Василий Кравков - Великая война без ретуши. Записки корпусного врача
29 июля. […] Утром заезжал ко мне Шингарев с уполномочен[ным] Земского союза; условились завтра ехать на позиции.
АВГУСТ
1 августа. Прекрасная погода. Раздраженно-недовольное отношение командного состава к назначению врем[енным] главнокомандующим] Гурко, как выскочки и никакими особенными подвигами себя еще не заявившего. Тяжкие несправедливости штаба армии в отношении наград. Гневное настроение по этому поводу прокурора 6-го Сиб[ирского] корпуса… Пакостное поведение командира этого корпуса по отношению к корпусн[ому] врачу его Александрову, к[ото]рого самодурски-хамски совсем изгнали из армии… Как невольный стон души послышалось сегодня за столом восклицание молодого офицера: «Слава Богу, хоть здесь-то[749] была проявлена правда!» […]
2 августа. Чудная погода. После обеда поехали с Сергеем ознакомиться с боевой обстановкой на Кеккан. Как мы с ним попали «в грязную историю» — под шрапнельный огонь… […]
3 августа. Главн[окомандующ] им Северн[ого] фронта назначен Рузский. […]
О том, как мой предшественник д-р Никитин очковтирательства ради повелевал врачам из тифов делать инфлюэнцию, а из цинги — ревматизмы и малокровие… […]
5 августа. С вечера — усиленная канонада на фронте 121-й дивизии; предполагают, что немцы перешли в наступление ради охоты за нашими черепами.
6 августа. Вчера, оказывается, было сделано немцами наступление в составе одного взвода 24-го резервн [ого] полка на 481-й Мещовский полк. Раненых и контуженных до 300 человек. Съездил с Сергеем на главные перевязочные пункты. […]
9 августа. Погожий хороший денек. Проводил Сережу. […]
11 августа. Ведренная погода. Не стыдно мне признаться в малодушии, что я сегодня в большом огорчении: представление меня в тайные советники заменено сидящими в штабе армии мизантропами представлением к мечам к имеющемуся у меня ордену [Св.] Анны 1-й степени. Большая несправедливость! Стараюсь всячески настроиться на сей предмет философски. […]
13 августа. Погода прелестная. Секретный приказ по корпусу от 12 августа за № 109: имеются сведения о стягивании на наш фронт немецких резервов, замечается особенное усиление противника на туккумском направлении. Директива — сбить противника и отбросить его от западного берега Двины; «12-й и 5-й армиям перейти в решительное наступление». Западнее нашего корпуса — 43-й, а восточнее — 37-й. Начало действий в семь утра 14-го числа; при неблагоприятной погоде ожидать отмены операций. Нашему корпусу задача — рядом успешных поисков на всем фронте и короткими ударами на олайском и катерингофском направлениях приковать и привлечь на себя силы противника и этим облегчить исполнение задачи правофланговым корпусом; в частности, частям нашего корпуса — правому (12-я дивизия и 483-й полк[750] с артиллерией) участку и среднему (13-я дивизия и 6-й латышский батальон с артилл[ери]ей) начать действие в ночь под 14-е нанесением «коротких ударов», левому же участку (481-й и 484-й полки[751] с артил[лери]ей) — приковать внимание противника в берземюндовском районе. Корпусной резерв: 482-й полк и 1-й латышский батальон — на занимаемых местах (район Рудзе — Скуйнек[752]). Приказом «командарма» требуется от всех частей армии «от генерала до рядового самая энергичная работа и беззаветная решительность довести дело до конца, помня, что против нас стоит численно слабый противник, к[ото]рого мы должны раздавить прежде, чем он усилится» (sic!); предписывается не отходить перед огнем неприятеля, «начальствующим лицам до командиров бригад включительно вести лично свои части в атаку…», «залогом успеха должен служить не столько расчет на всемогущество техники, сколько непоколебимая решимость довести раз начатое дело до конца, мы должны действовать теми техническими средствами, к[ото]рые имеем… причем ограниченность их должна быть восполняема искусством и вдумчивым их использованием» (sic!). Следуют инструкции, как надо экономизировать снаряды!.. В снарядах же у нас большой недостаток, для тяжелых орудий — почти совсем их нет, имеется одна лишь шрапнель, годная только для полевых действий; все отобрано — на южный фронт… Тот же, как и в прошлом году, получается тришкин кафтан!.. Начальник штаба и инспектор артиллерии в большом недоумении, что решено наступать на авось. Кошмарно-трагическая перспектива! В приказе «командарма» видна лишь одна бюрократическая отписка, ничего разумного, ничего воодушевляюще-зажигательного…
Около полудня получена телеграмма от «главкосева», что наступление вплоть до особого распоряжения временно отложено. С чувством большого облегчения приняли эту весть. Неужели причиной отбоя послужила лишь захмурившаяся погода? Было бы уж очень смешно. […]
14 августа. День ведренный. Возвратившись к обеду с объезда своей епархии, узнал неожиданную весть: наш корпус выключается из состава 12-й армии, в ночи под 15 и 16 августа сменяется с рижских укрепленных позиций частями 2-го Сибирск[ого] корпуса и погружается на железную дорогу, а куда будет переброшен — для всех полная неизвестность. […] «Прошли золотые денечки…» Послал эзоповское письмо детям с уведомлением, что «больная тетя Катя» на днях уезжает на юг… […]
15 августа. Успение Пресв[ятой] Богородицы — «спожинки», как этот день назывался в семье при моей покойной матушке. О, как хорош этот праздник у меня на родине!
Корпус наш назначен, оказывается, в резерв Верховного главнокоманд[ующ] его. Куда нас повезут — секрет. «Комкор» и «наштакор», очевидно, его знают; из разговора с ними можно предположить, что перебрасывают нас приблизительно к Бродам[753], и ехать придется через Киев. В раздумье — нужно ли мне приобретать себе лошадь и повозку; рассчитываю на автомобили, а там что Бог даст. […]
17 августа. Понемногу сбираюсь в неизвестный путь… На душе необычайно грустно. Последний, может быть, день тех жизненных удобств, к[ото]рыми почти полгода баловало нас небо.
«На Шипке все спокойно…» Еле смерклось, к[а]к по небу стали шарить своими щупальцами наши прожектора.
Завтра погружается в вагоны наш штаб. Выбытие из Риги предположено в 2 часа пополудни (в 14 часов!). […]
18 августа. Рига расцвечена флагами по случаю выступления Румынии. Поможет ли нам «румынский оркестр»?!
Около 5 часов утра бросались бомбы аэропланами, но я спал и не слышал; было несколько жертв.
О засилье генерала Ракинта[754], командира 8-го Сиб[ирского] саперного батальона, паразитирующего где-то возле Ставки Верховного…
Мои генералы опасаются, как бы нам не попасть в армию Гурко: начнутся-де составления «схем возможного и невозможного, предполагаемого и непредполагаемого»… Вопли об учиняемых в штабе 12-й армии свинствах относительно наград… Революционеры!
Дождь. Около 2 часов дня погрузились в вагоны; однокупешником моим — инспектор артиллерии, с коим мы сошлись характерами: оба надрывно переживаем происходящую сумятицу, в к[ото]рой так доминирует бюрократическая обструкция… […]
Следуем в 90 эшелонах, в каждом эшелоне по 52 вагона. После нас будут переброшены еще 1–2 корпуса; а здесь, под Ригой, немцы возьмут да ахнут нас! Едем на Кременец[755] — Броды (секретно!). В поезде устроили в одной из теплушек наш полевой ресторан; качает и трясет хуже, чем на море в утлой лодке. […]
19 августа. Около 8 утра под Верро[756]. Пасмурно. Плетемся черепахой вне пределов досягаемости для неприятельских аэропланов. На станции нет сахара, а вместо него «соломка», нет хлеба, а есть пирожные!
Мелкий осенний дождь. Напряженное ожидание развертывающихся событий, ожидаемое выступление Греции и пр.
3 часа пополудни — Псков; едем на Двинск. Конечный пока маршрут — на Жлобин[757], а там укажут, куда следовать далее.
В глубокую полночь — Двинск. Удаляемся от аэропланов на Полоцк[758]. […]
21 августа. 7 утра. Прекрасная погода…
Рогачёв..[759] Через два разъезда — Жлобин. Змеится Днепр. Дорога эта открыта лишь с 1 ноября 1915 г. Кое-что у нас да созидается.
Мои генералы опасаются за действия наших начальников] дивизий — Эфирова и Эггерта… […]
24 августа. 5 утра — Сарны[760]. Столпотворение. Въезжаем в адову пасть войны. В 8 утра выехали на Ровно[761]. Зажужжали в выси моторы аэропланных эскадрилий. Дремучие леса — преимущественно] дуб, граб, береза, попадается осина, верба. Местность болотистая. По пути — картина руин. В 12 верстах от Ровно переехали реку Горынь. Степь ровная, гладкая. […]
