Ким Маккуарри - Последние дни инков
Решив поначалу выяснить, можно ли каким-то образом эксплуатировать возможный конфликт между Альмагро и Писарро, Манко в итоге решил, что нельзя доверять ни одной группировке испанцев. Ныне Манко уже не был тем неопытным семнадцатилетним юнцом, который повстречал Франсиско Писарро в окрестностях Куско и которому последний пообещал столь многое. Почти четыре года общения с испанцами ясно продемонстрировали ему, что эти бородачи являются обычными людьми, а отнюдь не богами. Соответственно, — как это имеет место в любом человеческом сообществе, — одни конкистадоры явно хуже других. Манко ненавидел Хуана Писарро, который дурно обращался с ним, а также Гонсало Писарро, который увел его жену. С другой стороны, он испытывал безусловную симпатию к Альмагро и к Эрнану де Сото. Манко даже неплохо ладил с Франсиско Писарро, который в свое время старался хорошо обращаться с Манко — по политическим мотивам. Но в конечном счете Манко осознавал, что в целом испанским захватчикам доверять нельзя, поскольку все они до единого жаждут заполучить то, чем обладала инкская элита: землю, угодья, рудники, туземных крестьян, индейских наложниц, самые роскошные здания в Куско.
Манко также, видимо, получил тревожные сообщения о еще одном большом испанском отряде, который уже достиг Хаухи, лежащей на севере, и теперь двигался на юг в направлении Куско. Отчаянные мольбы Франсиско Писарро о помощи, очевидно, возымели свое действие: один из испанских капитанов, Алонсо де Альварадо, прервал завоевание земель индейцев племени Чачапойя на далеком севере Перу и повернул назад в Лиму. Отряд Альварадо насчитывал более 500 человек.
Не будучи в силах одолеть 200 испанцев в Куско после почти целого года неустанных попыток со стороны туземной армии, численность которой насчитывала несколько сот тысяч человек, Манко осознал, что его планам по формированию дополнительных войск, которые наводнили бы Куско, пришел конец. Вскоре более 1000 испанцев и около 500 лошадей окажутся здесь в Куско, всего лишь в 30 милях от цитадели. Имея такого грозного врага под боком, невозможно было дальше оставаться в Оллантайтамбо. Манко осознавал, что испанцы представляют собой намного более могучую силу, чем он себе первоначально представлял. И к несчастью, эта сила все прирастала и прирастала.
Узнав, что Манко согласился встретиться с ним, Альмагро направился со своим отрядом через долину Юкай в направлении Калки, условленного места встречи. Но там произошло следующее: на склонах холмов, окаймляющих местность, появились 5000 туземных воинов, и они всей ордой понеслись вниз на испанцев. Хотя Альмагро удалось организовать контратаку, в результате мощного натиска индейцев ему пришлось вывести свои войска из города. Испанскому войску с трудом удалось вторично пересечь реку Юкай, ставшую полноводной в результате только что прошедших дождей.
Раздосадованный недавним поворотом событий. Манко излил свой гнев на находящегося у него в заточении Руи Диаса, чей отказ убить людей Эрнана являлся для Манко свидетельством того, что перед ним шпион и лжец. Летописец Сьеса де Леон писал:
«Они обращались с ним очень жестоко, как… варвары, они обмазали его своими смесями и с радостью наблюдали, в каком ужасном виде он предстал перед ними. Они заставили его выпить огромное количество их вина, или чичи, которую они сами потребляют, и, привязав его к столбу, они стали обстреливать его из пращей гуавами, доводя его таким образом… Затем они обрили ему бороду и состригли волосы, желая превратить его из добропорядочного капитана и испанца, каким он был, [в обнаженного индейца]».
И Эрнан Писарро, и Диего де Альмагро ясно поняли послание Манко: Инка продолжал вести войну, и инкское восстание отнюдь не было свернуто. Возможно, Манко в течение какого-то времени обдумывал идею переговоров с Альмагро, с тем чтобы вернуть себе власть в Куско, но в итоге он решил, что может выбрать только один путь. Став лидером мятежа, в результате которого было убито несколько сот испанцев, в том числе один из братьев Франсиско Писарро, Манко теперь не имел возможности повернуть назад. Писарро все равно никогда бы не простили ему этого. Кроме этого, Манко не желал более исполнения роли марионеточного короля и соответствующих этому его положению оскорблений и унижений со стороны даже самых низкопоставленных испанцев.
Между тем Диего де Альмагро, которому так и не удалось вступить в переговоры с инкским императором, сместил фокус своего внимания на вопрос Куско. Ему к этому времени было уже известно, что Манко, несмотря на его многомесячные усилия, так и не удалось завладеть столицей. Альмагро также знал, что Эрнан Писарро, которого Альмагро презирал, продолжал удерживать город. Глубоко разочарованный к этому времени даром короля — убогим южным королевством с непокорным, воинственным населением, Альмагро теперь становился все более и более одержим одной идеей: захватить Куско и прилегающие области. Он не знал, что король уже расширил границы королевства Писарро в южном направлении, поэтому полагал, что у него имеется хороший шанс заключить Куско в пределы своего губернаторства. Подойдя со своим войском на расстояние в несколько миль от инкской столицы, Альмагро остановился и разбил палаточный лагерь. Затем конкистадор направил двух гонцов «в город Куско, которые должны были приветствовать Эрнана Писарро и сообщить ему, что Альмагро не обнаружил в чилийских провинциях того великолепия, о котором ему рассказывали индейцы [в Перу]…также гонцы должны были передать, что Альмагро получил известие о том, что все королевство Перу охвачено мятежом, и что индейцы начали войну против служения Его Величеству. Эти известия, равно как и факт прибытия депеши, сообщавшей о назначении Альмагро губернатором королевства Толедо, явились причиной его возвращения. Таким образом, не было нужды беспокоиться, и [его прибытие] не должно было вызвать какие-либо треволнения, поскольку единственным предметом мысли [Альмагро] было служение Богу и королю и наказание мятежных индейцев… Он [Альмагро] почувствовал огромную скорбь в тот момент, когда узнал о тех великих трудностях, с которыми пришлось столкнуться губернатору [Франсиско Писарро] и присягнувшим ему испанцам».
Далекий от того, чтобы испытывать «огромную скорбь» в связи с трудностями, выпавшими на долю Писарро, Альмагро маскировал свои истинные намерения и одновременно стремился выведать настроения Эрнана Писарро. Но Эрнан к этому времени был уже изрядно разозлен тем фактом, что Альмагро тайным образом посетил долину Юкай, вступил в переговоры с Манко Инкой и лишь теперь побеспокоился о том, чтобы проинформировать Писарро о своем прибытии. Он прекрасно увидел, что, несмотря на всю демонстрацию дружеского расположения и готовности к переговорам со стороны Альмагро, его действия гораздо ярче свидетельствуют о сути его намерений, чем его слова. По мнению Эрнана, гонцы Альмагро имели задание произвести разведку на местности, с тем чтобы собрать информацию о подготовленности города к обороне. Заявление Альмагро о том, что он «не обнаружил в областях Чили того великолепия, о котором ему рассказывали», вне всякого сомнения, служило вполне достаточным свидетельством того, что он вернулся с юга с пустыми руками и что теперь намеревается объявить Куско своей вотчиной. Но Эрнан не для того сражался на протяжении девяти месяцев в условиях колоссального неравенства сил, чтобы кротко уступить город Альмагро.
Подавляющее число людей в отряде Эрнана составляли богатые энкомендеро, которые были обязаны своим привилегированным положением непосредственно Франсиско Писарро. Если бы Альмагро захватил город, то он мог бы аннулировать их право на энкомьенды, которое им пришлось отстаивать в жестокой борьбе, и эти поместья перешли бы в руки сторонников Альмагро. Люди Эрнандо получили энкомьенды силой оружия, и силой оружия энкомендеро готовы были защищать их.
Но часть находившихся в городе испанцев, особенно те, у кого не было энкомьенд, испытывала смешанные чувства. Возможно, рассуждали они, Куско подпадал под юрисдикцию Альмагро. В этом случае, если бы они присоединились к нему, то у них появлялся хороший шанс заполучить энкомьенды. Кроме того, во время пребывания рядом с ним в исключительно тяжелых условиях почти целый году многих из них стана крепнуть неприязнь к Эрнану Писарро, сформировавшаяся у них скорее всего еще задолго до этого.
Эрнан Писарро, как и прежде, славился своим высокомерием, жадностью, своекорыстием и оскорбительным отношением к другим; он делал все, чтобы выставить свой статус напоказ, соответственно почти всех окружающих он третировал как людей низшего сорта. Известно, что император Атауальпа как-то заметил, что ни один испанец не походил в такой степени на инкского повелителя, как Эрнан Писарро: у них был схожий стиль правления: оба они демонстрировали открытое презрение к подчиненным. Но в случае императора такое поведение было культурно обусловленным: демонстрация презрения входила в набор обязательных правил инкского стиля правления. В случае же Эрнана подобный тип поведения вызывал явно негативную реакцию в среде его сподвижников и рассматривался как явный дефект. На протяжении ряда лет Эрнан называл незаконнорожденного Альмагро «обрезанным мавром» — одно из самых болезненных оскорблений, которые испанец в XVI в. мог использовать в отношении своего соплеменника. Эрнан также часто оскорблял и унижал и других своих земляков. Так что не приходится удивляться, что не только Диего де Альмагро, но и многие из сподвижников Эрнана ненавидели последнего.
