Андрей Иванов - Повседневная жизнь французов при Наполеоне
Фабрицио дель Донго, ранее уснувший от усталости, вдруг просыпается.
«— Что случилось? — спросил он у маркитантки. — Пустяки! Расколотили нас. Прусская кавалерия крошит наших саблями. Вот и все…»
Капитан Куанье был среди беглецов, преследуемых пруссаками: «Солдаты всех частей и всех армий шли, смешавшись, в беспорядке, сталкивались и давили друг друга на улицах этого маленького городка (Женап. — А.И.), убегали от прусской кавалерии, мчавшейся за ними с криками “ура!”. Надо было как можно скорее перебраться по мосту на другую сторону реки Диль. Все перевернулось! Было около полуночи. В этом гвалте не было слышно ни одного голоса… Ничто не могло их успокоить… Они никого не слышали. Всадники приканчивали своих лошадей, пехотинцы пускали себе пулю в лоб, чтобы не попасть в руки врага. Царила страшная неразбериха. Второй раз в жизни я видел беспорядочное бегство, похожее на отступление из Москвы».
18 июня вдруг заговорили пушки Дома инвалидов. Парижане знали, что это значит. Победа! О ней же сообщает «Монитёр». Люди заполняют улицы и бульвары, славят императора и его армию.
Но это была победа, о которой завтра уже не вспомнят. Победа, потерявшая смысл вечером того же дня.
Ученики и студенты сильно волновались, сопереживая императору и его армии. Была нарушена церемония вручения премий в лицее Карла Великого. Директор лицея и надзиратель будут уволены в августе, а самые пылкие ученики отчислены.
Рента падает на четыре пункта. Здесь своя логика: победа Наполеона — это продолжение войны.
Еще день продлится состояние блаженного неведения. 20 июня начали поступать страшные вести, хотя пресса хранила гробовое молчание.
На заре 21 июня Наполеон был в Париже. В этот и в последующие дни рабочие столичных предместий и беглецы из Северной армии кричали об измене и требовали установления диктатуры.
Они собирались большими толпами, высказывались против отречения императора и требовали продолжения борьбы. Раньше кампании длились долгими месяцами, а в этот раз и недели не прошло, как все закончилось! Люди отказывались мириться с тем, что страну вновь отдадут на поживу Бурбонам, интервентам и эмигрантам.
В течение всего 21 июня, наступившей затем ночи и следующего дня в Сент-Антуанском и Сен-Марсельском предместьях, в квартале Тампль по улицам ходили процессии с криками: «Да здравствует император! Долой изменников! Император или смерть! Не нужно отречения! Император и оборона! Долой палату!»
Совещались финансисты, члены торговой палаты, банкиры. Биржу лихорадило. Наполеон видел, что происходит. Он привык пренебрегать многими факторами, ставя во главу угла военный успех. Но не получилось одолеть даже Блюхера с Веллингтоном, хотя поначалу он их разъединил. А приближались австрийцы, русские и их союзники.
Союзники, которых у Наполеона давно не было! 22 июня император отрекся от престола в пользу сына, находившегося вместе с матерью у своего деда, австрийского императора Франца.
Громадная толпа стояла под окнами Елисейского дворца, в стенах которого Наполеон провел свои последние властные часы. «Не нужно отречения! Да здравствует император!» — кричали собравшиеся. Столичная буржуазия боялась революционного взрыва.
Летом в Париже трудятся десятки тысяч рабочих из провинции. Они заняты в основном в строительстве. Эти люди, отметил академик Тарле, ненавидели Бурбонов двойной ненавистью — и как рабочие, и как крестьяне.
Они не желали мириться с происходящим и избивали до полусмерти хорошо одетых прохожих, в которых видели роялистов и аристократов. Вина этих «аристократов» заключалась в том, что они не хотели кричать: «Не нужно отречения!»
«Никогда народ, тот самый народ, который платит и сражается, не обнаруживал к императору больше привязанности, чем в эти дни», — писал свидетель событий. Толпа бушевала и после отречения императора, о котором все узнали 22-го вечером.
«Он выехал! Все кончено!» Люди ушли от Елисейского дворца, но и 23, и 24, и 25 июня волнения не утихали.
Как только разнесся слух об отречении императора, государственная рента пошла вверх. Парижская знать перевела дух, но несчастья большой страны продолжались.
«И вдруг появились первые телеги перепуганных крестьян, погрузивших на возы детей, стариков родителей вместе с самыми ценными обитателями птичьего двора и домашним скарбом. Они ехали не останавливаясь, завороженные одной-единственной мыслью — уйти за Луару, и долгие летние дни благоприятствовали этому переселению. Горожане бежали за возами, спрашивали: “Вы откуда?” — “Из Марли, из Версаля, из Шатийона. Наши дома горят”. — “А в Париже как?” — “Париж окружен”. И когда беглецы уже отъезжали далеко, люди все еще стояли, застыв на месте, по-прежнему томясь неизвестностью», — писал Филипп Эриа.
Французы сопротивлялись оккупантам, и народ помогал своей армии. Перед мостами в Севре были построены баррикады, и пруссаки не сразу преодолели эти препятствия.
Наполеон отрекся не только потому, что больше не верил в военную победу. Ведь он даже предложит свои услуги генерала правительству, когда увидит возможность нанести поражение растянувшим свои коммуникации интервентам! Однако император не желал стать причиной гражданской войны, все признаки которой были налицо.
— Если бы я только захотел, то в одно мгновение взбунтовавшаяся палата была бы рассеяна… — говорил он Бенжамену Констану. — Но жизнь одного человека не стоит такой цены… Я не для того вернулся с острова Эльба, чтобы Париж оказался по колено в крови.
Политиканы одержали верх. Фуше ловко одурачил Лазаря Карно и стал «калифом на час». Год назад эта роль удалась Талейрану, а теперь герцог Отрантский, бывший императорский министр, стал председателем правительственной комиссии. Он грубо отверг предложение «генерала» ударить по врагу.
Наполеон окончательно вышел из игры, но некоторые его соратники не сдавались.
«Редко можно было видеть, чтобы черты столь своеобразного, столь благородного лица были искажены и потрясены столь же бурной страстью, как та, что охватила в ту минуту генерала Ла Бедуайера, — рассказывает свидетель. — Ему едва исполнилось тридцать лет, он был изящен и двигался легко и живо, как совсем молодой человек. У него был высокий, очень открытый, почти оголенный лоб; на лице его, обычно вежливом, читалось мрачное раздражение, а голубые глаза сверкали гневом. Чувствовалась натура великодушная и нежная, охваченная страданием и растревоженная насилием, которое она совершала сама над собой»[366].
Дело было в палате пэров после отречения Наполеона.
«Император принадлежит нации, с ней он может все, — говорил патриот. — Для своей защиты он найдет молодые сердца, которые дают клятву лишь однажды… Примите законы, которые объявили бы предательство позором. Если имя предателя будет проклято, дом его разрушен, а семья объявлена вне закона, тогда предателей больше не будет. Больше не будет трусливых маневров, которые привели к последней катастрофе. Возможно, кстати, что их пособники и даже виновники сидят в этом зале»[367].
Там был маршал Ней, недавно обещавший Людовику XVIII доставить Наполеона в Париж в железной клетке, а затем упустивший шансы при Катр-Бра[368] и проигравший сражение при Ватерлоо.
Там был маршал Массена, бывший контрабандист, получивший из рук Наполеона слишком много (и только что — звание пэра), но предателем себя не считавший. Хотя после высадки Наполеона во Франции публично поклялся защищать трон короля до последней капли крови и приказал изловить «врага»[369].
— Молодой человек, вы забываетесь! — рычит он в ответ на выпады Ла Бедуайера.
Шляпа на шесте
«Прошло еще несколько мучительных дней, и по дорогам хлынула армия — рокочущая, бессильная, полная отчаяния орда. Не армия побежденных, и даже не полчища беглецов, а просто расформированная армия. Защитники родины возмутились, не желая принять перемирия, на которое соглашался маршал Даву, и они стали нежелательными, их выгнали из Парижа, выслали за Луару, потому что правительство должно было очистить столицу, перед тем как сдать ее союзникам», — пишет Филипп Эриа.
На аллее, огибавшей Марсово поле, вскоре разместятся пруссаки, Елисейские Поля будут заняты казаками, а в Булонском лесу разбиты палатки солдат Веллингтона.
«Железный герцог» посетил дом мадам Рекамье и самодовольно заявил:
— Ну и побил же я его!
Исполненный достоинства ответ Жюли заставил Веллингтона прикусить язык.
2 августа фанатики-роялисты растерзали маршала Брюна[370]. Это случилось ночью в авиньонской гостинице «Пале-Рояль». Л а Бедуайер был расстрелян 19 августа на Гренельском поле.
