История Киева. Киев советский. Том 2 (1945—1991) - Виктор Киркевич
Многие издания в «бук» не принимали. В первую очередь произведения писателей, не лояльных к советской власти. В списке запрещенных значились уехавшие Виктор Некрасов, Александр Солженицын, Владимир Максимов, Владимир Войнович, Анатолий Гладилин, прекрасные детские авторы Юз Алешковский и Лев Давыдычев, литературоведы Лев Копелев, Раиса Орлова, историк Александр Некрич и другие. Список регулярно пополнялся, поэтому товаровед обязан был быть в курсе новостей. Не брали букинистические магазины и произведения «подписантов» писем протеста. По этой причине искать в «буках» трогательную повесть «До свидания, мальчики» Бориса Балтера было занятием бесполезным. Товаровед мог, конечно, купить у клиента такую книгу в частном порядке – за свои деньги, без оформления квитанции – и потом выгодно «сплавить», но это было опасно: если клиент окажется «подставой», товаровед не только мог потерять работу, но и получить большие проблемы по линии КГБ. Отдельная категория запрещенных авторов – советские руководители, осужденные партией. Например, Лев Троцкий, заклейменный Сталиным. И сам Иосиф Сталин, развенчанный Хрущевым. Да и Никита Хрущев, снятый со всех постов Брежневым… Парадокс: труды предыдущих руководителей страны, кроме Ленина, пребывали под запретом… Также нельзя было принимать журналы, в которых напечатаны произведения, позднее изъятые, – например, «Собор» Олеся Гончара. И конечно, в «черном списке» – зарубежные издания на русском и украинском языках. Не только Петр Вайль, Александр Генис или Иосиф Бродский. Запрещалось принимать иностранные издания произведений официальных советских писателей. Считалось, что «агенты мирового капитала» могут специально вставить в текст антисоветские пассажи. На самом же деле боялись другого: зарубежный издатель мог выпустить в свет полную версию произведения, ранее изданного в СССР со значительными цензурными купюрами. Как это случилось, например, с замечательным романом Фазиля Искандера «Сандро из Чегема». Нельзя было принимать от населения любую эмигрантскую мемуаристику. Таким образом, советские читатели понятия не имели об интереснейших воспоминаниях Юрия Шевелева, Докии Гуменной и многих других. Выполнялся и запрет на литературные произведения украинских эмигрантов: Уласа Самчука, Олены Телиги и других (в тогдашней терминологии «бендеровцев»).
И снова о Бердичевском!
Настоящим библиофилом, в корне отличающимся от книголюба, я стал в 1967 году, когда познакомился с Бердичевским. Яков Исаакович окунул меня в безбрежный океан старой книги, где с каждым штормом, а иногда и крушениями я приобретал все больше уверенности и знаний! Теперь я сам капитан и хожу в эти океанские просторы без штурмана и компаса… В 1970—1980-е команда Бердичевского состояла из опытных мореплавателей: Миши Грузова, Саши Миняйло Вили Бабицкого, Саши Федоренко… Но самым преданным книжной страсти был М. А. Грузов! Мне мешало все: периодические женитьбы, частые разъезды, увлечение сначала марками, а потом открытками, бурная общественная деятельность… А Грузов стал даже собирать экслибрисы, что очень понравилось Якову Исааковичу, и он его приблизил. Для нас было большим счастьем обходить с Бердичевским книжные (их было три) и антикварный (один) магазины. Ловили каждое его слово, старались повторять жесты! Это были наши университеты! Сколько вечеров я провел в его квартире, сначала на Бессарабке, а потом на Фучика. Сидели допоздна. Он мне давал ОДИН рубль на такси (такие расценки), а я ехал на метро (5 коп.), а билет в трамвае (3 коп.) – не брал! Экономил! Нет, с Фучика уже брал такси, правда, бóльшую часть пути шел пешком. И ближе, и богаче стал. В то время по знаниям книг равных Бердичевскому не было. Да и сейчас – тоже! Его основное увлечение, кроме экслибрисов, – Пушкин. И уезжая, он отдал всю свою коллекцию в им созданный Музей А. С. Пушкина. Нет Грузова, нет Миняйло, остальные братья-собиратели растеклись по белу свету. Все лишь чутко внимали, но только я и Грузов несли знания в массы! Вели кружки, читали лекции, писали книги! Кто больше, кто меньше. Были завсегдатаями книжных магазинов: на углу Красноармейской и Саксаганского (он потом переехал на Подол) и на улице Ленина (он перебрался впоследствии на Пересечение, возле метро «Берестейская»). Был еще магазин на проспекте Победы. Среди директоров «буков» помню Олега Овчаренко и Алима Сулимко. Очень знающие руководители! Сейчас во главе разрозненных отрядов библиофилов и ценителей бумажной книги встал молодой да ранний Владислав Трубицин, создавший в Киеве элитный букинистический магазин «Старая книга». Он активно борется за сохранение книжного рынка «Троещина».
Ведущий борец за «бумажную книгу» Владислав Трубицин
Цены в «буках» были разные, поэтому и удавалось поиграть. Покупаешь в одном, стираешь резинкой цену и сдаешь в другом. Два-три рубля можно было выиграть! Мне хорошо, да и магазинам шли комиссионные. Мой друг Владислав Матусевич, простой школьный учитель, таким образом зарабатывал на жизнь, но это было в Москве, где он жил, и в Ленинграде, где мы с ним познакомились. Там «буков» было немало, и это имело какой-то смысл. Хотя по советским законам – явная спекуляция.
В середине 1980-х начались книжные аукционы. Тогда еще был книжный рынок! Это сейчас на книжную редкость – один-два желающих, а третий уехал надолго, если не навсегда! Бердичевский со своей свитой (это мы) организовывал их! Редактировал каталоги Я. Бердичевский, проявляя себя и как библиограф. Яков Исаакович прививал нам любовь к «летучим изданиям», которые очень, в отличие от многих «книжников и фарисеев», очень ценил! Последних он называл «золотой обрез», где ценилась только солидность, а не внешний вид (мастерство иллюстраций, тип бумаги, качество переплета…), и в первую очередь содержание. Некоторые его термины использую по сей день: «не находима», «лихо написана», «чудная книга»… Так он назвал мою книгу «Время Романовых. Киев в империи». Я ему возразил, что в ней много ошибок! А он мне: «Ошибку сделали евреи, поселившись в Одессе, а не в Швейцарии, где чистый воздух и много шоколада!»
В довоенные годы вышла книга «Разговоры Пушкина» (составители Сергей Гессен и Лев Модзалевский), а я постараюсь создать подобную о моем любимом учителе… Он, рассказывая о своем выступлении в клубе библиофилов, где присутствовали всего лишь две старушки, мне с удивлением сетовал: «Они мне
