатвы, при встрече осени. Женщины отвечали за гадания, магическую защиту хозяйства. В любом селении имелась главная жрица. Она руководила коллективными действами, к ней обращались при тяжелых болезнях, когда собственных сил не хватало. Есть упоминания, что мать Ольги занимала такое положение в родной деревне Выбуты [59].
Но княгине претили многие обычаи. У язычников они тесно переплетались с чувственной сферой. Были священные ритуалы плодородия, Ибн-Фадлан сообщал, что русский властитель в определенные дни сочетался с одной из жен в присутствии всех придворных. Некоторые обряды исполняли без одежды, даже на похоронах ближайший родственник усопшего зажигал погребальный костер в чем мать родила [61]. Славяне привыкли к этому, считали нормальным. Те же ритуалы плодородия справляли не только во дворце, но и в каждом селе, каждой семье. На свадебных пирах демонстрировали и дружно чествовали мужское достоинство жениха [2]. Женщины собирались ночью в лесу попрыгать нагишом в особых плясках. Во время эпидемий или падежа скота славянки в таком же виде впрягались в соху и борону, опахивали деревню по кругу — без разницы, приходилось ли шлепать по осеннему ненастью или зимним сугробам. А девчонки защищали огороды от вредителей, обегали их голой гурьбой [82]. Мужики и бабы выходили купаться под первым грозовым дождем, всем миром плескались в реке на разгульных летних праздниках. Подрастающие девушки и юноши на ярилиных, русальных, купальских игрищах перешагивали порог во взрослую жизнь, наперебой пробовали себя с другим полом.
Но Ольга очень отличалась от сверстниц. Некая Сила, пока еще неведомая ей, сделала ее не такой, как все. Она выросла сдержанной и целомудренной — это проявилось при ее первой встрече с Игорем. Княгиня должна была руководить обрядами, хотя бы присутствовать на них, а они вызывали у нее отвращение. Наползали сомнения, неужели такие вещи могут нравиться богам? Ведь только изнутри, для тех, кто распалил сам себя и ничего уже не видит вокруг, это кажется красивым, радостным, одухотворенным. Ну что может быть священного, если люди на чужих глазах сплетаются и дрыгаются, как уличные собаки? В чем высокий смысл и в чем веселье, если гости пьют из свадебных чаш, куда окунали чей-то срам? А что красивого, когда выпячиваются напоказ все мослы и складки? Оплывшие, ссохшиеся от старости, незрелые, как ощипанные цыплята, телеса молодух, посиневшие и трясущиеся от ночного холода, перепачканные, расчесанные от комариных укусов? Разве богам приятно на это любоваться?
