Владимир Муравьев - Истории московских улиц
В день моего водворения в новой должности я приказал отслужить молебен перед всеми иконами, которые считаются чудотворными и пользуются большим уважением у народа. Я выказывал большую учтивость к тем лицам, которым приходилось иметь дело со мною. Я снискал расположение старых сплетниц и ханжей, приказав убрать гробы, служившие вывесками магазинам, их поставлявшим. Также приказал я снять афишки и объявления, наклеенные на стенах церквей".
Затем последовали более серьезные решения: Ростопчин потребовал исполнения правил содержания гостиниц, трактиров и ресторанов, в большинстве своем превратившихся в притоны, заставил полицию также руководствоваться законами, выгнал со службы одного квартального надзирателя, наложившего ежедневную дань на мясников, другие квартальные, испугавшись увольнения, поутихли с поборами, и цены в Москве на мясо снизились на треть. Были осуществлены и другие преобразования в городском управлении.
П.А.Вяземский в своей характеристике Ростопчина раскрывает те свойства его характера и те факты биографии, благодаря которым тот пользовался любовью и доверием москвичей.
"Граф Ростопчин, - пишет Вяземский, - был человек страстный, самовластный. При всей образованности, которая должна была укрощать своевольные порывы, он часто бывал необуздан в увлечениях и действиях своих. Но он не был зол, хотя, может быть, был несколько злопамятен. Дружба его с доблестным князем Цициановым, уважение к Суворову, позднее постоянно приятельские сношения с Карамзиным, благоговейная признательность к памяти императора Павла, благодетеля своего, а во время служения при нем искренность в изложении мнений своих, искренность, доходившая иногда до неустрашимости и гражданского геройства, - все это доказывает, что он способен был питать в себе благородные и возвышенные чувства".
Между тем военные замыслы Наполеона против России из области гаданий и предположений переходили в реальный план. В мае 1812 года Наполеон на одном из своих императорских дворцовых приемов публично заявил: "Я иду в Москву и в одно или два сражения все кончу. Император Александр будет на коленях просить мира... Москва - сердце империи".
Александр I издал Манифест о приведении армии в боевую готовность. Князь М.И.Кутузов, выиграв несколько сражений в шедшей тогда русско-турецкой войне, 16 мая 1812 года вынудил турок подписать мир. Это событие, полагали русские политики, могло приблизить дату нападения Наполеона на Россию.
Ростопчин допускал, что наполеоновская армия в начале военных действий может захватить значительные территории России. Об этом он писал Александру I: "Мне приходит на мысль, что известие о заключении мира с турками принудит Наполеона начать с нами войну, если нет какого-либо особенного соглашения. Он не захочет поджидать подкреплений, которые придут с Дуная, для войск, предназначенных к тому, чтобы бить французов. Ваша империя имеет двух могущественных защитников: в своих пространствах и в своем климате. 16 миллионов людей (имеется в виду число мужчин, способных носить оружие. В.М.), исповедующих одну веру, говорящих одним языком, которых не коснулась бритва, эти-то бороды и составляют твердыню России; кровь солдат родит героев на их место, и если бы несчастное стечение обстоятельств принудило бы вас отступить перед победоносным неприятелем, русский император всегда будет страшен в Москве, ужасен в Казани, непобедим в Тобольске".
В ночь на 12 июня 1812 года без объявления войны наполеоновская армия форсировала Неман и вступила на территорию России.
В Москве о начале войны узнали 15 июня из напечатанного в "Московских ведомостях" царского рескрипта: "Французские войска вошли в пределы нашей империи... И потому не остается мне иного, как поднять оружие и употребить все врученные мне Провидением способы к отражению силы силою. Я надеюсь на усердие моего народа и на храбрость..."
Хотя войны и ожидали, известие о ее начале потрясло всех. Разговоры повсюду шли только о ней.
Вечером московский свет, не изменив своему обычаю, гулял на Тверском бульваре. Там, как и всюду, рассказывает А.Г.Хомутова, тогда - молодая девушка, только что начавшая выезжать в свет, "разговоры вращались около войны: одерживались победы, терпелись поражения, заключались договоры. Но всего более распространено было мнение, что Наполеон, после двух-трех побед, принудит нас к миру, отняв у нас несколько областей и восстановив Польшу, - и это находили вполне справедливым, великолепным и ничуть не обидным".
В начале второй недели войны стало ясно, что наступление наполеоновской армии направлено не на Петербург, а на Москву.
Ростопчин по должности соединял в себе военную и гражданскую власть. Он отвечал за всё в городе, в том числе и за его судьбу в военных обстоятельствах. Как профессиональный военный, учитывая тактику и возможности Наполеона, он разумом допускал, что французы могут дойти до Москвы и - поскольку военное счастье изменчиво - даже взять столицу, но как москвич он сердцем не принимал такой оборот дел. Однако оба варианта были одинаково возможны. Главнокомандующий Москвы обязан был предусмотреть их. Поэтому в своей деятельности он решал одновременно две задачи, взаимно исключающие одна другую: с одной стороны, готовить город к сдаче неприятелю, так, чтобы тот оказался в нем в условиях наиболее невыгодных для него, и в то же время обеспечить эффективную военную оборону Москвы.
И тут проявились исключительные организаторские способности Ростопчина. Он сумел буквально раздвоиться и с одинаковой энергией, самоотверженностью, честностью и преданностью каждой из идей блестяще воплотить их в жизнь.
Ни среди современников, ни у нынешних историков деятельность Ростопчина не получила четкой и определенной оценки. Его и ругали, и хвалили, причем за что ругали одни, то ставили ему в заслугу другие, и наоборот. Историки с усердием отмечают непоследовательность его действий и в силу этого считают, что он не владел ситуацией, не знал, что делать, метался и в лучшем случае не сделал ничего полезного, а в худшем - его деятельность была вредна.
Можно понять современников: они не знали многого и - главное - того, что тот граф Ростопчин, которого они видели в генерал-губернаторском доме принимающим посетителей, скачущим в коляске по улицам, разговаривающим с мужиками, любезничающим на балу, представлял собой двух людей, две политики, две цели, две логики поведения, две системы поступков. Современники приписывали свойства и действия двух одному - и недоумевали. Историки, обладая документами, объясняющими действительное положение Ростопчина, придерживаются того же взгляда, что и неосведомленные современники. В этом отношении весьма характерна фраза известного либерального историка начала XX века С.П.Мельгунова, активного сотрудника сытинского юбилейного издания "Отечественная война и русское общество. 1812-1912": "При всем желании найти что-либо положительное в деятельности Ростопчина, в конце концов находим лишь отрицательное".
Однако в действительности деятельность Ростопчина - московского губернатора была подчинена строгой логике, трезвому расчету, определялась целесообразностью и принятием оптимальных в сложившихся условиях решений. Но при всей прагматичности деятельности Ростопчина в ней большую роль играла эмоциональная сторона его натуры - романтический патриотизм - черта, достаточно характерная для некоторой части его современников, как, например, для князя Багратиона, его близкого друга.
Между тем в Москве росло чувство тревоги и растерянности. В дворянских и богатых купеческих домах говорили о том, что нужно скорее уезжать и вывозить имущество. В гостиных прямо спрашивали у Ростопчина, когда "француз будет на Москве", чтобы не опоздать с отъездом. В народе пошли разные слухи, рассказывали о чудесных явлениях, голосах, слышанных на кладбищах, искали пророчеств о нынешних событиях в Библии...
Распространение противоречивых и панических слухов о положении на фронте Ростопчин остановил тем, что распорядился, кроме публикаций в "Московских ведомостях", выходивших лишь дважды в неделю, печатать сообщения из армии ежедневно особыми листами. Эти листы раздавали в типографии, полиция разносила их по домам, как в мирные времена содержатели театров и артисты разносили объявления о спектаклях - афишки, отчего и листы, имевшие заглавие "От Главнокомандующего в Москве", в народе называли "ростопчинскими афишками".
Затем Ростопчин начал выпускать листы, в которых он не просто публиковал официальные известия, а пересказывал их, дополняя московскими новостями и своими соображениями по поводу современных событий. Некоторые из ростопчинских афишек имели заглавие "Дружеское послание Главнокомандующего в Москве к жителям ея".
Первого июля появилось первое "Дружеское послание" с лубочной картинкой, изображающей "бывшего ратника московского мещанина Карнюшку Чихирина", который, выйдя из питейного дома, где он услышал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился и обратился к народу (также изображенному на картинке) с речью в духе прежнего литературного персонажа Ростопчина Силы Андреевича Богатырева:
