Юрий Звягин - Загадки поля Куликова

Стоит отметить, что о пребывании митрополита Киприана Тверская летопись рассказывает несколько иначе, чем Новгородская. По ней, глава Русской церкви был в Новгороде, а в Тверь приехал уже оттуда.

Еще полнее рассказана эта же история в Рогожском летописце и Симеоновской летописи, в так называемом Кратком рассказе:

«Того же лета царь Токтамышь посла въ Болгары и повеле христiанскыя гости Русскыя грабити, а ссуды ихъ и съ товаромъ отнимати и провади[ти] къ себъ на перевозъ, а самъ, собравъ воя многы, подвижася къ Волзе со всею силою своею и со всеми своими безбожными плъкы Татарьскыми, и перевезся Волгу, поиде изгономъ на великаго князя Дмитрея Ивановича и на всю землю Русскую. И то слышавъ, князь Дмитреи Костянтиновичь посла къ царю два сына своя князя Василiа да князя Семена, и гнаша въ следъ его и переехаша дорогу его на Серначе, и поидоша въ следъ его и постигоша его на Рязани. А князь Олегъ Рязаньскыи обведе царя около всее своей земли и указа ему вся броды на Оце. Князь же великiи Дмитреи Ивановичь, то слышавъ, что самъ царь идет[ь] на него съ всею силою своею, не ста на бои противу его, ни подня рукы противу царя, но поеха въ свои градъ на Кострому. Царь же, перешедъ реку Оку, и преже всехъ взя градъ Серпоховъ и огнемъ пожже и, и отътуду поиде къ Москве, напрасно устремився, волости и села жгучи и воюючи, народъ христiаньскыи секучи и убиваючи, а иные люди въ полонъ емлючи. И прiиде [къ] граду Москве месяца августа въ 23 день, въ понедельникъ, а въ граде въ Москве тогда затворилъся князь Остеи, внукъ Олгердовъ, съ множествомъ народа, съ теми елико осталося гражанъ и елико бежанъ съ волостеи збежалося и елико отъ инехъ збежалося, въ то время приключишася, и елико игумени, прозвутери, черньци и нищiи и убозiи и всякъ возрастъ, мужи и жены и дети и младенци. Царь же стоя у города 3 дни, а на 4 день оболга Остея лживыми речми и миромъ лживымъ, и вызва его изъ града и уби его предъ враты града, а ратемъ своимъ всемъ повеле оступити градъ весь съ все страны, и по лествицамъ возлезше на градъ на заборолы, ти тако взяша градъ месяца аугуста 26 день, на память святаго мученика Андреяна и Наталiи, въ 7 часъ дни. Людiе же христiане, сущiи въ граде затворишася въ церквахъ зборныхъ каменыхъ. Татарове же силою разбиша двери церковныя и сихъ мечи иссекоша, а другыя оружiемъ до конца смерти предали, и церкви зборныя разграбиша и иконы честныя и честныя одраша, украшенныя златомъ и сребромъ, и женчюгомъ, и бисеромъ, и каменiемъ драгимъ и пелены златомъ шитыя и саженныя одраша, кузнь съ иконъ одраша, а иконы попраша и ссуды церковныя служебныя свящонныя поимаша и ризы поповьскыа пограбиша. Книгь же толико множьство снесено съ всего града и изъ загородiа и ис селъ въ сборныхъ церквахъ до стропа наметано схраненiа ради спроважено, то все безвестно сотвориша. Въ церквахъ же и въ олтарихъ оубiиство съдеяша и кровопролитiе сотвориша окааннiи и святая места поганiи оскверниша. Яко же пророкъ глаголаше: Боже, прiидоша языци въ достоянiе Твое, оскверниша церковь святую Твою и положиша Iерусалима, яко овощьное хранилище трупiа рабъ твоихъ брашно птицамъ небеснымъ плоти преподобныхъ твоихъ зверемъ, пролiаша кровь ихъ, яко воду. Около Москвы не бе погребая и, иерее, свяшенници оружiемъ падоша. И ту убiенъ бысть Семенъ, архимандритъ Спасскыи, и другыи архимандритъ Iаковъ и игуменъ Акинфъ Криловъ и инiе мнози игумени и прозвитери, и черньци, и крилошане, и черници, и попове, и дiакони и простьци отъ оунаго и до старца, и младенца мужьска полу и женьска, ти вси посечени быша, овiи побiени быша, друзiе же въ полонъ въ поганый поведени быша. И бяше въ граде видети тогда плачь и рыданiе и вопль многъ, слезы, крикъ великъ, стенанiе, оханiе, сетованiе, печаль горкаа, скорбь, беда, нужа, горесть смертнаа, страхъ, трепетъ, ужасъ, дряхлованiе, ищезнованiе, попранiе, бещестiе, поруганiе, поносъ, [с] механiе врагомъ, укоръ, студъ, срамота, поношение, оуничиженiе. Си вся приключишася на христiаньстемъ роде отъ поганехъ грехъ ради нашихъ. Татарове же, вземше Москву градъ, товаръ же и именiа вся пограбиша, и по семъ огнемъ зажжгоша, градъ убо и огню предаша, а людiи мечю предаша, и тако въскоре взяша градъ. А иную силу царь роспустилъ по земли воевати, а иные ходиша къ Звениграду, а иные къ Волоку и къ Можайску, а иные къ Дмитрову, а иную рать посла на Переяславль, и те тамо шедше градъ Переяславль взяша и огнемъ пожгоша, а людiе выбегоша вонъ изъ града по озеру въ судехъ и тамо избыша. Татарове же волости повоеваша и грады поимаша, а села пожгоша, а монастыри пограбиша, а христiанъ посекоша, а иныхъ въ полонъ поведоша и много зла сътвориша. А князь Володiмеръ Андреевичь, собравъ воя около себе и стояше оплъчившеся близ[ь] Волока. И тамо нецiи Татарове наехаша на нь, онъ же прогна ихъ отъ себе, они же прiбегоша къ Токтамышу пострашены и биты. Царь же, слышавъ, что князь великiи на Костроме, а князь Володимеръ у Волока, поблюдаше[ся], чая на себе наезда, того ради не много дней стоявше у Москвы, но, вземъ Москву, въскоре отиде. И отътоле идучи отъпусти рать къ Коломне и те шедчи взяша градъ Коломну и отидоша. Царь же перевезеся за Оку и взя всю Рязанскую землю и огнемъ пожже и люди посече, а полона поведе въ Орду множество бещисленое. Князь же Олегъ Рязаньскыи, то видевъ, побеже. Царь же, идучи отъ Рязани, отъпусти посла своего посольствомъ къ князю Дмитрiю Костянтиновичю своего шурина именемъ Михмата съ его сыномъ вкупе со княземъ Семеномъ, а другаго сына его князя Василiа поятъ со собою въ Орду. Отъшедшимъ же Татаромъ и потомъ не по мнозехъ днехъ князь великiи Дмитрiи Ивановичь и брать его князь Володимеръ Андреевичь съ своими бояры въехаша въ свою отчину въ градъ Москву и видеша градъ взятъ и огнемъ пожженъ, и церкви разорены, а людiе мертвыхъ бещисленое множьство лежащихъ, и о семъ зело сжалишаси, яко расплакатися имя, и повелеша телеса ихъ мертвыхъ трупiа хоронити и даваста отъ сорока мертвець по плътине, а отъ седмидесят[ъ] по рублю, и сочтоша того всего дано бысть полтораста рублевъ»{311}.

М. Н. Тихомиров считает, что этот текст был создан аж при жизни Дмитрия Донского. «Краткий рассказ о разорении Москвы изобилует такими подробностями, которые, несомненно, обнаруживают хорошее знакомство с событиями. В частности — точная дата взятия Москвы, 26 августа, „в 7 час дни“, указание на то, что суздальские князья нашли след Тохтамыша на Серначе. Нас поражает особая сдержанность автора по отношению к Тохтамышу и объяснение причин, по которым Дмитрий Донской не выступил против него в поход: „…ни подня рукы противу царя“. Поэтому мы едва ли ошибемся, если признаем, что рассказ написан еще при жизни Дмитрия Донского. Т. е. до 1389 г., скорее всего, каким-либо монахом, ибо автор особо отмечает гибель двух московских архимандритов и одного игумена», — пишет он{312}. Все бы хорошо, да только точности-то у него как раз и нет! Я уже указывал, что 23 августа в 1382 г. на понедельник не приходится. Это суббота! Понедельник — 25-е. Почему уважаемый исследователь считает, что семь часов дня Краткого рассказа точнее, чем восемь часов Летописца тверского княжения, это тоже известно только ему самому. И где такой Сернач, историки тоже до сих пор не знают. Единственное, что приходит на ум некоторым{313}, это нынешний город Сергач, располагающийся на Пьяне, примерно в тех местах, где побили в 1376 г. русскую рать. Но если это так, искать там Тохтамыша можно было только в том случае, если он шел из Булгара к Рязани. А кто сказал, что сарайский хан со Среднего, а не с Нижнего, как ему и положено, Поволжья двигался? Может, потому, что он приказал будто бы похватать русских купцов в Булгаре? Так там же говорится: «послал в Болгары и повелел грабить», а не сам пошел.

Ну а уж относительно «особой сдержанности автора по отношению к Тохтамышу»… Это вообще песня! Надо так понимать, Дмитрий Донской так боялся, что русская летопись попадет в руки Тохтамыша и тот обидится, если написать… что? Что московский князь собирался сопротивляться, но ему отказали в помощи, и тогда он бежал (как будут писать в некоторых более поздних версиях)? Или что просто бежал, испугавшись татарской силы (как в Тверской летописи)? Это Дмитрий мог обидеться, но никак не Тохтамыш. Но что касается Дмитрия, так и его потомкам тоже обидно было бы признать, что «герой Куликовской битвы» просто перетрусил. Так что это не аргумент для датировки.

Зато, как мы помним, написан Рогожский летописец был точно позже 1412 г., а возможно, и после 1450-го. Опять-таки, если исходить из выявленной традиции со временем вписывать в рассказы все больше подробностей, вторая дата больше похожа на правду: Краткий рассказ должен появиться на свет после 1448 г.

Ну а дальше, все в тех же летописях Новгородско-Софийского круга, появляется Пространный рассказ. Он в несколько раз больше Краткого, но, так же как и с Краткой и Пространной летописной повестью о Куликовской битве, это не столько увеличение информативности, сколько избыточная эмоциональность и назидательность.