Блог «Серп и молот» 2021–2022 - Петр Григорьевич Балаев
После отставки Хрущева Георгий Константинович ждал, что теперь-то его точно вызовут с дачи в Кремль и объявят национальным героем, воздадут по заслугам. Ждал долго. Но всё никак не вызывали и не объявляли. Наверно, знали, что этому только палец в рот положи, так он и всю славу себе отхапает. Уже был такой момент почти сразу после окончания войны, когда Жуков объявил себя творцом всех побед.
16 марта 1965 года Жуков пишет письмо в Президиум ЦК КПСС:
«Прошло более семи лет после октябрьского пленума ЦК КПСС 1957 года, на котором я был исключен из состава Президиума ЦК и членов ЦК КПСС.
А за что? Ясно было тогда, а теперь тем более, что я оказался нежелательным человеком для Хрущева, который уже тогда держал курс на личную диктатуру в руководстве партии и государством, в чем он не мог рассчитывать на мою поддержку.
Для того, чтобы убрать меня со своего пути, нужен был повод, и он был найден в некоторых моих ошибках по руководству Вооруженными Силами, которые (эти ошибки) при нормальном подходе могли быть устранены в текущем порядке. Спрашивается — зачем надо было меня так дискредитировать и чернить мою многолетнюю работу в армии и в партии? Разве не такой же преданный член партии и сын своего народа, как и другие?…
В течение семи лет я не был приглашен ни на один партактив, ни на одно торжественное заседание, посвященное Вооруженным Силам, ни на один парад или демонстрацию. Всюду был закрыт доступ. На вопросы о причинах, следовал неизменный ответ: „Нет в списках“.
Иначе говоря, меня превратили в политического мертвеца.
После октябрьского пленума 1957 года широким фронтом началось охаивание в печати моей военной деятельности, чем особенно увлекались отдельные военные. Каких только грехов не приписывали мне, зная наперед, что я лишен возможности дать отпор. Увлечение таким опорочиванием моей деятельности нередко выходило за рамки личности и наносило ущерб престижу советского военного искусства. Не трудно понять, как злорадствовали по поводу этого наши противники…
Я долго молчал, но дело дошло до того, что мои воспоминания к 20-ой годовщине Победы над фашистской Германией отказались печатать под предлогом, что, якобы, имеется указание — печатать мои статьи преждевременно. Считаю, что за 46-летнюю работу в партии и активное участие в четырех войнах по защите Родины, я не заслужил такого к себе отношения. Прошу исправить допущенную ко мне несправедливость и дать возможность принимать активное участие в общественной и партийной жизни страны.
РГВА. Ф. 41107. Оп. 2. Д 13. Лл. 29–32. Заверенная автором копия. Машинопись.»
Ни ответа, ни привета. Попытка свалить свою опалу на одного Хрущева, хотя состав Президиума ЦК в 1965 был еще почти весь тот самый, который единогласно полоскал маршала на Пленуме 1957 года за «бонапартизм», не удалась.
В ноябре он пишет письмо уже персонально Брежневу и Косыгину:
«2-го декабря мне исполняется 70 лет. Мое семидесятилетие совпадает с 25-й годовщиной разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. Эти даты для меня имеют большое значение, но встречаю я их с тяжелым настроением. Прямо скажу, меня до сих пор угнетает та дискриминация, которая практикуется по отношению ко мне после Октябрьского Пленума ЦК КПСС 1957 года. Правда, меня прекратили прорабатывать в печати и даже начали печатать мои воспоминания о Великой Отечественной войне. За это я признателен Вам. Но я единственный Маршал Советского Союза, который до сих пор лишен права посещать собрания и парады, куда обычно приглашаются все маршалы. И когда я пытаюсь выяснить, почему мне не дают пропусков на собрания и парады — мне отвечают: — Это не наш вопрос. Его следует решать в ЦК КПСС… В связи с этим к Вам просьба: зачислить меня в группу инспекторов маршалов и генералов (не занимающих должностей), чтобы я, находясь в этой группе, имел большую возможность трудиться над обобщением опыта минувшей войны и одновременно мог бы посещать собрания и парады наравне со всеми маршалами и генералами. Моя просьба не противоречит постановлению Октябрьского Пленума ЦК КПСС 1957 года, в котором было записано предоставить мне работу.
О Вашем решении прошу поставить меня в известность.
С уважением, Г. Жуков.
АПРФ. Ф. 3. Оп. 62. Д. 53. Лл. 16–17. Подлинник. Машинопись.»
Вон оно что, оказывается! В группу инспекторов. С соответствующим окладом. Дома баба пилит: выходила молодая и красивая за маршала, а сижу с дома с пенсионером и даже выйти некуда?!
Да, в Уральском округе наш герой успел в очередной раз обновить свое семейное положение, зажег страсть в сердце очередной медички. Только уже не имел возможности ее бюст орденами украсить.
Насчет группы инспекторов в ЦК подумали и решили не спешить, но вот возможность работать над мемуарами дали. Даже редактора АПН прикрепили. С условием — про дорогого Леонида Ильича тоже там должно быть. Ну и, само собой, всё там должно быть в русле политики партии относительно истории ВОВ.
Так даже перестарался, так про репрессии загнул, что пришлось переделывать. Сразу тренд не уловил, от жизни на пенсии оторвался, при Хрущеве с репрессиями палку перегнули, при Брежневе немного сбавили накал, этот перегиб очень сильно по самим антисталинистам бил. Но всё исправил, со всем согласился. И про Леонида Ильича упомянул. Правда, потом рассказывали, что упомянул, но редактору АПН Миркиной на ухо сказал: «Кто умный, тот поймёт».
Поняли-поняли, Георгий Константинович, даже не сомневайтесь. Тем более, что такого послушного и сговорчивого теперь и не грех было использовать как главного победителя фашизма. Можно даже в русле: вот как партия и дорогой Леонид Ильич чтут память и героев!
Кое-какие льготы вернули, на даче поставили правительственный телефон. Вроде, жизнь начала налаживаться. За старание даже на 24-ый съезд КПСС пригласили делегатом.
Баба подвела. На съезд одного Жукова пригласили, а жене пригласительный не выписали.
«Как?! Я жена прославленного маршала и не буду с ним под ручку блистать в Колонном зале?! Сейчас я это исправлю. Какой номер телефона Брежнева?»
— Леонид Ильич, ну что это такое, Георгия Константиновича на съезд пригласили, а мне в гостевом билете отказали! Вы же знаете, какое неважное у маршала здоровье, я его обязательно
