Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков - Расселл Э. Мартин
Как бы то ни было, Коллинс и Котошихин согласны с тем, что, когда Евфимия на глазах у всех упала в обморок, Морозов предпринял быстрые действия по ее дискредитации — факт, который, как обоснованно полагает Забелин, служит серьезным обвинением в адрес Морозова. Замешаны ли были протопоп Стефан Вонифантьев и боярыни, неизвестно, но сложно представить, чтобы заговор, столь прочно укоренившийся в Тереме, мог осуществиться без вовлечения живших там знатных женщин. Что касается роли протопопа, то весьма вероятно, что Алексей, прислушивавшийся к советам духовника по многим вопросам, мог получить совет и по поводу выбора супруги. Тот факт, что царь учел наставления протопопа Стефана по изменению древнего свадебного ритуала и согласился убрать из него языческие обряды плодородия и многие мирские игры и развлечения, которые были приняты на царских свадьбах, свидетельствует о большом влиянии протопопа. Так что записки Коллинса звучат правдиво во многих отношениях.
План Морозова сработал безотказно. Каким бы образом ни была устроена их встреча, но Алексей нашел Марию Милославскую привлекательной и женился на ней 16 января 1648 года. Во время свадебной церемонии Морозов играл роль посаженого отца жениха[694]. Через одиннадцать дней, 27 января, Морозов женился на сестре Марии, Анне[695]. Соглашение было выполнено, когда Илья Данилович, отец невесты, на следующий день после царской свадьбы стал окольничим, а затем, менее чем через неделю после свадьбы Морозова, — боярином[696].
Как и в случае с заговорщиками в деле Хлоповой, связи семейного и политического союза между Борисом Морозовым и Ильей Милославским описаны в синодиках. На самом деле эти связи были удивительно тесными. Несколько сохранившихся синодиков содержат молитвенные списки для Ильи Милославского и Бориса Морозова, расположенные друг за другом, — ясно, что поминальные требы были заказаны обоими (или их семьями) в одно время[697]. Более того, они часто помещали друг друга в начало своих молитвенных списков. Борис Морозов (его нередко записывали под его крестильным именем, которое было Илья, что несколько забавно)[698] часто появляется следом за тестем, Ильей Милославским, во многих поминальных списках Морозова[699]. Аналогичным образом в списках Ильи Милославского Морозов и его родственники часто указаны в самом начале или близко к нему, иногда даже опережая кровных родственников Ильи[700]. Примечательно, что в синодики ряда других членов рода Морозовых и рода Милославских также вписаны оба — и Борис, и Илья; это говорит о значимости связи между ними и для других членов их родов[701].
Заговор Морозова удался в плане создания блока семей при дворе, связанных родством не только с царем и с Милославскими, но и с их весьма перспективными родственниками (Ртищевыми, Хитрово и Соковниными). Из этого блока произойдут некоторые наиболее значимые политические деятели конца XVII столетия, и он будет управлять Московией, пусть и с несколькими кровопролитными перерывами, пока его политической гегемонии не бросит вызов семья второй жены Алексея Михайловича, Натальи Кирилловны Нарышкиной.
История с Беляевой
Смерть Марии Милославской 3 марта 1669 года подкосила Алексея Михайловича. Она была его женой больше 20 лет и подарила ему 13 детей, 9 из которых пережили детство — 6 дочерей (Евдокия, Марфа, в иночестве Маргарита, София, в иночестве Сусанна, Екатерина, Мария и Феодосия) и 4 сына (Алексей, Федор, Симеон и Иван)[702]. Привязанность царя к Марии отмечалась по-разному[703], но лучше всего засвидетельствована, как ни странно, в свадебном чине второй женитьбы. В этом тексте царь оправдывает свой повторный брак, ссылаясь на детей — указывая, что «уже доходящу другому лету пребываем в великих печелех, видя в непрестанных слезах чад своих государских о разлучении рождшия их матере, благоверные царицы, к тому же больши не могу слышати плача и рыдания их». В тексте отражено мрачное и скорбное настроение царя после смерти Марии. Так, сообщается, что на царской свадьбе велено было в бубны не бить «и в сипоши [вид флейты] не играть для того, что по преставлении благоверныя государыни царицы и великие княгини Марии Ильичны никогда того не бывало»[704].
Однако, как бы сильно ни поразила Алексея Михайловича смерть супруги, он и весь его двор, должно быть, запаниковали после смерти 14 июня 1669 года четырехлетнего царевича Симеона Алексеевича, за которой последовала 17 января 1670 года и смерть старшего царского сына и наследника, шестнадцатилетнего царевича Алексея Алексеевича. Теперь осталось только два наследника — слабый здоровьем восьмилетний Федор и психически неполноценный двухлетний Иван. Задачей царя стало найти супругу, которая родила бы ему еще сыновей. В ноябре 1669 года царь приступил к поискам новой невесты, вызывая к себе претенденток небольшими группами — от 2 до 8 человек. Он увидел 33 девушки в ходе 8 сессий до смерти в январе Алексея Алексеевича. После этого, между февралем и апрелем 1670 года, он отсмотрел еще 38 кандидаток в ходе 10 сессий (см. табл. 5.1)[705]. Через несколько месяцев отсматривания невест, в середине апреля, царь остановился на двух финалистках: Овдотье Ивановне Беляевой, которую сопровождали ее дядя Иван Шихирев и бабушка инокиня Ираида, и Наталье Кирилловне Нарышкиной, родственнице Артамона Сергеевича Матвеева, одного из царских фаворитов (племянница жены Матвеева, Евдокия Петровна Хомутова, состояла в браке с дядей Натальи, Федором Полуектовичем Нарышкиным)[706]. Но, как это было и с первой женитьбой Алексея Михайловича, выбор им невесты породил заговор.
Таблица 5.1. Сессии просмотра кандидаток в невесты царем Алексеем Михайловичем, 1669–1670 годы
* Из них три из Великого Новгорода, одна из Суздаля, две из Костромы и две из Рязани.
** Из них одна из Владимира, одна из Великого Новгорода, одна из Костромы (четвертая, скорее всего, из Москвы).
Как только стало понятно, что царь определился с выбором (симпатии, по-видимому, были на стороне Беляевой), обнаружилось два письма:
