Витовт Чаропко - Великие князья Великого Княжества Литовского
Новость о смерти отца 1 апреля 1548 года не только опечалила великого князя, но придала надежды. Сигизмунд Август 17 апреля официально представил Барбару панам рады: «Барбара есть моя жена, через обряд христианский и в присутствии ее кровных мне в брак отдана. Знайте, что никакая сила на свете этой законной связи, сделанной между христианами, не может разорвать... Когда я по воле Бога с первого дома на Литве и от знаменитого отца рожденную взял за жену, то отдайте ей честь как королеве и государыне».
Паны рады нарекали на своего правителя, взявшего себе подданную и унизившего честь государства, но вынуждены были смириться с его выбором. Но в Польше против «неславного королевского брака» дружно выступили магнаты и шляхта. «Мы, поляки, имеем, к сожалению, короля не только изнеженного в начале своей жизни, но также безрассудного в делах и слове, скорее шута, чем короля», — заявили они. Сигизмунда Августа ждала трудная и упорная борьба за право любить.
Не осталась в стороне и королева Бона. «Этот брак будет началом падения государства его королевской милости», — предрекала она. Сразу же после смерти короля Сигизмунда Бона написала своей дочери Изабелле: «Умножай наши старания против несчастливого и недостойного брака нашего сына на Литве, которого он наперекор всем здоровым советам упорно держится, через который заслужит себе не только у всех монархов позорное имя, но даже у собственных подданных будет в презрении».
Ее старания понятны, ибо за Барбарой стоял самый могучий в Литве род Радзивиллов, а они власти никому не уступят и Сигизмунда Августа под себя подомнут. Бона почувствовала смертельную угрозу своему властному положению.
Казалось, что против Сигизмунда Августа ополчился весь свет. Но он был твердым, оппозиции не удалось заставить его отречься от Барбары. Проявилась присущая Ягеллонам черта — упрямство. Это подметили и современники: «Что король раз постановил, исполнит, хотя бы целый свет должен был низвергнуть». Жаль, что эта черта характера у Сигизмунда Августа проявлялась редко, да и то только в личных и амурных делах. На сейме он ответил шляхте: «Отпустить мне ее (жену) нельзя, перед Господом Богом взял я брак с ней, нельзя мне желать, чтобы отпустил ее, или что иное делать против закона христианского... Когда брак свой и присягу нарушу, то таким образом и вольности ваши нарушу». Остался король непреклонным и тогда, когда депутаты сейма упали перед ним на колени и просили отказаться от Барбары.
Сигизмунд ответил пламенной речью: «Не знаете ли, что в Польше даже самих королей с равных сословий выбирали, но каждый из них был за короля признан. Тем более когда говорим о королевской жене, ибо не жена мужа, а муж жену возвышает и делает ее высокородной. По желанию Бога каждый выбирает себе жену, которая ему нравится, и мы, будучи королем, хотим такую же свободу употребить в выборе жены... Жену нашу оставить? Это не достойно нам сделать, ибо мы перед Богом с ней обвенчались! Не желайте мне, чтобы я отпустил ее или что иное сделал против закона христианского... иной жены, если эту отпущу, иметь не буду... Не только отпустить ее и о ином говорить, но и думать не хочу, только кого мне Бог дал, ему и буду рад, чтобы не только на душу мою и жены моей, но и на королевство кару Божью не принес».
Натиск оппозиции не ослабевал, и Сигизмунд Август готов был отказаться от польской короны и, пусть «в последней рубашке», но остаться со своей женой. Страсти еще более разгорелись, когда Барбара прибыла в Краков. Бона демонстративно уехала в Варшаву и там плела интриги против сына и его жены. Сигизмунд Август забыл о королевских обязанностях и днями пропадал в покоях Барбары. Слухи о том, что король из-за жены не занимается делами королевства, будоражили панов и шляхту. Но короля прежде всего волновала судьба любимой.
Воистину он был похож на героя рыцарского романа Кретьена де Труа «Эрик и Эниде», рыцаря Эрика, чрезмерно влюбленного в свою жену и забросившего турниры и бои, не замечая, как низко пала его репутация.
Но Эрик все же сподобился стряхнуть с себя любовное наваждение и доказал доблестью свое рыцарское достоинство. А вот Сигизмунд Август так и не избавился от чар красавицы.
По совету Николая Черного Сигизмунд Август отказался поддерживать своего племянника Яна Запольи,[67] боровшегося с Габсбургами за венгерскую корону. Взамен Габсбурги обязались помочь ему расправиться с оппозицией. По тайному договору эрцгерцог австрийский Фердинанд прислал 5 тысяч испанских солдат, которых король поставил в своих имениях. Теперь и у Сигизмунда Августа появилась сила против оппозиции.
И она дрогнула, ее вожди стали переходить на сторону короля.
На очередном сейме еще звучали голоса против брака Сигизмунда Августа и Барбары, но они уже ничего не значили. Вопрос о ее коронации был решен. Теперь былая оппозиция радостно кричала: «Пусть будет убит тот, кто не хочет иметь ее за королеву!» И наконец 9 декабря 1550 года Барбара была коронована.
Барбара не радовалась королевской короне. Тяжелая болезнь отнимала силы и красоту. Доктора предсказывали близкую смерть. Сигизмунд не отходил от ложа, на котором угасала любимая женщина. Он готов был на все, чтобы спасти Барбару, даже пригласил знахарок лечить ее. Здоровье Барбары улучшилось, но болезнь не отступала. Наконец Сигизмунд Август положился на волю Бога, «чтобы тот сам лечил, в недостатке людского спасения».
8 мая 1551 года молодая королева Барбара умерла. Сигизмунд Август плакал от горя. И по словам Николая Черного, король «кровавым потом» обливался по любимой.
В смерти Барбары подозревали королеву Бону. Говорили, что молодую королеву отравил секретарь Боны — Людвик Монти. Сигизмунд Август так и не простил матери неприязни к своей жене. И Бона в 1556 году, прихватив из казны драгоценности, уехала на родину в Италию, где вскоре была отравлена.
Похоронили Барбару в Вильно, хотя поляки и Радзивиллы хотели положить королеву в королевской гробнице на Вавеле. «Тут при ее жизне хотели быть благородными, пусть и после смерти никто ее тут не видит», — решил Сигизмунд Август. Всю дорогу до Вильно он ехал на коне за повозкой с гробом Барбары и плакал. Король до конца жизни носил траурную черную одежду. И он завещал похоронить себя возле могилы Барбары, чтобы и после смерти быть рядом с любимой.
Легенды рассказывают, что король пригласил к себе известного мага Твардовского. По его просьбе маг показал в зеркале тень Барбары. Увидев привидение любимой, король с криком: «Басенька моя!» — бросился к нему. Произошел взрыв, и в дыму привидение исчезло. История любви Сигизмунда Августа и Барбары Радзивилл послужила сюжетом многих литературных и художественных произведений. И в них Сигизмунд Август показан романтическим влюбленным и несчастным мужем, вызывающим сострадание. Прославила Сигизмунда Августа не его государственная деятельность, а несчастная любовь.
Личное горе угнетающе подействовало на Сигизмунда Августа. Он безвольно принимает решения по совету Николая Черного, которому дал уряд виленского воеводы и земского маршалка. Папский легат Алоиз Липпомани писал о Радзивилле: «...этот пан является всем у короля: советчиком, канцлером, маршалком, фамильярным приятелем, с которым король ест, танцует, забавляется». Современники объясняли такую зависимость правителя от своего сановника колдовством. Так считал австрийский посол Ян Лан: «Формулами колдовскими и дьявольским влиянием овладел он (Радзивилл. — Авт.) полностью королем, и то, что советует, наговаривает, что скажет и что пожелает, то король делает, не обращая внимания ни на чей совет, в делах религиозных или делах государства, или иных важных делах». Но не в колдовстве крылась сила Радзивилла, а в слабости самого Сигизмунда Августа. Современники отмечали, что Сигизмунд Август «кажется слабым, а поэтому не любит трудов и забот. В разговорах осторожный, скрытный, ссылается на недомогание, в ответах своих сдержанный, такие использует двойственные высказывания, что кажется, что его слова можно понять иначе и, как правило, никогда не обнадеживать там, где говорит о публичных делах, и вместе с тем никогда ничего не обещает с уверенностью». От такого правителя нельзя было ждать выдающихся свершений, а от его подданных — активной деятельности. Одни предались разгульной жизни, другие впали в «ересь» — увлеклись модным протестантизмом, третьи вовсе забыли о своих государственных обязанностях.
Папский нунций Алоиз Липпомани обвинил польскую шляхту в падении морали и боевого духа: «Отец его был королем необыкновенных достоинств, немалой охоты к рыцарским делам. Но сын, любящий спокойствие, ни разу не вышел еще в поле, что ослабило боевой дух шляхты, которая раньше непрерывно занималась в воеводствах рыцарским ремеслом, всегда готовая собраться под руководством короля числом в сто тысяч польской конницы. Теперь отвыкла от оружия, залегла дома и вместо обороны страны и соединенных с ней краев, отдается чтению еретических книг».
