Сергей Сергеев-Ценский - Севастопольская страда (Часть 1)
Сам же Николай во все время ее как будто заранее подготовленной, такой убежденной и бесперебойной речи думал о том, удержится Севастополь или не удержится до прихода к нему четвертого корпуса.
Красивые длинные белые пальцы безостановочно двигались от стола к пушистому боа и обратно, и, представив себе рядом с этими пальцами пухлые губы такого же юного, как его сын Михаил, мичмана или корнета, Николай отозвался, наконец:
- В общину ты думаешь принять женщин не моложе, конечно, сорока пяти лет, не правда ли?
- Разве бывают светские женщины сорока пяти лет? - Елена Павловна притворно изумленно поглядела на него, очень высоко подняв брови. - Нет, нет, они никогда не доживают до этого печального возраста!
Но Николай не склонен был отвечать шуткой на шутку в этот вечер; он сказал без малейшей тени улыбки:
- Во вдовьих домах много старух, и они только сплетничают друг на друга и раскладывают пасьянсы. Вот из них ты могла бы набрать себе сестер в общину...
- У меня есть и такой проект! - живо подхватила Елена Павловна. - И я даже знаю для них, для этих старух, очень хорошее название: "сердобольные вдовы", - старательно выговорила она по-русски. - Для них, я думаю, вполне была бы прилична форма, как в русских монастырях: черные платья и черные платки... не правда ли? А для сестер милосердия, я думаю, лучше всего коричневые платья, - они немаркие, - и белые глаженые косынки, накрахмаленные, конечно, - так будет изящнее. А на шее - золотой крест.
- Золотой Георгий? - Николай круглыми глазами удивленно поглядел на нее.
- Нет, нет, моя мысль такая: золотой крест, длинный, как у священников, и на аннинской красной ленте. Вот моя мысль!
Елена Павловна даже показала правой рукой на левой ладони, какой именно длины должен быть, по ее мнению, крест на шее русской сестры милосердия.
Но, заметив, что Николай глядит на нее непонимающе неподвижно, она поспешила объяснить:
- Община сестер, по моей мысли, должна будет называться "Кресто-воз-движен-ская", - по складам, как заучивала, выговорила она это длинное русское слово. - Нужно, чтобы в самом названии было "крест", какой они на себя возлагают, чтобы быть там, в этом аду, где пули, ядра, ракеты, и делать перевязки раненым.
- Делать перевязки?.. Но ведь для этого надо уметь их делать, возразил Николай. - И не падать в обморок от одного вида тяжелой раны, как это принято у светских дам.
- О, конечно, они будут учиться этому!
- Где учиться?.. И сколько времени учиться?
- Я думаю, им позволят ходить для этого в хирургическую больницу, присутствовать при операциях...
- Убегут домой с первой же операции! - Николай презрительно повел головою, но добавил: - Попробуй обратиться с этой затеей к Долгорукову. Может быть, он и разрешит ее.
Елена Павловна знала, что если Николай отсылает к кому-либо из министров, это значит, что сам он ничего не имеет против, - и она неподдельно просияла, и даже бронзовый отлив ее волос стал как-то ярче.
Оба очень рослые, хотя и не такие чрезмерно высокие, как отец, великие князья Михаил и Николай тоже, как те светские дамы, которым захотелось надеть на себя коричневые платья, белые косынки и золотые кресты наружу, высказали отцу желание отправиться на театр военных действий.
Заговорил об этом Михаил, а Николай только поддержал его, и ожидающе оба глядели на отца, который медлил с ответом: он прежде всего не представлял, где именно вот теперь, в данную минуту, мог находиться этот театр военных действий. Разве не могло случиться, что, навалившись на слабые силы Меншикова, союзные армии на его плечах вошли уже в Севастополь?
Поэтому намеренно не сразу отозвался, попеременно глядя на сыновей, точно мысленно прощаясь с ними:
- Поездка на театр военных действий, конечно, может вам принести много пользы... Ты, - обратился он к Михаилу, - со временем должен будешь стать во главе артиллерийского ведомства. А ты, - он кивнул подбородком в сторону Николая, - во главе инженерного. Вам обоим надо знать, что введено нового у них, как идет дело у нас... Я не против вашей поездки к Горчакову, в Бессарабию.
- К Горчакову? - разочарованно протянули оба сразу. - А какие же военные действия возможны у Горчакова?
- Только этого и не хватало, чтобы еще и Горчаков открыл военные действия, - зло отозвался Николай. - Слава богу, у него пока спокойно, и вы можете присмотреться там на месте, как делается война. Воевать хорошо можно только тогда, когда война подготовлена хорошо.
- А разве Горчаков хорошо подготовил войну? - улыбнулся Михаил.
- Может быть, он умеет хорошо подготовить войну, но воюет, как известно, плохо, - поддержал младшего брата старший.
- Но зато он, кажется, единственный порядочный человек на всю Южную армию! - повысил голос Николай, но тут же отошел, добавив уже гораздо тише: - Я напишу ему, что вы хотите поехать к нему в действующую армию.
- А в Крым ехать сейчас даже и опасно, - заговорила возбужденно Елена Павловна, - потому что... неизвестно ведь, что там такое делается теперь.
- Прибыл курьер от Меншикова, привез донесение, что... десантной армии оказано сопротивление, очень чувствительное для союзников, - явно выбирая выражения, сказал Николай.
- Ах, вот как! - Елена Павловна радостно сложила ладони, как для аплодисментов. - Это очень утешительно!.. И что же теперь Меншиков?
- Будет защищать Севастополь с суши, пока подоспеет четвертый корпус от Горчакова... А там милые гости должны будут убраться восвояси.
Николай говорил это не столько для Елены Павловны или своих сыновей, сколько для себя самого: хотелось звуками своего спокойного, уверенного голоса убедить себя, что именно так и будет и что шагающего теперь по степи суворовскими маршами четвертого корпуса достаточно для того, чтобы десант союзников рассеялся, как мираж.
- Вот они, истинные известия из Севастополя! - Елена Павловна блеснула глазами, сжимая в кулаки красивые руки. - А разные негодные люди в Петербурге уверяют, что Севастополь уже взят не то вчера, не то два дня назад!
- Ка-ак так взят Севастополь? - Николай поднял голову и плечи. Кто-о смеет распускать такие подлые слухи?
Елена Павловна всплеснула руками:
- Невозможно! Это невозможная низость! Но как только появится в "Северной пчеле" официальное сообщение, все эти слухи исчезнут, конечно.
- Они не должны возникать, - что там исчезнут! - крикнул, уже не сдерживаясь, Николай. - За распускание подобных слухов - в Сибирь подлецов! - перешел он на русский язык, как более сильный и подходящий к моменту. - Это - дело столичной полиции брать за шиворот всякого, кто только повторяет подлейший этот слух!.. Войска Меншикова отступили в полном порядке!.. Потери наши ничтожны! Укрепления возведены! Орудия везде поставлены. И пусть-ка сунутся эти господа к Севастополю! Им устроят такой салют, что они едва ли унесут ноги! Да, они не унесут ног: Севастополь будет для них могилой!.. Могилой, да!
Он был бледен от возбуждения. Резко отставив стул, он поднялся и выпрямился, как в строю. Все встали вслед за ним, хотя обед еще не был окончен. Даже кроткая Нелидова осуждающе глядела на излишне болтливую Елену Павловну.
Император ушел к себе в кабинет, откуда тут же распорядился послать за князем Долгоруковым и петербургским генерал-губернатором.
III
Было уже поздно, когда отпустил Николай спешно прибывшего Долгорукова. Он все пытался сквозь осторожные официальные слова военного министра добраться до его мыслей там, в глубине души, о положении русского дела в Крыму, но Долгоруков умел хорошо владеть собою и говорил только то, что могло ослабить тревогу царя, а не усилить.
По его словам, слухи о падении Севастополя до него не дошли; если же их кто-нибудь в Петербурге придумывает и распускает, то это скорее всего французы-куаферы или француженки, содержащие великосветские ателье мод.
Доводы Долгорукова относительно того, что скорее, чем ехал курьер Меншикова, штабс-ротмистр Грейг, никто бы доехать из Севастополя до Петербурга не мог, электрического же телеграфа в южном направлении не существует, - конечно, являлись вескими для царя, но он знал эти доводы и сам и десятки раз приводил их самому себе.
Однако он не забывал и того, что стоустая молва, обходя почтовые тракты, способна лететь гораздо быстрее всех курьеров, а главное - были налицо все основания для такой молвы. Привыкший только отдавать приказания, а не выполнять чужую волю, самодержавный монарх России упрощал все расчеты, связанные с передвижением армий: в его мозгу они двигались неудержимо быстро, - просто для них даже и не существовало никаких препятствий. Это относилось прежде всего к армиям союзников, победителей на Алме, так как английские и французские пехотинцы были гораздо легче оснащены, чем русские, - значит, способны к более быстрым маршам.
Известию, привезенному Грейгом, - будто союзники не преследовали отступающие русские полки, - он не то чтобы не верил, но это просто не укладывалось в порядок его мыслей: раз одержан успех, его необходимо развивать без промедления, - так учила тактика; а если Грейгу не встретились союзные войска на дороге к Симферополю, то потому, конечно, что они шли морским берегом, если даже не перевозились на судах, что было бы вполне разумно с их стороны.
