Лев Трегубов - Эстетика самоубийства
После засвидетельствования совершения обряда свидетели поднимались и уходили в особое помещение, где хозяин дома (дворца) предлагал чай, сладости.
В это время самураи низшего ранга закрывали тело, как оно лежало, белыми ширмами и приносили курения. Место, где происходило харакири, не подлежало очищению (в редких случаях его освящали молитвой), оно должно было постоянно держаться в памяти; брезгливое же отношение к помещению, запачканному кровью осужденного, порицалось.
В журнале «Нива» за 1882 год приводится описание ритуала харакири, сделанное секретарем английского посольства в Японии Митфордом, присутствовавшим при этом. Митфорд присутствовал в качестве должностного лица при самоубийстве по суду Таки-Зензабуро, офицера князя Бизена, который в феврале 1868 года самовольно отдал приказ стрелять по европейцам во время мятежа в приморском городе Кобе, против чего восстали все европейские посольства.
Церемония харакири, утвержденная самим Микадо, была назначена в ночь на 30 октября 1868 года в храме в Сейфукуи, где в то время была главная квартира войск Сатеума из Киото.
Митфорд рассказывает:
«Двор храма имел торжественный и красивый вид. Отряд солдат стоял вокруг зажженных костров, которые проливали таинственный свет на украшенные драконовыми головами желоба и расписные фронтоны храма. Нас пригласили следовать в главную залу храма с высоким сводом, который поддерживали колонны из черного дерева, а с потолка свисало множество золотых лампад и других обычных украшений буддийского храма. Перед главным алтарем, где пол, покрытый прекрасными белыми циновками, был приподнят на несколько вершков, лежал войлочный ковер ярко-красного цвета. Большие свечи на одинаковом друг от друга расстоянии кидали таинственный свет, достаточный для того, чтобы видеть церемонию. Семь японцев стали слева на возвышенном месте, мы — справа.
По прошествии долгих томительных минут вошел приговоренный к казни Таки-Зензабуро. Это был сильный красивый человек, лет тридцати двух, с благородной осанкой, одетый в придворное платье с широкими крыльеобразными нашивками, которые обыкновенно надеваются японцами в особо торжественных случаях.
Его провожали три офицера, одетых в цилебаори (военные плащи) с вышитыми золотом краями, и кайсяку, роль которого исполнял его любимый ученик; он был выбран друзьями осужденного, так как ловко управлялся с мечом. По левую руку от кайсяку, к той стороне, где стояли японцы-свидетели, приблизился медленными шагами сам приговоренный; оба они низко поклонились им, потом, как нам показалось, поклонились еще более низко нам.
Осужденный поднялся мерным шагом и с большим достоинством на помост перед главным алтарем, два раза преклонил колена, затем сел, по японскому обычаю, поджав ноги, на красный ковер, лицом к присутствующим. Кайсяку сел около него слева. Тогда выступил вперед один из офицеров, неся нечто вроде шали, служащей в храмах для жертвоприношений, и положил в нее завернутый в ткани короткий японский меч, скорее похожий на большой кинжал, длиною двадцать пять сантиметров, с блестящим, острым как бритва лезвием. Это оружие он передал, распростершись на полу, приговоренному, причем последний принял его с благоговением, поднял обеими руками над головой и затем положил перед собою. После короткой тихой молитвы Таки-Зензабуро сказал тронутым от волнения голосом человека, собирающегося сделать тяжелое признание, но без малейшего признака страха или тревоги на лице, следующие слова, которые перевели: „Я и только я один, на свой страх, дал приказ стрелять в Кобе по чужеземцам и повторил его, когда они попытались бежать, за это я приговорен — исполняю над собой харакири и прошу присутствующих оказать честь быть свидетелями этого“.
Снова нагнувшись, приговоренный снял верхнюю одежду и обнажил свое сильное тело до пояса. Старательно, по японскому обыкновению, он подсунул рукава своей одежды под колени, чтобы упасть вперед, как подобает благородному японцу, а не назад, затем обдуманно и спокойно взял меч и взглянул на него с благоговением. Казалось, на минуту он собрался в последний раз с мыслями и вслед за тем глубоко вонзил оружие ниже пояса, медленно проведя им слева направо, повернув его в ране и сделав еще короткий взмах в обратном направлении. Во время этой мучительной операции ни один мускул благородного лица не дрогнул. Выдернув меч, он упал вперед и вытянул шею. Тут в первый раз на его лице отразилось ощущение боли, но из груди не вырвалось ни одного стона. Тогда поднялся кайсяку, стоявший до этого рядом на коленях и следивший за каждым движением осужденного, потряс в воздухе мечом, затем меч сверкнул, раздался удар — и голова осужденного, отделившись от туловища, лежала на полу.
Кайсяку отвесил глубокий поклон, вытер свой меч и сошел с возвышения. Меч, обагренный кровью, был торжественно вынут из руки Таки-Зензабуро как знак свершившейся казни».
Ритуал харакири, широко распространенный в средневековой феодальной Японии, применялся японцами вплоть до второй половины XX века.
М. Буланже пишет, что очень много случаев харакири было во время русско-японской войны. Первые дни проникновения европейцев в Японию во второй половине XIX века были отмечены целым рядом самоубийств. Многие японцы считали вторжение европейцев угрозой их национальной жизни и выражали с помощью харакири протест, принося свои жизни в жертву своим идеалам.
С многочисленными случаями совершения харакири столкнулись советские солдаты во время второй мировой войны в Халхин-Голе и в 1945 году в самой Японии. Как повествуют очевидцы, многие японские солдаты не сдавались в плен, а совершали прямо в окопах ритуал харакири, вскрывая себе животы фамильными мечами, которые они специально имели при себе.
Л. Брукс в книге «За кулисами японской капитуляции» пишет, что после поражения во второй мировой войне более тысячи японских офицеров (без учета сотен военных моряков и гражданских лиц) покончили с собой, совершив обряд харакири. 15 августа 1945 года покончил с собой военный министр Японии Анами, совершив харакири. Стараясь показать, что он считает себя виновным, но таким, мотивы которого чисты, он разместился на веранде, которая считается частью сада, то есть вне дома, но отделенной от земли деревянным настилом. Согласно ритуалу харакири, если человек был виноват, он совершал харакири сидя на земле, но если преступление было совершено из бескорыстных побуждений или власти симпатизировали преступнику, ему разрешалось отделить себя от земли, усевшись на соломенном майе или низком помосте.
Случаи совершения харакири получили широкое отображение в японском искусстве, начиная от художественной литературы и кончая живописью.
Известный японский писатель Мори Огай в рассказе «Семейство Абэ» (1913 г.) на историческом материале описывает кончину крупного феодала Тадатоси и последующее самоубийство восемнадцати наиболее приближенных самураев. Тедзюро, прислуживающий в кабинете Тадатоси, сообщает матери о своем намерении совершить харакири. Характерно поведение матери; «Мать не выказала ни малейшего волнения. Она знала: сегодня ее сын совершит харакири, хотя они не говорили об этом, и, вероятно, пришла бы в смятение, если бы он решил по-другому». Именно подобное отношение со стороны даже самых близких окружающих характерно для всех феноменов ритуального самоубийства. Оно полностью гармонирует с их представлениями о должном поведении человека в определенных ситуациях. Жена Тедзюро по случаю самоубийства мужа даже сделала парадную прическу и надела лучшее кимоно.
В другом рассказе «Инцидент в Сакаи» (1914 г.) Мори Огай рассказывает о конфликте японцев с французскими солдатами в конце XIX века, когда были убиты тринадцать французов и двадцать японских солдат были приговорены к смерти, так как инцидент вызвал большие осложнения в верхах. Всем им было разрешено харакири. Для совершения харакири был предназначен храм Мекокудзи. Ворота Саммон затянули полотнищем с гербами хризантемы, внутреннюю территорию декорировали полотнами с гербами Хосокавы и Асано.
Некоторые из смертников прихватили с собой кисточки, бумагу и тушь, чтобы написать что-нибудь на память.
Миноура Инокити, командир шестого пехотного отряда, написал перед смертью семисложное стихотворение: «Сомнений нет, что патриота долг святой — изгнание варваров. Долг свой исполним и подадим пример на сотни лет. А наша смерть — пустяк, внимания не стоит». Когда настал его черед совершать харакири, он подвинул к себе поданную слугой деревянную подставку, взял меч в правую руку и обратился с предсмертными словами к французам:
— Слушайте, вы, французы! Умираю не ради вас, но ради отчизны. Смотрите же, как японец делает харакири!
Миноура распахнул хаори, приставил меч к голому телу и резко вонзил его в живот слева. Пройдя вершка три вниз, он затем поворачивает направо и режет еще вершка на три вверх. Открывается зияющая рана. Миноура отбрасывает меч и, не сводя ненавидящих глаз с французов, вытаскивает свои внутренности. В это время помощник обнажает меч и ударяет его по шее, но, видимо, недостаточно сильно.
