Александр Торопцев - Москва. Путь к империи
Ханы Орды, обласкав Православную русскую церковь, сделали гениально точный ход, быть может, еще и потому, что они учли в своих расчетах… историю крестовых походов, санкционированных папской церковью!
Ханы Орды не могли не знать о том, какую неотразимую мощь представляют собой армии, скрепленные крепкой духовной идеей. В конце концов подвиги воинов ислама, с которыми не раз сталкивались в битвах и сражениях степняки, были им хорошо известны.
Подводя итог вышесказанному, можно с полной уверенностью констатировать, что политика ханов по отношению к религиям завоеванных ими народов, в том числе и по отношению к Православной русской церкви, проводилась исключительно в корыстных целях и никакими благими намерениями объяснима, а тем более оправдана быть не может.
Ханы хотели изнутри подорвать дух завоеванных народов и как огня боялись крестовых войн.
Чтобы лишний раз убедиться в этом, достаточно вспомнить, как Чингисхан отправил решать религиозные проблемы на тот свет верховного жреца монголов, когда тот перестал ему подчиняться. Никаких иллюзий!
Православная русская церковь приняла навязанные мудрыми ханами дары, но добились ли повелители Орды проводимой ими политикой желаемых результатов? На этот очень важный вопрос существует несколько противоположных ответов, и все они, несмотря на их противоположность и даже антагонистичность, больше дополняют друг друга, чем противоречат, как это ни покажется странным.
«XIV и начало XV веков — золотое время основания монастырей: за один XIV век было основано 80 монастырей, то есть почти столько же, сколько за предшествующие три века вместе (87 монастырей), а в первую половину XV века — 70 монастырей»[122]. Данный факт говорит о многом. Если в XI–XIII веках на территории Руси был зафиксирован быстрый рост городов, то после нашествия Орды эта тенденция если и сохранилась (города продолжали возникать в разных точках Восточной Европы), но темп был потерян. Количество же монастырей наоборот росло. Причем монастыри возникали и в обжитых землях, и в глухих лесных углах, еще не тронутых боярской и княжеской эксплуатацией. Нельзя сказать, что появление монастыря под боком у сельских жителей всегда приветствовалось последними. Но князья и бояре поддерживали монастыри, вообще церковь, часто в своих духовных грамотах отписывали им земли, деньги, другие богатства, потому что не хотели отдавать дары Русской земли, результаты своего труда и труда своих подданных Орде. Они как будто забыли на время правило, что где деньги, там и власть, что церковь разбогатевшая может возвыситься, подмять под себя и князей, и бояр, и купцов, и воинов, не говоря уж о простонародье. Светская власть, подыгрывая власти духовной в XIV и в начале XV века, будто бы не чувствовала угрозы со стороны усиливавшейся год от года церкви, и в этой недальновидности кроется некая тайна, некая необъяснимость.
Ряд ученых, впрочем, объясняет все очень просто: монастыри были задуманы как форпосты борьбы против ордынцев и других внешних врагов, на территориях монастырей, по мнению этих историков, не только хранился в целости и сохранности до лучших времен кладезь русского духа, но и велась боевая подготовка русских воинов, таких, как Ослябя и Пересвет. Кроме того, монастыри, согласно приверженцам данной версии, являлись мощными крепостными сооружениями…[123]
Факты опровергают эту простую, но явно надуманную версию. Как всем хорошо известно, на поле Куликовом сражались лишь княжеские дружины и ополченцы. Ни один русский монастырь, не говоря уж о митрополите Киприане, не послал в войско Дмитрия Ивановича сколько-нибудь крупного отряда, хотя отдельные воины, такие, как иноки Ослябя и Пересвет, сражались на поле Куликовом. А Дмитрий Иванович перед битвой отправился за благословением на бой не к митрополиту всея Руси, а к игумену одного из новых монастырей Сергию Радонежскому, и не потому, что у него произошел разлад с Киприаном, а только лишь потому, что просить благословения на войну с теми, кто облагодетельствовал Православную церковь, у официального лица этой церкви было бы и недипломатично, и стратегически неоправданно, что и доказали события последующих десятилетий…
Вышесказанное может вызвать у читателей вполне объяснимое возмущение и строгий вопрос: «Уж не хочет ли автор заявить о том, что Православная русская церковь, а также те бояре и князья, купцы и ремесленники, бедные и богатые русские люди, которые отписывали церкви значительную часть своих состояний, а часто сами покидали мир и уходили в монастыри, предавали тем самым Русь, прельщаясь лакомым, необлагаемым ордынским налогом кусочком?! Не обвиняет ли автор Русскую церковь?!» Нет! Автор склоняет голову перед ней.
Политика Православной русской церкви в XIII–XV веках была исключительно мудрой, по-русски мудрой. Она не призывала русский народ к православно-крестовым походам на Орду, и в этом проявилось глубочайшее понимание эпохи, стратегической ситуации, тончайшее чувство меры. Окруженная буквально со всех сторон сильными врагами, истрепанная междоусобицей XI–XIII веков, Русь гипотетически могла откликнуться на призыв церкви и собрать хотя бы один раз, скажем, на перекрестке XIII–XIV веков, русскую рать и повести ее на какого-нибудь Дюденя. Вполне возможно, что эта рать могла разгромить ценою огромных потерь войско Орды где-нибудь в районе современной Астрахани, но этой предполагаемой победой тут же бы воспользовались и шведы, и немцы, и литовцы… Православно-крестовый поход на Орду закончился бы католическим крестовым походом на Русь. Папы римские, надо помнить, еще в XIII веке наводили дипломатические мосты с Ордой. Они никогда не конфликтовали по-крупному со степняками. Католическая Европа нависала над православной Русью, сжатой с востока, юго-востока, юго-запада жестким ордынским полукольцом, и в любую минуту могла оказать услугу ханам, принявшим, надо заметить, мусульманство. Ни о каких православно-крестовых походах в подобных внешнеполитических условиях речи быть не могло.
Перед русскими людьми, перед князьями, митрополитами всея Руси в XIII–XV веках стояла одна задача: выжить, сохранить Русь и народ ее. Именно эта великая цель оправдывала и обосновывала чрезвычайно осторожную политику Православной русской церкви и многих великих князей по отношению к Орде. Католическая Европа могла упредить опасность и броситься сломя голову в крестовые походы, поскольку не имела вокруг себя жесткого кольца врагов. Православная Европа вынуждена была терпеть. Долго терпеть. Двести лет.
Битва на поле Куликовом, как об этом говорилось в главе о Дмитрии Донском, продемонстрировала всем (в том числе и русским людям), что Русь жива, что русский дух крепок, что… не пришло еще время освобождения, а значит, надо терпеть.
После Куликовской битвы ханы Орды не изменили своего отношения к Православной церкви, которая продолжала экономически развиваться быстрее Русского государства, а значит, продолжал расти как на дрожжах ее авторитет.
На рубеже XIV–XV веков резко ухудшились дела в Византийской империи, и как следствие этого ослаб авторитет византийской Православной церкви. Турки отвоевывали у Константинополя все новые земли, поддержать одряхлевшую, уже сделавшую свое дело в истории тысячелетнюю империю было некому, да и незачем. Патриархи византийской церкви все чаще посылали гонцов в Москву с просьбой о материальной помощи.
В это же время в русском народе возросло ощущение собственной силы и, как следствие, национальное самосознание. После знаменитого Флорентийского собора, когда византийская церковь подчинилась папе римскому, русские люди «оценили, быть может, даже выше мер свои политические успехи и стали смотреть на себя, как на Богом избранный народ, новый Израиль, которому суждено играть первенствующую роль среди других православных народов, и в этом отношении занять место отживающей… Византии»[124].
В 1453 году Византийская империя пала, в 1480 году Русское государство освободилось от данной зависимости от Орды, а великие князья московские стали все успешнее проводить политику централизации, являясь по сути дела «царями православия». И нет ничего удивительного в том, что псковский монах Филофей в своем послании к великому князю московскому Василию III Ивановичу выдвинул идею «о всемирном» значении Москвы: «Блюди и внемли, благочестивый царю яко вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, а третий (Москва) стоит, а четвертому не быти»[125].
Русское государство и Русская церковь действительно стали своего рода духовными правопреемниками византийского православия. В 1547 году великий князь московский официально принял титул «цезаря-царя», Московское княжество стало царством, а в 1589 году высший церковный титул патриарха получил митрополит всея Руси. Церковь к середине XVI века превратилась в своего рода государство в государстве. Боярство тоже обособилось в монолитную структуру, крепко связанную обычаем местничества. У царей, которым оба эти государства в государстве мешали проводить политику централизации, положение было непростое.
