Николай Губернаторов - Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик
Тюремные правила разрешали заключённым получать книги и в городской библиотеке. Исключение составляли лишь описания преступлений или книги, упоминавшие о деле самого заключённого…
Что ж, раз меня лишили возможности посещать школу, я решил попробовать себя в более интересном деле. Я ещё раз пробежал тюремные правила и пришёл к выводу, что мне наверняка удастся получить разрешение министерства внутренних дел переводить книги. Подана соответствующая петиция, и месяца через два пришёл ответ. Наконец-то мне разрешили приобрести необходимые словари и справочную литературу (разумеется, за свой счёт). В декабре 1961 года я начал переводить на русский книгу «Человек, которого не было».
Это был мой первый опыт в делах подобного рода, и я решил работать не спеша. Довольно скоро я стал переводить по десять страниц в неделю и придерживался этой нормы до самого освобождения. Моя первая книга была небольшой по объёму, я закончил её месяца за три.
Начальник тюрьмы выдавал мне по одной тюремной тетради с пронумерованными страницами — так предписало министерство внутренних дел. Исписав тетрадь, я шёл к начальнику тюрьмы и получал новую. Закончив первую книгу, я обратился за разрешением перевести книгу «Личная армия» — в ней было 500 страниц. Затем перевёл «За рекой Чиндвин», «Без плаща и без кинжала», «Лондон вызывает «Северный полюс»».
Вместе с последней тетрадью я передавал начальнику тюрьмы и книгу.
Когда я сдавал четвёртую книгу, главный надзиратель, который во время приёма заключённых всегда стоял рядом с письменным столом начальника тюрьмы, язвительно заметил:
— Если вам удастся опубликовать эти переводы, Лонсдейл, вы станете богатым человеком.
— Почему вы думаете, что и сейчас я не богатый человек? — отпарировал я с улыбкой.
Больше старший надзиратель уже никогда не отпускал саркастических замечаний в мой адрес. А рядовые тюремщики несколько дней подходили ко мне, справляясь, правда ли, что я «отбрил» Старого Чарли, как называли надзирателя за его спиной тюремщики и заключённые.
В тюрьмах, с которыми мне пришлось «познакомиться», были тюремщики, чьё мнение обо мне несколько отличалось от мнения их начальства. Кое-кто из них не боялся, разумеется тайком, показывать это на деле.
Именно поэтому у меня в камере стояла не обычная для английских тюрем металлическая рама, на которой спят заключённые, а настоящая пружинная кровать. Её «подарил» один дружелюбный тюремщик.
— Послушайте, Лонсдейл, — сказал он, зайдя однажды в мою камеру. — Хотите пружинную кровать? Правда, она из камеры смертников. Возьмете? — и он хитро прищурился, наблюдая за моим лицом.
— Конечно! — воскликнул я. — Давайте её сюда. Только без покойника.
Через несколько минут кровать стояла в моей камере. Оказывается, очередной смертник пытался покончить жизнь самоубийством и находился в очень тяжелом состоянии. Были приняты все меры, чтобы спасти его жизнь и потом повесить по всем правилам. Лечащий врач счёл необходимым поместить его на новую кровать. Так в тюрьме оказалось лишнее «роскошное» ложе.
В начале мая 1961 года была рассмотрена моя апелляция. Её, как и следовало ожидать, начисто отвергли. Не забудем, что меня судил сам верховный судья Англии, он же председатель апелляционного суда. На следующий вечер меня привели на вещевой склад.
— Меняйте форму, — бросил мне тюремщик.
— Почему? — удивился я.
— Понятия не имею…
На одежде, которую мне выдали, красовались квадратные заплаты белого цвета — одна на левой стороне груди, другая — на левой коленке, третья — в сгибе правого колена. Это означало, что меня поставили под «особый надзор». Обычно это делали с теми заключёнными, которые бежали или пытались бежать из тюрьмы.
Как состоящий под особым надзором, я был помещён в специальную камеру с дополнительными замками на двери и решётками на окне. Всю ночь в камере горел свет: каждые пятнадцать минут в глазок заглядывал тюремщик. На ночь у меня отбирали всю одежду.
Пока я находился в Уормвуд Скрабс, меня ежедневно, кроме воскресенья, переводили в новую камеру. Последняя мера была не столь уж скверна. Вместо того чтобы сидеть в своих одиночках, «особонадзорные» с шумом и гамом менялись камерами, перенося с собой всё, в том числе и «мебель» (стул, подставку для кувшина, зеркало и матрац). Это вносило некоторое разнообразие в режим. Специально приставленный тюремщик сопровождал меня всюду. Даже в баню. В этом тоже было своё преимущество, так как вместо обычных двадцати минут я мог мыться сколько угодно: пока я натирал себя губкой, мой «телохранитель» спокойно сидел в предбаннике, попивая чай со старшим надзирателем бани. А как известно, для англичан чаепитие почти священный обряд, которому они могут предаваться сколько угодно долго.
Повсюду в тюрьме меня сопровождал «журнал учёта». Тюремщики расписывались в нём, передавая своего заключённого с рук на руки, а также после его возвращения в камеру. На прогулку «особонадзорных» водили отдельно от остальных заключённых.
Что ж, я и не рассчитывал на снисхождение. Но разработанные английской контрразведкой методы давления не действовали. Свет не только не мешал мне спать, но, наоборот, позволял читать и после «отбоя» — мне всегда хватало шести-семи часов сна в сутки. Но по характеру своему я — борец, несправедливость всегда мне была ненавистна, и здесь, в тюрьме, я вовсе не собирался мириться с незаконным переводом на особый режим и был намерен до конца бороться за свои, предусмотренные тюремными правилами, права. Мне бросили вызов — я принимал его. Противник даже не понимал, что предоставил мне высшее благо — теперь я мог снова действовать. Бороться!
Наутро после перевода под особый надзор я попросил записать меня на приём к начальнику тюрьмы. Через час меня вывели из камеры и доставили в кабинет начальника, или «губернатора», тюрьмы, как его называли в Англии.
— Почему со мной обращаются так же, как с заключёнными, внесёнными в список лиц, совершивших «попытку к бегству»? Есть ли у вас сведения о том, что я предпринимал подобные попытки? — спросил я подчеркнуто твёрдо.
— К сожалению, не могу ответить на ваш вопрос, — «губернатор» уходил от ответа. — Я только что вернулся с совещания начальников тюрем и сам не могу понять, почему вы, мистер Лонсдейл, оказались «в заплатах» (так называют особый режим на тюремном жаргоне)…
Мне пришлось не раз обращаться к «губернатору», пока тот наконец не сообщил, что Лонсдейла взяли «под особое наблюдение» по личному указанию министра внутренних дел, который это свое указание не мотивировал. Что ж, я посчитал это актом политической дискриминации и тут же энергично протестовал перед всеми, начиная от «своего» члена парламента (то есть парламентария от округа, в котором я жил в момент ареста) и кончая королевой.
Днём я работал — шил для почтового ведомства мешки из холста. Это была довольно сложная конструкция, так как в мешок вшивается квадратное дно, а в верхнюю часть вставляют металлические глазки, через которые пропускают верёвку, чтобы его туго затягивать. В таких мешках развозят почту по месту назначения после сортировки. Шов должен быть исключительно прочным. Поэтому мешки шили двойной суровой ниткой, навощенной варом. При этом нужно было делать восемь стежков на один дюйм. Для того чтобы заработать допустимый еженедельный максимум (чуть больше стоимости пачки сигарет), нужно было работать до изнеможения.
Однако стоило немного приноровиться, и эта работа выполнялась чисто механически, что позволяло мне мысленно уноситься совсем в иной мир. К тому же в тюрьме учётом продукции ведали заключённые, и было нетрудно договориться (дать немного табака или оказать какую-либо услугу) о «приписках». Так как заключённых время от времени переводили в другие тюрьмы, то у «учётчика» всегда был резерв — работа, выполненная заключённым, который отбыл в другое заведение или уже освобождён.
Скоро я пришёл к убеждению, что английское почтовое ведомство создало стараниями заключённых запас мешков, которого должно хватить до конца будущего столетия. Тем не менее в тюрьмах Её Величества до сих пор шьют тысячи новых парусиновых мешков. Зачем? Чтобы сломить двух заключённых? Вполне возможно. На меня это занятие не произвело особого воздействия. Я выполнял работу быстро и, как уже упомянул, автоматически.
Тюрьма Стренджуэйс расположена на горе, у подножия которой возведены окружающие её стены. Так что во время прогулок я мог видеть часть города, что в тюремных условиях было большим наслаждением. Как-то на прогулке я заметил, что городская ратуша украшена флагами и оттуда доносятся звуки духовой музыки. Я спросил тюремщика, что там происходит. Тот ответил, что в Манчестер приезжает советский космонавт Юрий Гагарин, который получит почётную медаль от профсоюза металлоплавильщиков. Тюремщик обратил моё внимание на то, как гостеприимно англичане принимают иностранцев.
