Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

В обращении к Тиберию Пизон объяснял своё самоубийство невозможностью восстановить истину и доказать свою невиновность. Писал о своей преданности Тиберию и просил позаботиться о детях. Он напоминал императору, что Гней Пизон, находясь в Риме, не мог быть причастен к его поступкам, а Марк убеждал его не возвращаться в Сирию. С роковым опозданием Пизон признал полную правоту сына! О Планцине в письме не было ни слова.

Тиберий огласил в сенате письмо Пизона. Последние просьбы его были в основном уважены. Гнею Пизону, правда, велели отныне именоваться Луцием, а Марка, избавив от бесчестья, всё же выслали из Рима на десять лет, оставив, однако, наследником имущества отца. Планцина была избавлена от наказания, что у многих вызвало крайнее возмущение. В этом видели прямое заступничество Ливии Августы, просьбу которой пощадить Планцину признал сам Тиберий. Враги Планцины, однако, не сдались. Ей теперь приписывали грядущие козни против Агриппины и её детей, дабы «насытить кровью несчастнейшего семейства превосходную бабку и дядю!»{401} Состоялось ещё два заседания суда, где Планцину безуспешно пытались выставить отравительницей. Обвинения эти никто не оспаривал, но нелепость их была столь очевидной, что Планцина вскоре стала вызывать скорее жалость, нежели ненависть. Дело Пизона завершилось гибелью главного подсудимого, чьей вины в отравлении Германика никто ничем не доказал. Да и было ли само отравление? Но в целом эта история — большая неудача Тиберия. Назначив на Восток одновременно Германика и Пизона, он спровоцировал конфликт, унесший жизни обоих, пусть причиной смерти Германика и было не отравление, но некая скоротечная и непонятная болезнь. И если при жизни Германика, благодаря его искренней дружбе с Друзом, никакого опасного для Тиберия противостояния двух ветвей наследников не было, пусть его иные силы и провоцировали, то теперь семья умершего Германика неизбежно оказывалась в оппозиции к Тиберию, что он прекрасно понимал. В противостоянии Германика и Пизона справедливо видеть начало того процесса, который получил название «катастрофы династии».{402}

Окончание дела Пизона позволило наконец-то Друзу вернуться в Рим триумфатором. Спустя несколько дней после этого славного события Друз лишился матери. Скончалась Випсания, дочь Марка Випсания Агриппы и его первой жены Помпонии, дочери ближайшего друга Марка Туллия Цицерона Помпония Аттика. Випсания была первой и любимой женой Тиберия, матерью единственного его сына. С тех пор, как Август безжалостно разрушил семью Тиберия, принудив его оставить Випсанию, Тиберий более не знал личного счастья.

Глава VII.

ЦЕЗАРЬ «ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА»

Оценка деятельности Тиберия как правителя с давних времён была неоднозначной. «Светлые и темные стороны правления «третьего Цезаря» и «второго Августа» нашли свое отражение ещё в трудах римских историков. Да и по сей день споры о личности Тиберия, о соотношении добрых и злых начал в его деяниях не утихают».{403} Двойственность оценки Тиберия как императора во многом вытекает из особенностей самой его личности. Так Дион Кассий писал о Тиберии: «это был человек со многими хорошими и многими плохими качествами, и, когда он проявлял хорошие, то казалось, что в нём нет ничего плохого, и наоборот».{404}

Справедливо будет обратиться сначала к светлым сторонам правления Тиберия. О них не могли умолчать даже те римские историки, которые никак не были расположены к личности преемника Августа. Вот оценка достоинств правления Тиберия, данная Тацитом: «Считаю уместным остановиться и на других сторонах деятельности Тиберия, а также на том, каким было его правление вплоть до дня, до которого доведён мой рассказ (23 г. — И. К.); ибо уже в этом году принципат начал меняться к худшему. В начале его государственные дела, равно как и важнейшие частные, рассматривались в сенате, и видным сенаторам предоставлялась возможность высказать о них мнение, а если кто впадал в лесть, то сам Тиберий его останавливал; предлагая кого-либо на высшие должности, он принимал во внимание знатность предков, добытые на военной службе отличия и дарования на гражданском поприще, чтобы не возникло сомнений, что данное лицо — наиболее подходящее. Воздавалось должное уважение к консулам, должное — преторам; беспрепятственно отправляли свои обязанности и низшие магистраты. Повсюду, кроме судебных разбирательств об оскорблении величия, неуклонно соблюдались законы. Снабжением хлеба и сбором налогов и прочих поступлений в государственную казну занимались объединения римских всадников. Ведать личными своими доходами Цезарь обычно поручал честнейшим людям, иногда ранее ему неизвестным, но, доверяясь их доброй славе: принятые к нему на службу, они неограниченно долгое время пребывали на ней, так что большая их часть достигала старости, выполняя все те же обязанности. Хотя простой народ и страдал от высоких цен на зерно, но в этом не было вины принцепса, не жалевшего, ни средств, ни усилий, чтобы преодолеть бесплодие почвы и бурь на море. Заботился он и о том, чтобы во избежание волнений в провинциях их не обременяли новыми тяготами, и они безропотно несли старые, не будучи возмущаемы алчностью и жестокостью магистратов; телесных наказаний и конфискаций имущества не было. Поместья Цезаря в Италии были немногочисленны, рабы — доброго поведения, дворцовое хозяйство — на руках у немногих вольноотпущенников; и если случились у него тяжбы с частными лицами, то разрешали их суд и законы.

Неприветливый в обращении к большинству соприкасавшихся с ним, внушавший страх, он держался тем не менее этих порядков…»{405}

Об уважительном и даже почтительном отношении Тиберия к сенату в начале правления пишет Светоний. «В курию он входил всегда один, и когда однажды его больного принесли в носилках, он тут же отпустил служителей.

Когда некоторые постановления принимались вопреки его желанию, он на это даже не жаловался. Он считал, что назначенные магистраты не должны удаляться из Рима, чтобы они всегда были готовы занять должность, — невзирая на это, одному назначенному претору сенат позволил совершить частную поездку на правах посланника. В другой раз он предложил, чтобы деньги, завещанные городу Требии на постройку нового театра, пошли на починку дороги, — тем не менее, отменить волю завещателя ему не удалось. Однажды сенат выносил решение, расходясь на две стороны, и он присоединился к меньшинству, однако за ним никто не последовал.

И остальные дела вел он всегда обычным порядком, через должностных лиц. Консулы пользовались таким почтением, что однажды посланцы из Африки жаловались им на самого Тиберия за то, что тот медлил разрешить дело, с которым они были присланы. И это неудивительно: ведь все видели, как он вставал перед консулами с места и уступал им дорогу. Консулярам-военачальникам он сделал выговор за то, что они не отчитались в своих делах перед сенатом, и за то, что они попросили его распределить награды их воинам, словно сами не имели на это права. Одного претора он похвалил за то, что при вступлении в должность он по древнему обычаю почтил своих предшественников речью перед народом. Погребальные процессии некоторых знатных лиц он провожал до самого костра.

Такую же умеренность обнаружил он и в отношении малых лиц и дел. Родосские градоправители однажды прислали ему официальное письмо без обычной заключительной приписки — он вызвал их к себе, но не упрекнул ни словом, а только вернул им письмо для приписки и отправил их обратно. Грамматик Диоген на Родосе устраивал ученые споры каждую субботу; однажды Тиберий пришел его послушать в неурочное время, однако тот не принял его и черед раба предложил ему прийти через семь дней. Потом, уже в Риме, Диоген сам явился к дверям Тиберия для приветствия; но Тиберий удовольствовался тем, что велел ему явиться через семь лет. А наместникам, которые советовали ему обременить провинции налогами, он ответил в письме, что хороший пастух стрижет овец, но не сдирает с них шкуры».{406}

Последние слова отнюдь не были только остроумной фразой. Финансовая политика Тиберия была очень продуманной, взвешенной и, главное, эффективной. Умеренные налоги обеспечили их высокую собираемость, и финансы Империи при Тиберий оказались во многом в лучшем положении, нежели при Августе. К концу его правления в казне находилось 700 миллионов денариев или 2 миллиарда 800 миллионов сестерциев (денарий равнялся четырем сестерциям).{407} При Августе о таких накоплениях можно было только мечтать. Потрясения последних лет его правления казну опустошили.

Финансовая система Тиберия прошла серьезное испытание на прочность в тридцатых годах, когда в империи случился кризис денежного обращения. Государство тогда решило принять меры против ростовщичества. Был принят закон о ликвидации долгов. Следствие его сказалось, однако, достаточно печальным для финансов Рима. Нарушилось денежное обращение, возникла нехватка наличности. Закон о ликвидации долгов привел и к принудительной продаже земельной собственности.{408} Пришлось вмешаться самому Тиберию, и вмешательство оказалось и своевременным, и эффективным. Меняльные конторы — банки того времени — получили от государства денежные вливания на сумму в сто миллионов сестерциев. С них при этом было взято обязательство применить этот капитал для выдачи беспроцентных ссуд задолжавшим землевладельцам. Денежный рынок восстановился, и кризис ушел в прошлое.{409}Разумная финансовая политика Тиберия, основанная на продуманной налоговой системе, не разоряющей налогоплательщиков, на экономии средств путем отказа от непроизводительных расходов на зрелища для народа, отказе от большей части престижного строительства, от раздач щедрых жалований частным лицам, не могла не дать своих плодов. У государства была не только полная казна, чему способствовала и продуманная внешняя политика Тиберия, позволившая избежать тяжелых и длительных войн, но и возможность тратить немалые деньги в экстренных случаях. А таковых за годы правления Тиберия было довольно много. Достаточно вспомнить страшное землетрясение семнадцатого года в Малой Азии, когда были разрушены двенадцать городов некогда могучего царства славного своим богатством Креза, включая древнюю столицу Лидии Сарды. Тиберий тогда немедленно освободил пострадавшие города от налогов на пять лет и распорядился выдать из казны десять миллионов сестерциев на восстановительные работы. В 26 г. в самом Риме грандиозный пожар буквально испепелил множество домов на густонаселенном холме Целий. Южная часть города практически выгорела полностью. Целий не только был полностью отстроен, но Тиберий немедленно организовал раздачу денег погорельцам в возмещение понесенных убытков. Этим он сразу пресек толки, связывающие случившуюся беду с дурным предзнаменованием — отъездом императора из Рима. В итоге римляне не могли не оценить по достоинству дела своего правителя. По свидетельству Тацита, «В сенате ему принесли благодарность за это знатные граждане, и народ восхвалял его, ибо, не взирая на лица и безо всяких просьб со стороны приближенных, он помогал своей щедростью даже неизвестным ему и разысканным по его повелению погорельцам. Кроме того, в сенате было сделано предложение переименовать Целиев холм в Священный, ибо, когда всё вокруг было истреблено пламенем, осталась невредимой только статуя Тиберия, стоявшая в доме сенатора Юлия. То же произошло некогда с изображением Клавдии Квинты: её статуя, установленная нашими предками в храме Матери богов, дважды избежала разрушительной силы пожара. Клавдии — священны, к ним благоволит божество, и нужно, чтобы была особо отмечена святость места, в котором боги оказали принцепсу столь великий почет».{410}