Лидия Грот - Призвание варягов, или Норманны, которых не было

Область Сконе стала частью Швеции довольно поздно, поэтому история городов Сконе, строго говоря, — часть датской истории. Однако об этом городе, насколько известно, молчат и датские источники. Систематическое исследование здесь стало проводиться только в 90-х годах прошлого века. Территория города составляла площадь 40–50 га, что намного превышает площадь Бирки (7 га) и Хедебю (24 га). Город существовал приблизительно одно тысячелетие, считая со времени несколько ранее 100 лет до н. э. и до начала XI в. н. э. Археологические находки отражают торговый обмен впечатляющего масштаба, включая древнеримские изделия и пр., что особенно смущает шведских археологов[193].

Но если допустить, что распространение городских традиций на Скандинавский полуостров шло с юга на север (пример Висби на Готланде), поскольку городская жизнь раньше сложилась на южнобалтийском побережье, то логично взглянуть на данный вопрос более широко и спросить: кем могли быть те мореплаватели и торговцы, которые уже во времена Тацита вели торговлю между Балтикой и Средиземноморьем? Согласно английскому историку Т. Шору, таким народом были варины. Если это так, то совершенно естественно, что обнаруженный город не известен в скандинавских источниках. Искать надо в других источниках.

Непроходимых границ (в политическом смысле) между Южной Балтией и Скандинавским полуостровом никогда не существовало, поэтому ничто не мешает предположить, что часть народа варинов — народа мореходов и торговцев, имевшего давние связи с другими этнополитическими образованиями в юго-западном пределе Балтии: и с англами, и с королями данов, — стала в поисках новых торговых путей осваивать еще до Великого переселения народов и маршрут на север. Заложив на этом пути крупную торговую факторию в юго-западной части Скандинавского полуострова, эта часть варинов потом продолжила двигаться на север, вдоль западного побережья современной Норвегии и далее — на запад, к Британским островам. Возможно, именно варины позднее и вовлекли в этот процесс переселенцев с норвежского побережья, двинувшихся на освоение Исландии и других островов.

В исландских сагах встречается топоним Нордрлёнд (Nordrlond), или Северные страны, который без большого риска можно связать с Nordmannos. В вышеупомянутой монографии Г. В. Глазыриной находим разъяснение: данный топоним имеет собирательное значение и обозначает, по преимуществу, Скандинавские страны (согласно заявлениям норманнистов, которые пора начинать обосновывать. — Л.Г.), но может также относиться и к северной части Германии. При этом дается ссылка на работу E. Metzenthin «Die Länder- und Völkernamen im altisländischen Schriftum» (Pennsylvania, 1941). Убежденность Г. В. Глазыриной в том, что топоним Нордрленд преимущественно относится к скандинавским странам, понятна, поскольку данная мысль, как было сказано выше, начала декларироваться в Швеции еще с XVI в., откуда и была унаследована норманнизмом как прописная истина. Но как серьезный ученый, Г. В. Глазырина не может замолчать и тот факт, что территория, отмеченная данным топонимом, была, согласно традиции, намного шире и включала также северную часть европейского континента или южнобалтийское побережье.

По крайней мере, история движения европейцев на запад, начиная с переселения на Британские острова и оканчивая колонизацией Америки, показывает, что сравнительно малочисленные народы из стран Скандинавского полуострова шли в арьергарде этого процесса и никогда — в авангарде. Варины могли входить в ядро тех загадочных gentiles-язычников, которые принесли городскую культуру в Ирландию и как ее маркер — слово «garrda».

Хотя здесь нельзя исключить и другие варианты. Следует вспомнить, что если ирландские «анналисты, говоря о норманнах — первых поселенцах Дублина, называли их Genti или Gentiles (т. е. нехристианами) или Lochlannai», то «Англо-норманы называли их Ostmanni или Ostmen»[194]. Уместно вспомнить Austrvegr — Восточный путь из исландских саг, по определению Т. Н. Джаксон, «стал обозначать земли за Балтийским морем, что и позволило ему встать в один топонимический ряд с композитами Austrlond и Austrriki». К первому из них Джаксон считает возможным отнести «области севера Восточной Европы», а второй, по ее мнению, включает «в себя самые разнообразные земли к востоку от Балтийского моря: прибалтийские земли и Русь»[195]. Иными словами, упомянутые Ostmanni логично ассоциируются с выходцами из Austrvegr или Austrlond, т. е. из земель к востоку от Балтийского моря, а конкретно — из Руси. По крайней мере, название Гардарике / Градоцарствие из скандинавских источников прослеживается как на южнобалтийском побережье, так и на Руси, в Восточной Европе.

Я полагаю, что в исследовании вопроса о том, насколько правомерно тождество «норманны = скандинавы», можно пока поставить предварительную точку. Сличение постулатов норманнизма с источниками сразу же обнаруживает всю умозрительность концепций, связывающих норманнов только с тремя конунгствами Скандинавского полуострова.

Поэтому общепринятое отождествление норманнов из западноевропейских хроник исключительно с выходцами из скандинавских стран должно быть пересмотрено. Реальная картина раннесредневековой истории, в которой они действовали, была явно сложнее. В ней играли значительную роль выходцы из Восточной Европы и южнобалтийского побережья, обладавшие развитыми традициями градостроительства, мореходства и торговли, участвовавшие в миграциях эпохи Великого переселения народов и в русле этих процессов прокладывавшие новые пути на север Западной Европы. Восстановление реальной исторической картины во всей ее полноте — вопрос очень насущный для историй многих стран, и в первую очередь для истории России.

Как востоковед Байер внедрял шведские инновации

В науке и в околонаучном сообществе распространено мнение о том, что немецкий востоковед Готлиб Зигфрид Байер после публикации статьи «О варягах» (De Varagis) сделался основоположником норманнизма — течения в исторической науке, сторонники которого убеждены в скандинавском происхождении варягов (в которых любят видеть выходцев из Средней Швеции). Они считают летописного Рюрика безродным воякой — не то наемником по договору, не то завоевателем. Они же проповедуют идею о шведской этимологии имени Русь, из чего пытаются вытянуть всю историю русского народа. Причем как норманнисты, так и их оппоненты единодушны в признании Байера «отцом-основателем» норманнизма.

Однако современный историк Вячеслав Васильевич Фомин подметил, что первое заявление о «варягах из Швеции» вышло из-под борзого пера ловкого шведского дипломата Петра Петрея, которого Фомин совершенно справедливо назвал родоначальником норманнской теории. Идеи Петрея, открывшего новую главу в историческом фантазерстве шведских литераторов, ранее уже приписавших к истории Швеции и деяния готов, и деяния гипербореев, получили не менее резвое продолжение у целого ряда шведских писателей на протяжении всего XVII века. Об этом в свое время писал A. A. Куник, о том же напомнил и В. В. Фомин, приведя слова Куника о том, что «шведы постепенно открыли и определили все главные источники, служившие до XIX в. основою учения о норманнском происхождении варягов-руси».

О шведских «открытиях» главных основ норманнизма и пойдет речь в данной статье. Из трех вышеназванных опор норманнистской теории остановлю свое внимание на идее о шведской этимологии имени Русь.

В XVII веке шведские литераторы и историографы (Ю. Буре, Г. Штэрнъельм, Ю. Мессениус, О. Рудбек и др.) создали фантастическую «концепцию» о том, что имя легендарной Гипербореи из трудов античных авторов имело скандинавское происхождение. Следовательно, по их рассуждениям, и сама Гиперборея была создана трудами скандинавов, конкретно — предками шведов. Эта фантазия, благодаря «Атлантиде» Рудбека, вплоть до второй половины XVIII в. занимала воображение многих известных западноевропейских мыслителей, чтобы затем с миром отойти в область исторических курьезов.

Однако сама традиция пристраивать к истории Швеции историческое достояние других народов закрепилась в шведской общественной мысли, тем более что освоение «гипербореады» открывало безбрежный простор для любых фантазий на исторические темы. Постепенно в поле зрения шведских литераторов и историографов попала древнерусская история, в результате чего стала рождаться мысль о том, что имя русского государства — Руси — также происходит из Швеции. Логика этих рассуждений расцвела на почве, удобренной предшествующими историческими утопиями. Готицизм XVI–XVII вв. провозглашал Швецию прародиной готов, в качестве доказательств используя топонимику: юг Швеции носил имя Геталанд. Утопия шведской «гипербореады» XVII в. объявила Швецию прародиной легендарных гипербореев, для обоснования чего также привлекалась «топонимическая» герменевтика. Например, Олаф Рудбек уверял, что в древности Швеция носила имя Heligs Öja или Helixoia/Heligsö, которое древние греки, по незнанию шведского языка, записали как Эликсия — Остров блаженных, и через греков это шведское наименование стало известно другим народам[196].