В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII

В ответ на сочинение Скарги появилась «Отповедь», подписанная вымышленным именем «Христофор Филалет». Здесь, вопреки Скарге, доказывается многими примерами, что миряне не должны следовать за своими духовными пастырями, если те заблуждаются и отступают от истинной веры.

«Если мирские люди, — говорится между прочим в „Отповеди“, — обязаны во всем повиноваться пастырям своим, то не погрешили и немцы кельнские, которые по примеру своего архиепископа сделались лютеранами; и мы не грешим, слушаясь владык львовского и перемышльского, которые говорят, что папа вовсе не наивысший правитель церкви, и если бы луцкий владыка (то есть Кирилл Терлецкий) потуречился, что для него дело возможное, то „овцы“ его были бы оправданы перед Богом, если бы обратились за ним в магометанство».

Эта «Отповедь» сильно раздражила католиков, так как, поймав Скаргу на противоречии самому себе, остроумно била его собственным же его оружием. Ответ католиков на «Отповедь» дышит сильным гневом и переполнен бранными выражениями. «Сам дьявол, — говорится в этом ответе, — из ада вылезши, не мог бы большей неправды сочинить, как этот „Христофор Филалет“». (Это имя в переводе с греческого значит «носитель Христа» и «любитель истины».) «Поистине каждый, — говорит сочинитель ответа, — может назвать его не Христофором Филалетом, а Дьявол офором и Филопсевдисом» (то есть «носителем дьявола» и «любителем лжи»).

В это же время явилось обстоятельное и правдивое сочинение о происхождении унии — «Перестрога» (то есть предостережение), написанное православным львовским священником.

Таким образом, борьба православия с унией и католичеством заставляла православных глубоко вдумываться в церковные вопросы, пробуждала их силы и направляла их к литературной деятельности и проповеди.

Король в своей грамоте к русскому народу требовал, чтобы все православные последовали примеру митрополита — приняли унию, и запрещал признавать владыками и иметь общение с епископами, восстававшими против унии, и даже приказывал карать ее противников. Итак, сам король считал православных преступниками и своей властью узаконивал гонение на них.

Наказать всех противников унии, то есть целый народ, и принудить его признать унию было не под силу польскому правительству, но всячески теснить и гнать православных оно могло. Положение униатов было тоже далеко не привлекательным: они от своих отстали и к чужим не пристали. Православные презирали их как отступников; не считали их своими и католики: в унии они видели только переходную ступень к католичеству. Сенаторских мест униатским духовным сановникам польское правительство не дало, зато щедро наделяло их имениями, отнятыми у православных церквей и монастырей. Епископы-униаты своим корыстолюбием и небрежным отношением к церкви еще более роняли унию в глазах всех благомыслящих людей. Паны и шляхтичи, изменяя православию, считали за лучшее переходить не в унию, а прямо в католичество. Уния только и находила себе поддержку в правительстве.

После Михаила Рагозы, горько каявшегося в принятии унии, митрополитом стал Ипатий Поцей (1599). При нем усилились преследования православных: он отнимал у православных церквей и монастырей имения в пользу униатов, изгонял православных духовных лиц и давал их места униатам, теснил братства. Притеснения дошли наконец до того, что раздраженному населению стало невмочь более терпеть. Один православный мещанин в Вильно даже покусился на жизнь Поцея, но отрубил ему только два пальца. Преступник был казнен, а пальцы Поцея как мученика за веру долго лежали на престоле в церкви. Это покушение только сильнее разожгло страсти: преследование православных после этого еще более усилилось. На церковные места в униатской церкви стали допускать прямых католиков, и явно обнаружилось стремление обратить униатов совсем в латинство; преемник Поцея Иосиф Рутский особенно хлопотал об этом.

Начало XVII века, когда Московская Русь страдала от смут, было особенно тяжелым и для православных в западной Руси. Чего только не делалось здесь против них! Шайки голодных и оборванных жолнеров (солдат), воротившихся из похода на Москву, буйствовали, грабили и всячески тешились над православным населением. Иезуиты натравливали даже своих школьников на православное население, и те заводили с православными уличные драки, издевались над их обрядами, врывались в церкви и бесчинствовали. Бывали даже случаи, что «питомцы иезуитов» разносили церкви и дома. Все это буянам сходило безнаказанно с рук. Управы на них найти православным было негде: суды охраняли права лишь католиков и униатов, а не православных. Сильных покровителей их уже не стало. Князь Острожский умер в 1608 году. Многие прежде русские и православные роды ополячились.

В 1610 году появилось сочинение Мелетия Смотрицкого «Фринос» («Плач»). Здесь представлена православная церковь, которая оплакивает утрату западно-русских родов, перешедших в латинство, в следующих словах:

«Где теперь тот неоцененный камень, который я носила вместе с другими брильянтами на моей голове в венце, как солнце среди звезд, — где теперь дом князей Острожских, который превосходил всех ярким блеском своей древней (православной) веры? Где и другие так же неоцененные камни моего венца, славные роды русских князей, мои сапфиры и алмазы — князья Слуцкие, Заславские, Збаражские, Вишневецкие, Чарторижские? (Далее следует длинный перечень знатных русских родов, ополячившихся и окатоличившихся.) …Вы, злые люди, своею изменою обнажили меня от этой дорогой моей ризы и теперь насмехаетесь над немощным моим телом… Прокляты будете все вы, насмехающиеся над моей наготой, радующиеся ей! Настанет время, когда все вы будете стыдиться своих действий».

Не стало сильных защитников православия между русскими панами; один за другим сошли в могилу и последние православные епископы: Гедеон — епископ львовский и Михаил — перемышльский.

Все сильнее и сильнее сказывался недостаток в православных священниках. В иных местах православному населению поневоле приходилось обращаться к униатским священникам, а гонения на православных все росли да росли.

Вот какими красками на сейме 1620 года волынский депутат Лаврентий Древинский обрисовал пред королем и всеми членами сейма положение православных польской короны:

— Каждый видит ясно, какие великие притеснения терпит этот древний русский народ относительно своей веры. Уже в больших городах церкви запечатаны, имения церковные расхищены, в монастырях нет монахов — там скот запирают; дети без крещения умирают, тела умерших без церковного обряда из городов, как падаль, вывозят; народ умирает без исповеди, без приобщения. Неужели это не самому Богу обида и неужели Бог не будет за это мстителем?!

Скажу, что в Львове делается: кто не униат, тот в городе жить, торговать и в ремесленные цехи принят быть не может; мертвое тело погребать, к больному с тайнами Христовыми открыто идти нельзя. В Вильно, когда хотят хоронить тело благочестивого русского, то должны вывозить его в те ворота, в которые одну нечистоту городскую вывозят. Монахов православных ловят на вольной дороге, бьют и в тюрьму сажают. В чины гражданские людей достойных и ученых не производят потому только, что не униаты; простаками и невеждами, из которых иной не знает, что такое правосудие, места наполняют в поношение стране русской. Деньги у невинных православных без всякой причины исторгают… Уже двадцать лет на каждом сеймике, на каждом сейме горькими слезами молим, но вымолить не можем, чтоб оставили нас при правах и вольностях наших. Если и теперь желание не исполнится, то будем принуждены с пророком возопить: «Суди ми Боже и рассуди прю мою!»

В 1620 году в Малороссию приехал иерусалимский патриарх Феофан и поставил для православных митрополита Иова Борецкого и шесть епископов. Это сильно встревожило иезуитов; они пустили молву, будто Феофан — самозванец, а не патриарх, и поэтому все посвященные им епископы незаконны. Из-за этого вопроса снова разгорелась полемика. Законность действий Феофана была доказана. В это же время казаки решительно заявили, что не пойдут на турок, если польское правительство не признает вновь поставленных православных епископов, а на сейме 1622 года снова Древинский возвышал свой горячий голос в защиту свободы веры. По новому определению сейма признаны были права православных и решено было прекратить судебные дела, порожденные религиозной враждой. Казалось, наступала пора примирения и спокойствия, но случилось несчастье, которое разбило все упования православных и вызвало новые нападки и гонения на них.