Сергей Романюк - Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов
В. Е. Маковский. Ночлежный дом. 1889 г.
Из переписной книги 1669 г. известно, что ко времени начала строительства потомки некоторых прихожан, известных по предыдущей переписи, продолжали обитать в своих дворах. С юга от церкви стояли дворы стольников Андрея и Ивана Павловичей Акинфовых, внуков Леонтия Акинфова, служивших царю Алексею Михайловичу. Рядом во владении Тимофея Голосова жил его сын, думный дьяк Александр Тимофеевич Голосов, а другой его сын, Лукьян, также обитал по соседству, в приходе Николы в Подкопаях.
Так называемый «двор Шуйских» принадлежал теперь князю Ивану Михайловичу Борятинскому. Возможно, именно он выстроил здесь палаты с белокаменным подвалом — самое старое жилое здание на Кулишках. Первоначально это была совсем маленькая постройка, поставленная торцом к переулку. Она состояла из двух сводчатых палат и двух подвальных помещений под ними. Скрытый за пристройкой северный фасад палат сохранил оконные наличники, типичные для второй половины XVII в.
В Большом Трехсвятительском переулке привлекает внимание обширный сад, выходящий еще в два переулка — Хохловский и Подкопаевский. В глубине сада — двухэтажное здание (№ 1), на фасаде которого есть архитектурные детали в псевдорусском стиле — результат переделки его архитектором И. Д. Черником в 1860-х гг. Возможно, что в основе своей это здание весьма древнее. В 1772 г. участок принадлежал князю С. Д. Кантемиру, сыну молдавского господаря Дмитрия. Одна из последующих владельцев — бригадирша Д. Н. Лопухина — устроила здесь частное училище, считавшееся образцовым. В нем учился А. И. Дельвиг, двоюродный брат поэта Антона Дельвига и будущий строитель московского водопровода. Позднее дом принадлежал знаменитому предпринимателю середины XIX в. «откупщицкому царю» В. А. Кокореву, разбогатевшему на питейных откупах. Он был одним из богатейших людей в России — состояние его оценивалось в 8 миллионов рублей. Дом в Трехсвятительском, как вспоминали современники, был им «куплен в развалинах, возобновлен самым безобразно-роскошным образом»: рассказывали даже о крыше, покрытой золотом. Кокорев не ограничивался успешными деловыми операциями, он считал, что может внести свой вклад успешного и умного делового человека в определение внутренней и внешней политики России, чем вызвал лютую ненависть правящих кругов, — такое поведение вызывает такую же реакцию и в наше время… В этом доме, по словам известного историка и издателя журнала «Русский архив» П. И. Бартенева, «В. А. Кокорев давал многолюдный обед с речами по поводу первых правительственных известий о представшем раскрепощении помещичьих крестьян».
В последние годы владения этим домом Кокорев сдавал его под меблированные комнаты и гостиницу. От него дом перешел к М. Ф. Морозовой, сын которой Сергей Тимофеевич, известный меценат, вложивший много труда и средств в становление музея кустарных изделий, был также и любителем-художником. Во дворе на втором этаже небольшого двухэтажного домика, сохранившегося до нашего времени, у него была оборудована мастерская, а внизу находились жилые комнаты. Морозов почитал талант Исаака Ильича Левитана, которому и предоставил этот дом. С осени 1889 г. Левитан работал в нем, а потом и жил. По воспоминаниям, у дома росли большие кусты сирени, внизу находились жилые комнаты, пол в которых был затянут серым сукном, а наверху, куда вела витая лестница, — прекрасная светлая мастерская. В этом скромном домике им были написаны почти все лучшие картины, здесь он стал знаменитым, превратился в великого мастера пейзажа — некоторые художники считали даже, что после Левитана пейзажисты уже больше не нужны, он исчерпал все, что можно было сделать в русской пейзажной живописи. В этом же доме В. А. Серовым был создан известный портрет Левитана. У него в мастерской бывали многие художники, а также Шаляпин, Тимирязев и многие другие известные деятели культуры. 22 июля 1900 г. Левитана не стало: он тяжело болел, здоровье его было подорвано еще в молодости. О Левитане как-то было сказано, что «он много мыслил и чувствовал, много работал и долго хворал — это была его жизнь». Печальная процессия 25 июля 1900 г. вышла из этого дома и направилась на Дорогомиловское кладбище. Левитана провожали его друзья: В. А. Серов, приехавший из-за границы, А. М. Васнецов, К. А. Коровин, И. С. Остроухов, множество знакомых и почитателей.
Главный дом бывшей усадьбы стал символом победы новой власти над оппозицией, ведь именно здесь была разгромлена единственная партия — партия левых эсеров, — которая хотя и сотрудничала с большевиками, но придерживалась других взглядов на некоторые политические вопросы, в частности на заключение Брестского мира с «империалистами» и кресть янской политики.
В этом неприметном московском переулке и началась история однопартийной диктатуры коммунистической партии СССР.
В 1918 г. перед большевиками во весь рост встала проблема сотрудничества с крестьянством, которое в массе своей поддерживало программу левых эсеров. Для Ленина и его сотоварищей было важно убрать их с политической арены до начала первых волнений, которые неизбежно начались при проведении большевистской политики насильственного изъятия продуктов сельскохозяйственного производства.
События развертывались следующим образом: 6 июля 1918 г. левыми эсерами, чекистами Яковом Блюмкиным и Николаем Андреевым, был убит германский посол граф Мирбах. Блюмкин позднее признавался, что его работа — а он, 19-летний молодой человек, руководил отделом ВЧК по слежке за иностранцами — проходила под непосредственным руководством Дзержинского, и никто не сомневался, что убийство было если не непосредственно организовано большевиками, то молчаливо допущено с их ведома с определенной целью: воспользоваться им для разгона лево эсеровской партии, обвинив ее в заговоре. Недаром Дзержинский неоднократно пропускал мимо ушей предупреждения германского посольства о возможных террористических актах.
Большевики заранее, еще задолго до убийства Мирбаха, планировали избавиться от своих союзников, используя для этого ими же созданный предлог, они также заранее стягивали верные им войска в Москву, готовясь к разгрому эсеров, к ликвидации так называемого восстания, которого на самом деле и не было. Никаких документов о причастности к террористическому акту руководства партии левых эсеров обнаружено не было. Закономерно задать основополагающий вопрос римского права: «Cui prodo? Cui bono?», то есть кому это было выгодно? А выгодно было отнюдь не левым эсерам, а только большевикам.
Они мобилизовали единственное воинское соединение, оставшееся верным им, — латышских стрелков под командованием И. Вацетиса (да и за ним они внимательно и тайно присматривали), — и направили его на разоружение левоэсеровского отряда Дмитрия Попова, находившегося в бывшем морозовском особняке в Большом Трехсвятительском переулке.
Предварительно туда отправился Дзержинский с тремя спутниками, которые обыскали весь дом (разбив при этом несколько дверей) и нашли там нескольких членов Центрального комитета партии левых эсеров. Он объявил двух из них арестованными и намеревался одного расстрелять. Естественно, его тут же скрутили и заперли в одной из комнат.
Отряд Попова, находясь в особняке, попросту бездействовал, никакого «восстания» не происходило, а все поведение левых эсеров объясняется лишь самозащитой от большевиков, которые арестовали фракцию левых эсеров на заседании съезда Советов, происходившего тогда в Большом театре. Бойцы отряда Попова не предприняли ни малейшей попытки их освободить, но и более того, никак не препятствовали передавать с телеграфа подстрекательские телеграммы Ленина в провинцию, призывавшие арестовывать левых эсеров.
Туманным утром 7 июля 1918 г. части латышской дивизии под командованием И. И. Вацетиса начали наступление на главный опорный пункт в Большом Трехсвятительском переулке. Точное число «восставших» неизвестно, советские историки называют самые разные цифры — и 2000, и 800, и 600 человек, но все они представляются значительно завышенными. Их было, вероятно, не более 150–200 человек. Латышские части в составе 3500 человек, поддержанные несколькими орудиями, расположились на подступах к морозовскому особняку. Одно из них втащили на высокий холм к Владимирской церкви и поставили внутри ограды.
Начался пушечный обстрел прямой наводкой: было выпущено несколько десятков артиллерийских снарядов, «которые великолепно пробивали стены и разрывались внутри» — большевики не придавали никакого значения тому, что в особняке находились Дзержинский и его товарищи. Но он уцелел и позже докладывал: «…Вдруг раздался страшный грохот и треск. Дом зашатался. На нас посыпалась штукатурка с потолка и карнизов, разбились стекла, дверь отворилась и повисла. Мы вскочили. По нашему дому трахнул артиллерийский снаряд. Суматоха началась отчаянная. Все повскакивали и кричали, ничего не соображая. Кто хватался за ружье, кто бросал его; все метались, били рамы, выпрыгивали из окон. Я вышел в соседнюю комнату и подумал: „Надо сейчас уходить”. Мы вошли в комнату, где не было полстены; через эту пробоину мы выскочили на улицу, замешались в толпе и быстро скрылись, вскоре достигнув расположения наших войск».
