Михаил Вострышев - Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
4. Речь о покаянии, где прежде всего взял клятву с молящихся в верности, что среди них нет предателей. Речь шла о том, что мы должны очиститься и быть, как вода, чистыми, прозрачными. И такой должна быть вся наша жизнь. Громко восклицает: что мы сделали с нашей жизнью, настроили фабрик и заводов, и этим омерзили и загрязнили весь наш виноградник; мы все здесь собравшиеся — оборванные и голодные. Чем были вызваны слезы женщин.
5. В результате, просит никому не говорить о ночной беседе, о таинстве причащения. Что только будут знать Христос и те, кто был на молитве. Дали слово молчать, расцеловались со священником и ушли в 4 часа ночи.
6. 9 декабря с. г.
7. Новиков.
Упомянутый в общей схеме доносительства для примера протоиерей Комаринский был арестован на основе агентурных сведений, как и многие другие священнослужители и миряне, 28 марта 1922 года во время петроградской «операции по служителям культов», проведенной спустя девять дней после ленинских директив.
Начались бесконечные допросы с целью организации открытых судебных процессов и последующих расстрелов духовенства. Председатель СНК лично настаивал, чтобы указания о необходимости расстрелов в приговорах давались высшими чиновниками судебным властям только в устной форме.
На помощь следователям пришли советские газеты, извергавшие горы хулы на православие и его клир. Не дремала и рожденная в недрах ГПУ организация «Живая Церковь», с помощью доносов и подлогов добивавшаяся привилегий для своего «прогрессивного духовенства».
Процесс над петроградскими священнослужителями и мирянами проходил с 10 июня по 5 июля в здании Дворянского собрания, на углу Михайловской и Итальянской улиц. Наконец, после столь долгого псевдосудебного разбирательства революционный трибунал объявил подсказанный ему высшей властью приговор: десятерых — к расстрелу, еще сорок девять человек — к различным срокам тюремного заключения. Верховный трибунал при ВЦИКе, как бы демонстрируя свой гуманизм, шестерым, приговоренным к смертной казни, смягчил приговор. Четверо — митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин, архимандрит Сергий, профессора И. М. Ковшаров и Ю. П. Новицкий — в ночь с 12 на 13 августа 1922 года были расстреляны, а их имущество конфисковано в уплату судебных издержек. Не правда ли, занятно, — уплатить за то, что тебя приговорили к расстрелу?!
За что их убили? Убили, соблюдая все приличия: открытый процесс с судьями, обвинителями, защитниками. С виду, как будто в любой цивилизованной стране. Но обратимся к стенограммам допросов, сохранившимся до наших дней, и попытаемся уяснить вину перед Советской властью одного из четырех страдальцев за веру — архимандрита Сергия.
Архимандрит Сергий, в миру Василий Павлович Шеин, родился в 1866 году в деревне Колпна Новосельского уезда Тульской губернии. Его государственная служба началась еще в юношеском возрасте. Он был помощником обер-секретаря в Правительствующем сенате, потом помощником статс-секретаря Государственного совета. Февральскую революцию встретил в чине действительного статского советника, члена Государственной думы. С 15 августа 1917 года Шеин — участник Всероссийского церковного собора.
Когда для служителей Церкви настали лихие времена, Шеин решил всего себя отдать на служение Богу и 30 августа/12 сентября 1920 года, в день памяти благоверного князя Александра Невского, был пострижен в монашество, став вскоре после этого настоятелем церкви Троицкого подворья в Петрограде. Не прошло и года монашеской жизни, как отец Сергий был арестован и ему предъявили стандартное обвинение, что, будучи товарищем председателя Правления приходских советов, — «черносотенной контрреволюционной организации» — он в числе других решил «не допускать изъятия ценностей Советской властью, но самостоятельно от лица Церкви снестись с заграницей и продать ценности самим».
Даже во время допроса председатель ревтрибунала и обвинители не вспоминали об этом абсурдном обвинении и, за неимением фактов, которые помогут поставить монаха к стенке, вынуждены были добывать их во время своего судебного спектакля. Как-никак, люди вокруг!
Революционные судьи смекнули, что лучше всего доказать участие обвиняемых в сговоре, в создании некоей организации, которая поставила своей целью свержение советской власти. В крупных городах легче всего было признать таковой Правление приходских советов, где решались вопросы о сборе пожертвований, охране храмов и через которые велись переговоры с советской властью о нуждах и чаяниях православных христиан. Степень участия в этой антисоветской организации и постарались выяснить у Шеина.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Обвиняемый Шеин. Скажите, обвиняемый Шеин, вы членом правления состояли?
ШЕИН. С последних выборов.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Когда?
ШЕИН. В конце декабря или начале января.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Какие обязанности в правлении вы исполняли?
ШЕИН. Был товарищем председателя. Но когда меня об этом известили, я, конечно, поблагодарил за честь то лицо, которое меня известило, и тут же предупредил, что никакого участия в правлении принять не могу, потому что собрания бывают по понедельникам, а в этот день в церкви торжественное богослужение. Я бывал на собраниях фактически очень редко, урывками и, в конце концов, должен был подать заявление, что, за невозможностью для меня принимать участие в делах правления, я прошу себя товарищем председателя больше не считать.
До «активного участия в антисоветской организации» подобное заявление подсудимого недотягивало, что, впрочем, председателя ревтрибунала не удручило. Он был уверен, что подловит отца Сергия во время беседы о контрреволюционном письме митрополита Вениамина в Петроградскую комиссию помощи голодающим, в котором владыка указал на три условия для участия духовенства в передачи властям церковных ценностей:
1. Все другие средства и способы помощи голодающим исчерпаны.
2. Пожертвованные ценности действительно пойдут на помощь голодающим.
3. На пожертвование означенных ценностей будет дано разрешение Святейшего Патриарха.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Вы считаете, что первое письмо могло внести успокоение среди населения?
ШЕИН. Несомненно.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Могло ли это письмо, распространенное среди населения, внести успокоение?
ШЕИН. Я нахожу, что письмо должно было внести успокоение, но думаю, что письмо не предназначалось для населения. Поэтому я не могу подходить к нему с этой точки зрения.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я не спрашиваю, для какой цели оно предназначалось. Считаете ли вы, что оно, будучи распространенным, могло внести успокоение в умы населения?
ШЕИН. В широкие массы населения я его не пустил бы.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. По каким причинам вы его не пустили бы?
ШЕИН. Обыкновенный обыватель, верующий, получил бы это письмо, и у него могла бы создаться принципиальная точка зрения на изъятие церковных ценностей.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Какая? Как бы он отнесся к изъятию?
ШЕИН. На этот вопрос как можно отвечать?! Я думаю, что я человек, имеющий свой взгляд. Как могу я представить себе, как другой отнесется? Я отказываюсь отвечать.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Для вас, которому много приходилось бывать среди верующих, должно быть известно, как эта мысль об изъятии церковных ценностей, изложенная в письме митрополита, преломлялась в их сознании.
ШЕИН. Я у себя в храме письма не оглашал, и потому, как эта мысль преломлялась и что из этого произошло бы, ответить не могу. Я могу отвечать в области фактов, а не в области предположений.
Председатель задумался. Фактов явно не хватало, чтобы законно пустить пулю в лоб архимандриту. А ВЦИК требует обставить расстрелы по закону, по революционной справедливости. Вот и возись теперь. Что ж, может быть, нужный компромат притечет сам собой, при обсуждении второго письма митрополита в Петроградский губисполком, в котором неугомонный владыка настаивает на предоставлении Церкви права самостоятельной организации помощи голодающим.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Второе письмо митрополита. Где с ним ознакомились?
ШЕИН. Здесь.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. А до этого времени?
ШЕИН. Я его не знал.
Опять осечка. Председатель ревтрибунала чувствовал, что тонет, а этот контрреволюционный архимандрит не желает протянуть руку помощи — оговорить себя. Неужто придется помиловать? Но ведь за это по головке не погладят, лишат сытного комиссарского пайка и придется, как другим, голодать…
Выручил общественный обвинитель Крастин. Он, как стервятник, выжидал добычу и, почуяв ее, пикировал на обвиняемого. Сейчас он понял, что надо расспросить монаха о его взаимоотношениях с патриархом. Если у него были контакты с врагом № 1 Советской власти, то значит, он сам — враг № 2!
