Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы - Бернард Корнуэлл
Часть французской конницы была вооружена карабинами – короткими гладкоствольными мушкетами, из которых они стреляли в солдат каре, но Гронау писал, что пользы им от этих выстрелов было немного, а перезарядить карабин во время боя не удавалось, в то время как для «красных мундиров» перезарядка считалась одним из основных навыков. «Наши солдаты, – вспоминал Гронау, – получили приказ не стрелять, пока масса солдат противника не окажется вблизи». Даже из самого неточного мушкета не промахнешься, стреляя в кавалерийский полк с двенадцати шагов. И еще солдатам приказывали стрелять в лошадей, потому что упавшая раненая лошадь становилась помехой для других всадников. «Прискорбно наблюдать агонию несчастных лошадей!» – говорил Гронау. И мушкетный огонь делал свое дело. Размеренные, неослабные, безжалостные залпы сводили кавалерийскую атаку на нет. Гронау писал:
Мушкетный огонь поверг наземь множество лошадей и произвел неописуемое смятение. Кони первой шеренги кирасиров, невзирая на усилия всадников, встали столбом, в мыле, дрожа, в каких-то двадцати метрах от наших каре и противились всяким попыткам направить их на сомкнутый стальной строй.
Стрелки в зеленых мундирах тоже стояли в каре. Штуцер короче мушкета, поэтому его штык длиннее, около 60 сантиметров стали. Стрелок Джон Льюис смотрел, как подходят кирасиры, «все закованные в броню». Это Гронау мог считать, что стрелять из карабина бесполезно, а вот Льюис с ним бы не согласился:
Мы собрались и построились в каре, когда они уже были в десяти метрах от нас. И тут они увидели, что ничего поделать с нами не могут. Они стреляли в нас из карабинов и уходили обратно. В этот момент моего товарища справа прострелили насквозь. Кровь побежала ему на живот и на спину, как у свиньи с перерезанным горлом. Он упал на бок, я окликнул его, но он сказал только: «Льюис, мне конец!» – и тут же умер. Все это время мы вели непрерывный огонь по Императорской гвардии, пока те отступали. При этом французы часто возвращались обратно и стреляли в нас. Я как раз заряжал свой штуцер, когда один из таких выстрелов угодил прямо в него, пятью сантиметрами выше левой руки. А я правой рукой забивал пулю, и вот я сломал шомпол и погнул ствол, так что пулю было уже не забить. И как раз в это время… прилетело 9-фунтовое ядро и сержанта нашей роты разнесло надвое. От меня до него было не больше трех рядов, так что я бросил мой штуцер и подобрал сержантский.
Гронау сравнивал наступающую кавалерию с морской волной. И как волна разбивается о берег, кавалерия налетела, рассыпалась и отступила. Как только конница ушла с вершины гребня, канониры союзных войск выбежали из каре и вновь открыли огонь. Капитан Мерсе зарядил двойной, картечь поверх ядра. Кавалерия перегруппировалась в каких-то 50 метрах и снова атаковала. Тогда капитан вновь скомандовал: «Огонь!»
Эффект был ужасающий. Почти вся первая шеренга разом попадала, а ядро, улетев вглубь колонны, произвело хаос на всей длине своего пути… Наши пушки трудились изо всех сил… Те, кто бросился вперед через груды человеческих и конских тел, выиграли всего несколько шагов, чтобы, в свою очередь, свалиться наземь и добавить трудностей тем, кто шел за ними. Вслед каждому орудийному залпу люди и кони падали, словно трава под косой.
И все же французы напирали, проникали в промежутки между каре, где их доставал мушкетный огонь. Во время кавалерийской атаки каре союзников находились в относительной безопасности. Дело в том, что, пока конница штурмовала каре, французская артиллерия молчала, но как только конница отступала, вражеские пушки начинали пальбу, а пехота не могла залечь, потому что вражеские всадники отступали недалеко и не уходили с вершины гребня. И тогда на каре летели ядра и бомбы. А еще французы подтащили конную артиллерию и расположили ее на переднем краю плато, так что эти пушки вскоре присоединились к обстрелу. Снова приведем свидетельство Джона Льюиса:
Человеку, что стоял слева от меня, отстрелили 9-фунтовым ядром левую руку чуть выше локтя. Он повернулся, вцепился в меня правой рукой, его кровь залила мне штаны.
Сержант Том Моррис вспоминал, что вместе с конницей прибыли несколько французских канониров. Они развернули британские пушки и принялись стрелять тем, что называли шрапнелью – по сути, той же картечью.
Наше положение стало кошмарным. Под вражеским огнем наши падали дюжинами. В это же время как раз перед нами упала большая бомба. Пока горел фитиль, мы думали о том, скольких из нас она погубит? Когда она взорвалась, убитыми и ранеными полегло 17 человек.
Прапорщик Гронау был в ужасе от того, что творилось внутри каре.
