Майкл Бейджент - Эликсир и камень
Просто введя понятие «подсознания», предложив объяснение его работы и заявив о том, что оно является универсальным атрибутом человека, Фрейд придал этому явлению – и его изучению – видимость научной респектабельности. Иррациональные импульсы, склонности и аспекты человеческой психики теперь уже считались не аберрациями, а частью общего наследия человечества, внутренней и наследуемой чертой Homo sapiens. Это успокаивало и одновременно ободряло.
Для мужчин и женщин во времена Фрейда открытие подсознания по своему значению было сравнимо с открытием Колумбом Америки или выходом в космос в наши дни. Оказалось, что внутри человеческого сознания находится целый «затерянный континент», настоящая затонувшая Атлантида, богатая и плодородная почва, которую можно отвоевать у моря, – в точности как та земля, которую отвоевывал Фауст в финале поэмы Гете, и этот процесс, по словам самого поэта, символизировал «пробуждение сознания». Пресытившись двумя веками становившегося все более сухим рационализма, люди ринулись на новую территорию в поисках чего угодно – от познания самого себя до обычной новизны. Целые художественные направления – например, сюрреализм во Франции и экспрессионизм в Германии – вторглись на неизведанные земли с энтузиазмом, сравнимым с рвением испанских конкистадоров четырьмя веками раньше.
Фрейд окончательно и бесповоротно утвердил психологию как самостоятельную дисциплину, а себя самого – по крайней мере, на какое-то время – как ее патентованного мага и верховного жреца. Под руководством Фрейда психология начала создавать свой словарь, а в конечном итоге и собственную теологию, которая позволила ей соперничать с дарвинизмом и марксизмом в качестве новой – или альтернативной и даже суррогатной – религии. Постепенно психолог стал исполнять, наряду с традиционной функцией мага, еще и функцию духовного исповедника.
Но если Фрейда и можно причислить к самопровозглашенным магам, то ориентация его была совсем не герметическая. Совсем наоборот – его подход в точности соответствовал картезианскому рационализму. По существу, психология Фрейда является еще одним проявлением фрагментации знания, а следовательно, и реальности. Эта фрагментация была подчеркнута и обострена настойчивым стремлением Фрейда превратить психологию в полноценную науку, внедрить в нее научную методологию, обращаться с нематериальными явлениями так, как будто они были не менее конкретными и доступными для измерений, чем данные химии, биологии или физики. В учении Фрейда содержался неразрешимый парадокс. Оно стремилось к «научной объективности». Однако единственным человеческим инструментом познания чего бы то ни было является сознание, которое не может быть «научно объективным» по отношению к самому себе. Еще в меньшей степени часть сознания, – та часть, которая представляет рациональное мышление – способна объективно оценить целое, включая те аспекты, которые по определению являются подсознательными. Разумеется, Фрейд был достаточно умен, чтобы осознавать этот парадокс. Однако он предпочел сделать вид, что его просто не существует. Фрейд предпринял попытку разработать процедуры, в которых психолог становился как бы хирургом, анализируя, рассекая, фрагментируя знания и реальность на все более мелкие части, каждая из которых постепенно изолировалась от общего контекста, в который она была встроена. Стремясь легитимизировать психологию как науку, Фрейд воспроизвел ошибки самой науки и превратился, подобно магам от науки, в еще одного шамана, действующего в замкнутой области, в сфере науки, ограниченной собственными догмами.
Наиболее важные коррективы в психологию Фрейда внес его бывший друг, коллега и ученик – швейцарский психолог Карл Густав Юнг (1875-1961). Юнг, как и Месмер, родился на берегах озера Констанция, но затем переехал вместе с семьей в Базель. Его отец был пастором, упорно и безуспешно цеплявшимся за веру, которая непрестанно подтачивалась сомнением. В детстве Юнг был увлечен и очарован религиозными вопросами. Однако духовные поиски и страдания отца выработали у него антипатию к институту христианской церкви, а также заставили сомневаться в той вере, которую требовала церковь от своей паствы. Взрослея, он все больше склонялся к древней герметической идее гнозиса, непосредственного знания или опыта, которая делала априорную веру бессмысленной[325]. «Вера, – сделал вывод он, – не является адекватным заменителем внутреннего опыта»[326].0 догматизме сторонников христианства он говорил так: «Все они стремятся что-то получить при помощи логических трюков – то, чего им не дано и о чем они не знают. Они хотят сами себе доказать свою веру, хотя это лишь вопрос опыта»[327].
В молодости интересы Юнга отличались необыкновенным разнообразием – он увлекался естественными науками, философией, археологией, а также литературой и другими видами искусства. В студенческие годы он испытал на себе влияние Шопенгауэра, Канта и Ницше. Однако самое глубокое и долговременное влияние на него оказал Гете. Несмотря на заявления о том, что эти разговоры его «раздражают», Юнг втайне гордился тем, что – согласно семейным преданиям – он был потомком одного из незаконнорожденных детей Гете. «Фауст» всю жизнь оставался для него самой главной книгой. Он воспринимал его как текст герметической магии, как алхимическую трансмутацию, а самого Гете считал алхимиком и магом:
«Я рассматриваю свою работу в области алхимии как признак внутренней связи с Гете. Секрет Гете заключается в том, что он находился в объятиях процесса трансформации архетипов, который проходил на протяжении столетий. Он считал своего «Фауста» выдающимся произведением. Он называл его своим «главным делом», и вся его жизнь разворачивалась на основе этой драмы. Таким образом, внутри него жила и действовала живая субстанция, надличностный процесс, великий сон mundusarchetypus (мира архетипов)»[328].
Для Юнга Гете служил олицетворением тезиса, провозглашенного магами-герметиками прошедших эпох, от Зосимы и практиков древней Александрии до Парацельса и Агриппы, – тезиса о том, что алхимик должен быть и субъектом и объектом своего эксперимента, в процессе которого происходит его собственная трансмутация. Тот же принцип Юнг применял к своей работе психотерапевта:
«Психотерапевт… должен понимать не только пациента; не менее важно, чтобы он понимал самого себя. По этой причине непременным условием является анализ аналитика – то, что называется подготовительным исследованием. Другими словами, лечение пациента начинается с лечения врача. Только в том случае, если врач знает, как справиться с собственными проблемами, он способен научить пациента сделать то же самое. Только тогда. В подготовительном исследовании врач должен научиться понимать собственную психику и относиться к ней серьезно. Если он на это не способен, то пациент тоже ничему не научится. Он утратит часть своей психики – точно так же, как врач утратит часть своей, не научившись понимать себя. Таким образом, на этапе подготовительного исследования недостаточно овладеть системой понятий. Объект психоанализа должен понять, что этот процесс касается его самого, что подготовительное исследование является частью реальной жизни, а не методом, который можно механически заучить»[329].
Тем не менее именно метод, и особенно заученный метод, стал тем, с чем на первых порах пришлось бороться Юнгу. Приступив к изучению медицины, он скоро увлекся укреплявшей свои позиции новой наукой, психиатрией. В 1900 году в возрасте двадцати пяти лет он получил степень доктора медицины и устроился на работу в психиатрическую лечебницу Цюриха. В это время Фрейд, казалось, предложил новый, более глубокий подход к сфере, которая до этого сводилась к сбору статистических данных, постановке рутинных диагнозов и упрощенной механистической классификации психических недугов. Юнг с воодушевлением воспринял основную концепцию Фрейда о существовании подсознания и, подобно Фрейду, рассматривал сны как основное средство доступа на эту неизведанную территорию. На протяжении следующих десяти лет они с Фрейдом были близкими друзьями и коллегами. Фрейд считал молодого швейцарского врача своим лучшим учеником, своим главным протеже и наследником. Они постоянно общались друг с другом и предприняли совместную поездку в Соединенные Штаты.
Однако к 1908 году отношения между ними стали портиться. Он все больше отходил от подхода Фрейда, который казался ему чрезмерно механистическим и материалистическим. Он отвергал отчаянные попытки Фрейда сохранить верность рационализму – во имя научной респектабельности. Он был не согласен с тем, что Фрейд сводил буквально все, от духовности человека и его поисков смысла и порядка, к подавленной сексуальности. И самое главное – Юнг отвергал догматизм Фрейда. Когда Фрейд поставил под сомнение свою объективность, отказавшись признать эмпирические данные, которые могли противоречить догматам его «теологии», Юнг восстал. Между учителем и учеником последовал разрыв, Юнг пошел своей дорогой.
