Альберт Шпеер - Воспоминания
Сам я прилагал усилия к тому, чтобы добиться резкого сокращения производства потребительских товаров, тем более, что в начале 1942 г. легкая промышленность производила всего на три процента меньше, чем в мирное время. В 1942 г. ее удалось потеснить в пользу военной продукции, но всего на двенадцать процентов (22). Потому как уже тремя месяцами позднее Гитлер уже сожалел о своем решении о «переструктурировке производства в интересах промышленности вооружений» и постановил 28-29 июня 1942 г., что следует «возобновить выпуск продукции для общего снабжения населения». Я протестовал, приводя в качестве аргумента соображение, что «такая установка побудит к новому сопротивлению против нынешней линии всех тех, кто до сих пор хотя и с неудовольствием, но все же придерживался приоритета производства вооружения» (23). Я недвусмысленно имел в виду партфункционеров. Мои возражения остались без ответа.
Снова мое стремление ввести тотальную военную экономику разбилось о нерешительность Гитлера.
Для наращивания вооружений были нужны не только рабочие и больше стандартной, нелигированной стали; железнодорожное сообщение также должно было отвечать повышенным требованиям, хотя оно не вполне еще оправилось от катастрофы, пережитой зимой в России. Хвост необработанных составов упирался в территорию Рейха. Доставка важнейшей военной продукции шла с невыносимой медлительностью.
5 марта 1942 г. Юлиус Дорпмюллер, наш министр путей сообщения, очень живой, несмотря на свои 73 года, господин, поехал вместе со мной в ставку, чтобы доложить Гитлеру транспортные проблемы. Я разъяснил Гитлеру катастрофическое положение на транспорте, но так как Дорпмюллер поддержал меня лишь отчасти, Гитлер, как и всегда, предпочел более оптимистическую оценку ситуации. Он отложил решение, заметив, что «последствия, вероятно, не будут столь уж тяжелыми, как это представляется Шпееру».
Через две недели он согласился с моей настоятельной просьбой назначить в качестве преемника 65-летнего статс-секретаря министерства путей сообщения одного молодого чиновника. Но Дорпмюллер придерживался категорически иного мнения: «Мой заместитель слишком стар?», — переспросил он, когда я сообщил ему о решении. Он же молодой человек. Когда я в 1922 г. возглавлял одну из дирекций рейхсбана, он как раз начинал в должности советника рейхсбана". Ему как-то удалось замять этот кадровый вопрос. Через два месяца, однако, 21 мая 1942 г., Дорпмюллер вынужден был сделать мне следующее заявление: «На немецкой территории рейхсбан располагает столь незначительным количеством вагонов и паровозов, что он не может более нести ответственность за транспортировку даже самых срочных грузов». Подобная характеристика положения Дорпмюллером, — зафиксировала наша ведомственная хроника, -"равносильно объявлению рейхсбаном банкротства". В тот же день Имперский министр путей сообщения предложил мне пост диктатора на транспорте, но я отклонил это предложение (24).
Еще через два дня я представлял Гитлеру молодого советника рейхсбана д-ра Ганценмюллера. Он сумел зимой привести в порядок развалившееся железнодорожное сообщение на обширной части территории России, от Минска до Смоленска. На Гитлера он произвел благоприятное впечатление: «Этот человек мне понравился. Тотчас же назначаю его статс-секретарем». На мою реплику о том, не стоило бы сначала переговорить об этом с Дорпмюллером, он воскликнул: «Ни в коем случае! Я просто вызову Вас, Шпеер, с Вашим молодцем в ставку. А затем, независимо от этого, должен приехать и Имперский министр путей сообщения.»
По распоряжению Гитлера оба путейца были размещены в ставке по различным баракам, так что д-р Ганценмюллер вошел в кабинет Гитлера один, без министра, ничего не подозревая. Рассуждения Гитлера были занесены в тот же день в протокол: «Проблема транспорта — одна из самых ключевых, поэтому она должна быть решена. Всю свою жизнь, а более всего прошлой зимой, я сталкивался с коренными вопросами, для которых должно было быть найдено решение. От так называемых специалистов, от людей, собственно, призванных осуществлять руководство, я все время слышал: 'Это невозможно, так не получится'. Этим я не могу довольствоваться. Существуют проблемы, которые непременно должны быть решены. Там, где настоящие вожди, они всегда решались и будут решаться! Этого не добиться вежливыми приемами. Но мне нет дела до вежливости, точно так же, как мне безразлично, что скажут потомки о тех методах, к которым я вынужден прибегнуть. Для меня существует только один вопрос, который должен быть решен: мы должны выиграть войну или Германия понесется на всех парах навстречу своей гибели.»
Гитлер рассказал затем, как он противопоставил свою волю генералам, которые во время зимней катастрофы настаивали на отступлении. После этого он перешел к требованиям, которые я ему порекомендовал для восстановления регулярного сообщения. Не пригласив ожидавшего в приемной министра и не спросив его, Гитлер назначил Ганценмюллера новым статс-секретарем, поскольку он доказал на фронте, что у него достаточно энергии, чтобы привести в порядок заклинившуюся ситуацию на транспорте". И только сейчас министр Дорпмюллер и его министериаль-директор Лейббрандт были приглашены на совещание. Он решился, — заявил Гитлер, — вмешаться в дела транспорта, поскольку от него зависит дело победы. Затем он привел свой стандартный аргумент: «В свое время я начинал с нуля как безвестный солдат мировой войны и начал действовать лишь тогда, когда все другие, казавшиеяс более меня пригодными для руководства, провалились. У меня была только воля, и я пробился. Весь мой жизненный путь доказывает, что я никогда не капитулирую. Военные задачи должны быть решены. Я повторяю: для меня слово „невозможно“ не существует». И почти срываясь на крик: «Для меня его просто не существует!» Лишь после этого он сообщил министру путей сообщения, что он назначил бывшего советника рейхсбана новым статс-секретарем. Возникла довольно неприятная ситуация как для министра, для нового статс-секретаря, так и для меня.
О профессионализме Дорпмюллера Гитлер всегда отзывался с уважением. И Дорпмюллер мог поэтому предполагать, что вопрос о его новом заместителе будет с ним обсуждаться. Но Гитлер, по-видимому, хотел ( что частенько бывало, если ему приходилось иметь дело со специалистами ) тактикой свершившихся фактов избегнуть неприятных разногласий. И в самом деле, Дорпмюллер пережил это унижение безответно.
Прямо тут же Гитлер решил, что генерал-фельдмаршал Мильх и я должны временно действовать в качестве диктаторов на транспорте. Он обязал нас следить за тем, чтобы поставленные требования «выполнялись в максимально возможном объеме и в максимально краткие сроки». Обезоруживающим заявлением «Война не может быть проиграна из-за транспорта, стало быть, его проблемы должны быть решены» Гитлер заключил совещание.
И на самом деле, они были решены. Молодой статс-секретарь сумел довольно простыми средствами устранить пробки на дорогах, ускорить движение и удовлетворить возросшие запросы промышленности вооружений. Главный комитет по рельсовому транспорту следил за тем, чтобы двинулось с мертвой точки дело с ремонтом паровозов, пострадавших от русской зимы. От прежнего полу-кустарного строительства паровозов мы перешли к серийному их производству и преумножили продукцию. (26). Нам удалось и впредь поддерживать транспорт, несмотря на возросшие объемы продукции для фронта, поддерживать транспорт в приличном состоянии; тем более, что оставление нами оккупированных территорий автоматически вело к сокращению транспортных путей. Так продолжалось до тех пор, пока систематические налеты с осени 1944 г. снова не превратили транспорт в самое узкое место нашей военной экономики, и — теперь уж окончательно.
Когда Геринг прослышал о нашем намерении в несколько раз увеличить производство паровозов, он вызвал меня в Каринхалль. С полной серьезностью он предложил мне строить локомотивы из… бетона, поскольку у нас нет достаточного количества стали. Локомотивы из бетона, разумеется, не прослужат так долго, как из железа, — заметил он. — Но тогда нужно, соответственно, их больше изготовить. Как это сделать технически, он, впрочем, не знал. Он еще не один месяц настаивал на этой абсурдной идее, из-за которой я потратил два часа на дорогу, два часа прождал в приемной и приехал домой с голодным желудком, потому что в Каринхалле участников заседаний не кормили обедом — единственное ограничение в доме Геринга в русле тотальной военной экономики.
Через неделю после назначения Ганценмюллера, во время которого прозвучали столь впечатляющие слова о разрешении проблем транспорта, я был у Гитлера снова. В соответствии с моим представлением, что в критических ситуациях руководство само должно подавать пример, я предложил Гитлеру временно приостановить использование салон-вагонов высшим руководством рейха и партии. При этом я не имел в виду его. Гитлер уклонился от решения, ссылаясь на то, что скверные возможности расквартирования на Востоке заставляют использовать вагоны под жилье. Я попытался поправить его: основная масса вагонов используется на территории Рейха и представил ему длинный список бесчисленных высокопоставленных пассажиров салон-вагонов. Успеха я не имел.
