Сергей Охлябинин - Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн
В вечернем приказе уже заранее расписано, кому стоять вправо, кому влево — в запа́де{131} и каким полкам быть в линиях. В западную назначалась пехота и конница. Одни считались за неприятелей, другие за наших. Никому не хотелось быть в неприятелях, ибо знали, что неприятелей всегда побьют.
Рано утром приходили, бывало, и становились линия против линии. В расстоянии полутора верст одна от другой. Иногда же в вечерних приказах обозначалось, где именно следовало стать обеим сторонам, и тогда замечали, если войска располагались в большом между собой расстоянии, то пример будет продолжителен. А если близко, то знали, что ученье кончится очень скоро. На примеры всегда брали с собой холостые патроны. Всегда отдавалось в приказе, чтобы по 15-ти или по 20-ти патронов было на человека.
Когда Суворов приезжал к войскам, то обыкновенно здоровался и объезжал ряды. Войска кричали ему «ура!».
В экипаже он никогда не приезжал, а всегда, бывало, верхом на казачьей лошади. За ним едут адъютанты и казак, а когда он проезжал по фронту, то и полковой командир… Большое начальство за ним не ездило. Это случалось очень редко…
После объезда приказывал ударить в барабаны тревогу… В это время войска закричат: «Ура!» Одна сторона бросается на другую, обе смешиваются, кричат: «Ура! Ура!..» и стреляют. Вот тут-то обыкновенно выскакивала западная, в помощь к которой-нибудь стороне. Тогда противная отступает, — а когда к этой подходила западная, то первая сторона отходила.
Тут Суворов с казаком вертится между нами, как вьюн. Сам командует полками. Распорядившись здесь, скачет в другое место и там делает распоряжения. Случалось, что полк с правого фланга очутится на левом, и там подает сикурс{132}, а другой и в середине.
Лошади — шпоры, сабли — перед голову!
Приказания он передавал с адъютантом или казаком, а иногда и сам прискачет и принимает команду: такой-то полк принимает вправо, а такой-то иди в атаку — налево! А куда идти, так у всякого глаза были в зубах. Случалось, что, заметив непорядок, тут же делает выговоры: «Не хорошо! Не хорошо! Почему туда-то не поместился?.. Тебе приказ был, а ты его забыл». Тут взыщет, а там похвалит — это у него живо делалось. Но не случалось, чтобы арестовал кого-нибудь из полковых командиров или отрядных.
Когда войска обеих линий поперемешаются ряда три или четыре, уже без западных, — тогда Суворов приказывает бить отбой. Обе линии снова выстраивались, а он опять их объезжал и благодарил войска.
«Хорошо, ребята! Хорошо, ребята!» Мы обыкновенно кричим ему: «Ура! Рады стараться, Ваше сиятельство!» — «Молодцы, ребята! — продолжает Суворов, — нам за ученого двух дают — мы не берем, трех дают — не берем, четырех дают — возьмем, пойдем и остальных разобьем. Пуля дура, а штык молодец. Пулей обмишулился, а штыком никогда. Береги пулю в дуле, на два, на три дня, на целую кампанию. Стреляй редко, да метко, а штыком коли крепко. Ударил штыком, да и тащи вон, назад, назад его бери. Да и другого коли!»
Это он говорил и объезжая на коне по фронту, и пеший, когда давал вольно. Тут, бывало, ходит взад и вперед и размахивает руками и говорит без умолку, подтверждая одно и то же: «Стреляй метко, а штыком, — говорит, — коли крепко!» Уж такой был человек, никогда не упустит случая рассказать нам эти приповести!
Такое ученье называлось примером и продолжалось не более двух часов. Пехота шла на пехоту, конница на конницу. А иногда пехота на конницу и наоборот.
Если сходились пехота на пехоту, то обе линии проходили одна сквозь другую, потом поворачивались направо крутом, устраивались, снова сближались и опять проталкивались линия через линию. В этом случае в пехоте вздваивали ряды. Но равнения никакого не было и тут всегда бывала каша. Если же, при начале сближения западная подскочит к одной стороне, то противная отсутствует.
Когда пущали конницу, то сперва трогались шагом, особливо с дальнего расстояния, рысью шли не долго, а сейчас же марш-маршем — и в атаку. А иногда, бывало, с места скомандует: «С места атака!» Когда знамена, бывшие в каждом эскадроне, отойдут к 1-му эскадрону, то командовали: «Марш маршем!» У нас были знамена, а не штандарты{133}.
Марш-марш! — тут лошади шпоры, саблю перед голову и несемся как на неприятеля! Линия проскакивает через линию; а мы в это время стреляем из пистолета. Когда же устроимся, то опять начинаем ту же проделку. Если же западная подскачет к коннице, то противная сторона не отступала, а обе линии смешивались. Иногда же, если в это время подскакивал сам Суворов, то случалось, что, отведя полк в другую сторону, он бросался в атаку с фланга, но никогда назад полка не поворачивал.
Полковая артиллерия оставалась на местах и стреляла до атаки. А в атаку с полком ходила только против неприятеля.
Когда же конница атаковывала пехоту, то первая всегда строилась фронтом, в одну линию по полкам.
Пехота выстраивалась или развернутым фронтом, или по-баталионно в кареях{134}, в одну или две линии, как случится. В кареях полковые орудия ставились по углам, а когда каре двигалось, то орудие, запряженное парой лошадей, шло внутри каре, а взводы в переднем фасе{135}, идя полуоборотом, прикрывали эти орудия. Когда же каре останавливалось, то взвод примыкал к переднему фасу. В первом случае орудие действовало во фланг, а в последнем — по фронту.
С конь долой! Ружья — с бушлата!
При атаке на пехоту бросались не на углы, а на фронт кареев и, проскакав через передний фас каре (пехота делала интервалы, как проскочить одному конному), выскакивали насквозь через задний. Туг также всегда бывала каша — случалось, что кидались и на вторую линию кареев.
Иногда во второй линии пехоты встречали нас огнем из орудий, тогда мы, заехав плечом по-взводно, убирались в интервалы и устраивались в стороне, вправо или влево от второй линии и опять ведем атаку с другого боку. Когда же случалось встретить при этом какую-нибудь часть, идущую на помощь, то бросались уже на нее.
Для того чтобы устроиться после неудачной атаки на вторую линию, никогда не возвращались через интервалы первой линии, а всегда выстраивались на стороне. Никогда не было и того, чтобы, пройдя через одно место в первой линии, возвращались назад через то же место, а всегда скачем куда-нибудь в другое место.
Случалось также, что, проскочив первую линию, спешивались и на вторую линию шли в атаку в пешем строю все эскадроны в линии. Каким эскадронам следовало спешиться, на это всегда была команда. Например: «2-й, 3-й, 4-й и 5-й эскадроны! С конь долой! Ружья с бушлата!»{136} Тут соскочишь и свой повод передаешь другому, так что лошадей целого взвода держат только двое, один передней шеренги с правого фланга, а другой в задней — с левого. Как спешились, так сейчас «ура!» И пошел в атаку.
Нашего полковника иногда хвалил Суворов: «Хорошо, хорошо, благодарю! Хорошо действуешь!». Это было лестно всему полку, потому что говорилось после окончания ученья при объезде полка, когда за ним следовала большая свита.
— Как же вы кидались на пехоту? — спросил я, — ведь лошадь не пойдет на штык, особливо когда тут еще стреляют?
— Как лошадь не пойдет на штык, а шпоры?
— Да и шпоры не подействуют, когда лошадь нейдет.
— Как не подействуют? Да когда я сижу на лошади, так все равно что царь государством правит, — что захочу, то она и сделает.
Эх! В ту пору, Ваше благородие, кажется, не только что людей, и лошадей-то учил Суворов, чтобы все смять да растоптать. А как же мы под Мациевицами и под Кобылкой пехоту-то стоптали?
Противу этих доводов старика мне возражать было нечего.
— Таких примеров в продолжение лагерей было более десяти, — продолжал он. — А того, чтобы кто изувечился на ученьях, так и слуху не было. Впрочем, мне случилось, однажды проскальзывая через линию, выстрелить в руку, рукав зажегся, да тем и кончилось.
Как пример, бывало, кончится, Суворов поблагодарит нас и верхом поедет себе в Тульчин, а мы с песнями возвращаемся в лагери. Песни все пели военные, протяжно и скоро. Других же каких-нибудь учений Суворов не делал, а все вот так, как на кулачки.
Во время лагерей привезли и выдали нам медали за все три кампании: за Очаков, за Мир и за Прагу. Странная была судьба этих медалей. Их сперва везли к нам в Польшу, но поляки где-то их разграбили, а это уже привезли другие.
«Пражка» — двухнедельная крепость
В лагерях меня произвели в старшие вахмистры с переводом из 4-го в 5-й эскадрон. Звание старшего вахмистра досталось мне больно.
Месяца этак через полтора пехоте было велено вязать фашинник, плесть туры и строить лестницы — назначалось выстроить крепость на левом фланге за лагерями, в боку, к стороне леса.
