Лоуренс Рис - Нацисты: Предостережение истории
Поезд остановился на станции Треблинка, двери товарных вагонов с грохотом открылись, и тут же раздались крики: «Шнель, шнель!» Украинцы в черной форме СС гнали евреев с платформы через ворота в нижнюю часть лагеря. Мужчин направляли направо, женщин – налево. Молодой еврей с красной повязкой на рукаве и кусками бечевки в руках приказал разуться и связать ботинки. Парень показался Самюелю знакомым: «Я спросил его: “Послушай, откуда ты?” Он ответил и задал мне тот же вопрос. Я сказал: “Ченстохова, Опатув, Варшава” – “Из Ченстоховы?” “Да”, – подтвердил я. – “Как тебя зовут?” – “Самюель Вилленберг” – “Скажи, что ты – каменщик”, – посоветовал он и отошел». Эта случайная встреча и четыре слова совета спасли Самюелю жизнь. Он сказал охранникам, что он – каменщик, благодаря чему оказался среди той горстки евреев, которых нацисты отобрали для работы в лагере, а не отправили сразу на смерть.
За тринадцать месяцев, с июля 1942 года по август 1943-го, в Треблинке было истреблено около восьмисот тысяч человек (по другим источникам – свыше миллиона). Для того чтобы это совершить, понадобилось только пятьдесят немцев, сто пятьдесят украинцев и чуть более тысячи евреев, вынужденных помогать. Когда стоишь на поляне, где раньше был лагерь, то прежде всего поражают его размеры: всего четыреста метров на шестьсот. Становится очень тяжело на душе, как только осознаешь, что если людей собираются убивать, то много места и не надо.
Планировка лагеря едва ли могла быть проще. Жертвы прибывали поездом, после чего их гнали с полустанка сразу на центральный двор лагеря, где мужчинам приказывали раздеться. С одной стороны двора находились бараки, где раздевались женщины и где им обрезали волосы. «И тогда, – рассказывает Самюель, – у женщин появлялась надежда: ведь раз уж их собираются стричь, то, значит, по крайней мере, убьют не сразу, ясное дело, в лагере необходима гигиена». Они, конечно, не знали, что немцы набивали волосами матрасы. Нагота жертв также была нужна немцам. «Босые и голые люди больше не люди, они больше не принадлежат самим себе, – рассказывает Самюель. – Несчастный пытается прикрыться руками, ему неловко, возникает множество проблем, с которыми он не сталкивался в обычной жизни, потому что никогда ему не приходилось ходить голым в присутствии других людей, друзей – разве только в детстве. И вдруг все нагие! А немцы, понимаете, этим пользуются. А тут еще подгоняют плетями: “Быстрее! Шнель! Шнель!” В этот момент хочется бежать, куда-нибудь, что есть мочи». Так мужчин, женщин и детей гнали метров сто по дороге, которую немцы называли «аллеей вознесения» или «дорогой на небеса» до газовых камер, где их умерщвляли. Трупы мертвых затем сбрасывали во рвы неподалеку от камер.
На весь этот процесс – с момента прихода поезда и до момента, когда труппы сбрасывали в ров, – уходило не более двух часов. Большинство жертв часто до последней минуты не понимали, куда они попали и что их ждет. Прилагались все усилия, чтобы несчастных обмануть относительно их судьбы. Полустанок Треблинка был убран как настоящий вокзал, с часами и расписанием. Жертвам говорили, что они прибыли в пересыльный лагерь, где они примут душ. Высокие заборы из колючей проволоки, покрытые сосновыми ветвями, окружали весь лагерь так, чтобы никто не мог увидеть, что с ними будет в этом месте.
После уничтожения очередной партии несчастных Треблинка превращалась в сортировальную площадку. В огромном дворе с восточного края лагеря евреи из рабочей команды, такие как Самюель Вилленберг, должны были сортировать вещи, которые совсем недавно были чьим-то ценным имуществом. «Это походило на восточный базар, – рассказывает Самюель. – Раскрытые чемоданы, расстеленные простыни, на каждой простыне – различные вещи. Нам нужно было их рассортировать: брюки отдельно от рубашек, шерстяные вещи раздельно… Золото складывали в специальные сумки. Перед каждым лежало по простыне, на которую мы складывали фотографии, документы, дипломы». Самюель работал под присмотром одного садиста, эсэсовца-охранника с кукольно-невинным выражением лица, которого евреи, работавшие в лагере, прозвали «Лялька» («Кукла»). У Ляльки был сенбернар по кличке Барри, которого тот выдрессировал нападать на людей, рвать их зубами, отгрызать у мужчин гениталии по команде «Человек, куси пса!» (во время суда над «Лялькой» выяснилось, что «псами» он называл узников)1. В любую минуту пребывания Вилленберга в Треблинке, на протяжении всех семи месяцев до побега, его могли убить из-за одного только каприза беспощадного эсэсовца.
Даже спустя более полвека Самюель Вилленберг не может полностью осмыслить то, что ему довелось увидеть. «Они выходили из поезда, ни о чем не подозревая, будто приехали на курорт. Но здесь, на этом крошечном клочке земли, совершалось величайшее преступление в Европе, во всем мире. Профессор Меринг (учитель истории Самюеля, который работал вместе с ним в Треблинке) перед смертью сказал слова, которые навсегда останутся в моей памяти: “Ты знаешь, я пытаюсь смотреть на это с точки зрения истории”. “Как так?” – удивился я, посмотрев на него как на сумасшедшего».
По ночам Самюель и другие евреи, вынужденные работать в лагере, тщетно пытались понять, почему с ними случилось это: «Люди тихонько спрашивали друг друга: “За что?” Один и тот же вопрос все время – за что? почему? что мы сделали? В чем вина маленьких детей? в чем виноват я? в чем виноваты мы, каждый из нас? Ответа не было». Те же вопросы звучат и сегодня. Что побудило немцев отдать приказ о поголовном истреблении евреев? Организовать его? Ведь это происходило не только в Треблинке, но и в Освенциме, Белжеце, Собиборе и других «лагерях смерти». За всю историю человечества не было преступлений равных этому. Никто прежде не прибегал к убийству мужчин, женщин и детей в таких масштабах. И никто прежде не оправдывал эти убийства на том простом основании, что «они – евреи», или «цыгане», или «гомосексуалисты». То есть, что они – не такие, как все, что они – нежелательный элемент. Как же люди допустили саму возможность появления на Земле такого места, как Треблинка?
Ни одна причина сама по себе не является достаточной, чтобы это объяснить. И тем не менее существует ряд предпосылок, без которых не было бы принято окончательное решение о массовом истреблении евреев. В первой главе мы уже говорили о возникновении антисемитизма в Германии после Первой мировой войны и о том, как отдельные радикальные партии правого толка выступали с речами, в которых содержался призыв убивать евреев. Однако до своего вступления в должность канцлера Германии сам Гитлер никогда открыто не призывал – по крайней мере, в своих произведениях и публичных выступлениях – к уничтожению евреев. В 1930-х он ограничивался лишь призывами к лишению евреев немецкого гражданства и массовой высылке их из страны. Многих евреев это впоследствии вынудило уехать из Германии, и такой способ решения созданного нацистами еврейского вопроса существовал практически до того дня, как был отдан приказ об истреблении.
И все же за идеей «очищения» Германии от евреев стояла куда более зловещая философия. Еще 21 марта 1933 года в одной лейпцигской газете появились следующие строки: «Если пуля угодит в нашего благословенного лидера, все евреи в Германии будут немедленно поставлены к стенке, и мы устроим им такую кровавую баню, какой еще свет не видывал». По словам Арнона Тамира, антисемитизм нацистов можно описать всего несколькими простыми словами: «Всегда и во всем виноваты евреи»2.
Эта идея вины является ключевой. Даже умственно отсталые, которых нацисты презирали, никогда персонально не несли вины за свою болезнь. Но евреев обвиняли во всем: они были виноваты в поражении в Первой мировой войне и стояли за распространением страшного большевизма. И не важно, что этот анализ был просто неверным и упрекали их абсолютно незаслуженно: нацисты все равно находили возможным в это верить. В конце концов Германия действительно потерпела поражение в войне и в результате подверглась унижениям Версальского договора. Более того, нацисты обвиняли в случившемся каждого еврея, потому что, согласно нацистской пропаганде, евреи были все частью однородной массы, более преданные друг другу, чем фатерлянду. Если один еврей совершил преступление, значит, преступление совершили все евреи.
Но из этого вовсе не вытекало, что расправа с евреями была неизбежной с момента прихода нацистов к власти. Все же большую часть 1930-х годов евреи жили в гитлеровской Германии относительно мирно. После отдельных проявлений насилия по отношению к евреям в первые месяцы нацистского режима и безуспешного бойкота торговцев-евреев 1 апреля 1933 года насильственное притеснение евреев было меньшим. Безусловно, сегрегация и дискриминация никуда не исчезли, но многие евреи сумели смириться с каждодневными оскорблениями. Затем 9 ноября 1938 года наступила «Хрустальная ночь». Ужас той ночи отражен в опыте восемнадцатилетнего Руди Бамбера, который позвонил в полицию сообщить, что штурмовики крушат дом его семьи, и понял, что помощи от полиции ждать не приходится и что полиция не на его стороне. «Хрустальная ночь» является исключительно важным этапом в эскалации антисемитизма нацистов, потому что наглядно демонстрирует тот факт, что евреев сообща винили во всех преступлениях. Еврея, застрелившего немецкого дипломата в Париже, считали не отдельным преступником, а клеткой целостного организма, состоявшего из всех евреев.
