Джайлз Макдоно - Последний кайзер. Вильгельм Неистовый
В марте прошел слух, что в скором времени канцлером станет Вальдерзее. Генерала это, видимо, весьма ободрило. Каприви и министр образования Цедлиц подали прошения об отставке — они не смогли провести через рейхстаг закон об образовании, столь дорогой сердцу кайзера. Особое недовольство парламентариев вызвал пункт о необходимости усиления контроля за школьным обучением со стороны церкви. Вильгельм так расстроился, что на две недели слег в постель — снова начались проблемы с ушами. На этот раз Каприви сохранил пост канцлера, но уступил пост министра-президента Пруссии ярому реакционеру Бото Эйленбургу. Вальдерзее отзывался о нем лаконично: «скользкий как угорь в масле».
Через месяц канцлер предпринял новую попытку провести в рейхстаге законопроект Вильгельма об образовании. Вновь неудача — на этот раз не поддержали католики. Каприви в отчаянии жаловался Гогенлоэ: кайзер «постоянно общается с разными людьми, что само по себе прекрасно; беда в том, что он при этом часто говорит совсем не то, что выражено в официальных заявлениях, а в результате возникают всякие недоразумения». Правые критиковали правительство, социал-демократы укрепляли свои ряды. Общественность выражала обеспокоенность союзом между Францией и Россией. «Проигранная война приведет к распаду рейха», — отмечал Вальдерзее.
Новым кошмаром для Вильгельма стала поездка Бисмарка в Вену на бракосочетание своего сына Герберта с графиней Маргаретой Хойос. 9 июня Каприви отправил послу в Вене Рейссу инструкции не оказывать визитеру «иных знаков внимания, кроме самых формальных». Послу также запрещалось присутствовать на церемонии. Королю Саксонии было не позволено принять Бисмарка во время его следования через Дрезден. Тремя днями позже сам Вильгельм написал личное послание Францу Иосифу с просьбой «не осложнять мое положение в стране оказанием гостеприимства этому моему непокорному подданному до тех пор, пока он не явится ко мне с повинной». Такое отношение к бывшему канцлеру лишь добавило тому популярности. Когда он проезжал по улицам, публика встречала его приветственными возгласами и выкриками: «Речь! Речь!» Бисмарк пытался утихомирить толпу: «Мне нельзя! Я должен молчать». В ответ раздавалось: «Если вы молчите, то заговорят камни!» Национал-либералы выступали за примирение между кайзером и Бисмарком и, если верить Филиппу Эйленбургу, за назначение канцлером Вальдерзее. Бисмарк не желал идти на какие-либо уступки. «Я пострадавшая сторона — ею и останусь», — заявил он баронессе фон Шпитцемберг.
Наступил июль — время очередной «северной экспедиции». По пути Эйленбург сделал остановку в Берлине, чтобы разведать обстановку. Он имел беседы с Каприви, Гольштейном, Гатцфельдтом и своим кузеном Бото, перспективы карьерного роста которого его очень интересовали. Выяснилось, что у Гольштейна терпение на исходе. Вероятно, именно к тому времени относится его высказывание: «Возможно, когда-нибудь и найдется такой человек, который осмелится сказать правду Вильгельму II, но только вот вряд ли кто его примеру последует». Кстати, Эйленбург порой говорил кайзеру правду, главным образом играя с Вильгельмом в теннис. 7 июля он написал своей матери:
«Проблема с Бисмарком становится все более острой, но я думаю, что своим безобразным поведением он сам постепенно просвещает людей по поводу того, кто прав и кто виноват. Кайзер сохраняет полное спокойствие, он выжидает, сдерживая свой гнев. Каприви в очень трудном положении из-за нападок князя».
В августе Вильгельм имел беседу с Гогенлоэ. Кайзеру стало известно, что в эльзасском казначействе обнаружились лишние деньги, и он пожелал потратить их на строительство корабля. Гогенлоэ предлагал закончить строительство дворца в Цаберне. Разговор коснулся острой темы: по стране ходили слухи, что Вильгельм хочет упрятать бывшего канцлера в тюрьму — конкретно называлась берлинская тюрьма Шпандау. Кайзер все отрицал — он не хотел делать из Бисмарка мученика.
14 декабря Вальдерзее писал в дневнике о роскошном приеме, оказанном Вильгельму во время его визита в Вену: «Газеты (австрийские) дышат византийством, пишут о нем как о величайшем из монархов. Такая безудержная и бессмысленная лесть сильно вредит ему, плохо влияет на его способность самооценки. Печально, но то же самое происходит и здесь». В ноябре вновь пошли слухи, что Вальдерзее вот-вот получит канцлерское кресло. Пока он продолжал прозябать в далеком от столицы Альтоне. Видимо, чувство разочарования и обиды толкнуло его на заключение сделки с Бисмарком с целью сместить Каприви. Бисмарк, получивший мандат депутата рейхстага, намеревался проголосовать против законопроекта о военном бюджете и таким образом окончательно дискредитировать действующего канцлера.
VI
Осенью 1892 года разгорелся скандал, связанный с именем Леберехта фон Котце. Все началось с того, что в берлинском высшем обществе стали циркулировать анонимные письма порнографического содержания с рисунками, изображающими видных вельмож в весьма красноречивых позах, — к рисункам обнаженных тел были искусно подклеены изображения известных лиц. Нередко в них можно было узнать кайзера. В то время многие говорили о его романе с графиней Гогенау (супругой Фрица Гогенау, сына принца Альберта Прусского от его морганатического брака с Розали фон Раух). Семью Альберта постоянно преследовали скандалы на сексуальной почве: его первая супруга, голландская принцесса, была уличена в измене; ее любовником был кто-то из придворных. У графини Гогенау были очень красивые руки, что всегда возбуждало любвеобильного Вильгельма. Если верить слухам, то первая из появившихся анонимок как раз и содержала изображение Вильгельма и графини в охотничьем домике в берлинском пригороде Грюневальде. Парочка не была обременена предметами одежды, если не считать таковым меховой палантин на плечах у дамы. Надпись гласила: «Лолоки и Лотка».
При дворе склонны были считать, что интимная связь между Вильгельмом и графиней Гогенау существовала. Когда скандал несколько утих, сестра кайзера Шарлотта обронила фразу: «Брат еще хорошо отделался». Однако до конца истории с письмами было еще далеко — она продолжалась до лета 1894 года. Высокопоставленные лица в Берлине и Потсдаме получили в общей сложности около тысячи компрометирующих посланий, адресатами были Дона и Шарлотта. Письма приходили обычной почтой, в разное время дня, со штемпелями различных почтовых отделений Берлина. Работникам экспедиции двора было строго указано сортировать корреспонденцию и откладывать в сторону подозрительные конверты. Обычно адрес на них наносился в виде оттиска с заранее сделанного штампа или был напечатан на «какой-то странной пишущей машинке». Отправителем первоначально считали женщину, но вскоре по письмам, написанным от руки, специалисты установили, что почерк принадлежит мужчине.
В авторстве не случайно подозревали женщину — письма буквально источали бешеную страсть к Вильгельму-мужчине и не менее бешеную ревность к явным и предполагаемым соперницам. «Не обольщайся, имперская Мессалина, — говорилось в одном из них, обращенном к супруге кайзера Доне, все эти штучки, которые ты используешь в своем будуаре, чтобы выглядеть моложе, известны не только тебе. Твои ванны и массажи, твои притирки и духи — самая последняя уборщица во дворце знает, зачем это все. Да, кайзеру нравится его Венера. Но не она одна. Ты услаждаешь его на своем ложе весь год, но только одну ночь в неделю, и если это тебя устраивает, то что ж! Значит, ты умеешь приспосабливаться…» и далее в таком же духе. В другом письме говорилось, что графиня Гогенау благосклонна не только к кайзеру, но и к некоему барону фон Р. Буквально — «в королевских угодьях браконьерствует какой-то гвардейский лейтенантишка. Верховный потаскун терпит поражение от рядового повесы. И главное, из-за кого ломаются копья — из-за распутной дуры!». Около четырех сотен писем, очевидно, не самого откровенного содержания, передали для проведения расследования начальнику полиции барону фон Рихтгофену. Была выдвинута версия, что сочинители — какая-то супружеская пара. В одном из посланий, адресованном Доне, она была изображена в виде обнаженной натуры в объятиях… придворного проповедника Штеккера (тому из одежды оставили только его пасторский воротничок). На императрицу картина произвела впечатление — она перестала принимать Штеккера при дворе.
Просматривалась вся исходящая корреспонденция двора. Список подозреваемых становился все короче — постепенно отсеивались многие посвященные в тайны двора лица: супруги Штольберги, Каролаты, Саганы, Мальцаны, Перпонше, Харрахи, Тиле-Винклер. Наконец, следствие обратило внимание на упомянутого Котце — одного из гофмаршалов кайзера. Некий придворный хронист дает ему крайне лестную характеристику: «Этот человек был очень по душе Вильгельму. Он соединял в себе гибкость Ханке, преданность Плессена и хорошие манеры фон Шолля, да вдобавок всегда оживлял общество своим присутствием. За монарха он готов был душу отдать — и не только. Мало того, что он не получал ни пфеннига из казны, он еще тратил сотни и тысячи марок своих денег на развлечения Его Величества. Короче, он жил ради своего повелителя». Когда Вильгельм отправлялся на охоту, Котце тут же надевал зеленый галстук — показать, что душой он с кайзером. Почему же идеальный царедворец вызвал подозрения?
