Евгений Анисимов - Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра.
Но реальное положение дел Воронцова показывает, что он действительно страдал от безденежья, хотя и был очень богат. Деньги уходили от него, как в песок вода. После смерти Воронцова наследникам остались лишь долги. Между прочим, такая же судьба ждала и богатого, как Крез, П. И. Шувалова. Когда он умер, его состояние оценивалось в 588 тыс. руб. (готовая продукция заводов — в 113 тыс., 6 тыс. крепостных — в 170 тыс., петербургский и московский дома — в 90 тыс.; в наличности было 75 тыс. руб. золотом, а также бриллиантов — на 140 тыс. руб.). Но всех этих огромных денег наследникам не хватило, чтобы погасить гигантский долг Шувалова, достигший ко времени его смерти 680 тыс. руб.!34
Сочувствовать «горестям» расточительных вельмож Елизаветы, разумеется, не стоит, но попытаться их понять следует. Невероятная роскошь двора, непрерывные празднества требовали огромных расходов. Если сама императрица брала деньги прямо из казны, то ее вельможам приходилось труднее. Никто не хотел ударить в грязь лицом. Самое лучшее и дорогое и непременно из Парижа — вот что было целью елизаветинских вельмож. При этом ограничиться каким-то минимумом было невозможно — роскошь регламентировалась законами, как при Петре бритье бород и ношение европейского платья.
Так, по случаю бракосочетания наследника Петра Федоровича не только придворные, но и все дворяне должны были исполнять такой указ: «И понеже сие торжество чрез несколько дней продолжено быть имеет, то хотя для оного каждой персоне как мужеской, так и дамам по одному новому платью себе сделать надобно (впрочем, всемилостивейше дозволялось делать и более. — Е. А.). Служителей же при экипажах по нижеписанной пропорции иметь: 1-го и 2-го классов персонам у каждой кареты по 2 гайдука и от 8 до 12 лакеев, кто сколько похочет, токмо бы не менее 8 было, тако2ке по 2 скорохода и, кто может, еще по 2 или по одному пажу и по 2 егеря»35. Столичное дворянство было обязано украшать дома французской мебелью, картинами, иметь великолепный выезд, массу лакеев, поваров и содержать «открытый стол», чтобы подобно П. Б. Шереметеву быть в состоянии угостить внезапно нагрянувшую императрицу с огромной свитой так, как если бы приготовления к приему велись загодя.
Конечно, в роскоши того времени был размах, но не было утонченности и лоска, присущих последующей эпохе. Не без иронии и злорадства Екатерина II описывает сцену выезда «в свет» при Елизавете: «Нередко можно видеть, как из огромного двора, покрытого грязью и всякими нечистотами и прилегающего к плохой лачуге из прогнивших бревен, выезжает осыпанная драгоценностями и роскошно одетая дама в великолепном экипаже, который тащат шесть скверных кляч в грязной упряжи, с нечесаными лакеями на запятках в очень красивой ливрее, которую они безобразят своей неуклюжей внешностью»36.
«Скорбя» о нуждах своих усыпанных бриллиантами подданных, Елизавета приказала выдать им жалованье за год вперед, с тем чтобы они могли приодеться к очередному празднеству. Но денег все равно не хватало. Воронцов писал императрице: «…принужден был покупать и строить дворы, заводить себя людьми и экипажем и для бывших многих торжеств и праздников ливреи, платья богатыя, иллюминации и трактаменты делать». В итоге «содержание дома стало превосходить ежедневные доходы». Со вздохом «бедняк» восклицал: «Должность моя меня по-министерски, а не по-философски жить заставляет!»37
В последнее десятилетие царствования Елизаветы Воронцов Постоянно балансировал между двумя соперничавшими при дворе группировками — Шуваловых и Разумовских. И эта политика вполне удалась ему. Он пережил Елизавету и Петра III и с почетом вышел в отставку уже при Екатерине II.
Люди, впервые видевшие блестящий двор Елизаветы, могли не сразу заметить молодого круглолицего человека с мягкими, неброскими манерами. В нем ничего не было от богатырской стати братьев Разумовских или напыщенной гордости Петра Шувалова, но его власть и влияние были необычайно велики. Этого молодого человека звали Иваном Ивановичем Шуваловым, и заслуживает он внимания потомков совсем не потому, что был одним из многих фаворитов.
Шувалов происходил из небогатой и незнатной дворянской семьи. Родился он в Москве в 1727 г., где и получил обычное по тем временам домашнее образование. Благодаря покровительству своих двоюродных братьев — Петра и Александра Шуваловых, занимавших важные должности в правительстве Елизаветы, он в конце 40-х годов попал ко двору и обратил на себя внимание красотой, умом, начитанностью. Екатерина II — в то время великая княгиня — вспоминала о молодом паже: «…я вечно его находила в передней с книгой в руке, я тоже любила читать и вследствии этого я его заметила; на охоте я иногда с ним разговаривала; этот юноша показался мне умным и с большим желанием учиться… он также иногда жаловался на одиночество, в каком оставляли его родные; ему было тогда восемнадцать лет, он был очень недурен лицом, очень услужлив, очень вежлив, очень внимателен и казался от природы очень кроткого нрава». Вскоре Елизавета Петровна приметила пажа, и его одиночеству пришел конец. Осенью 1749 г. он был назначен камер-юнкером, и «благодаря этому, — пишет Екатерина, — его случай перестал быть тайной, которую все передавали друг другу на ухо, как в известной комедии»38.
«Случай» юного Шувалова, который был моложе Елизаветы на 18 лет, поначалу казался таким же недолгим, как и подобные «случаи» молодых людей, на которых обращала внимание императрица. Но прошел год, и стало ясно, что Шувалов надолго поселился в дворцовых апартаментах. Так началось возвышение Ивана Ивановича Шувалова…
Если бы это была только банальная история жизни одного из многочисленных временщиков императрицы, то на этом и следовало бы закончить повествование о нем — уж слишком малопочтенное занятие писать историю, подглядывая в замочную скважину царских спален. Но Шувалов заметно выделялся из длинного ряда фаворитов русских императриц XVIII в. Оставшиеся после его смерти письма, проекты, а также воспоминания современников позволяют увидеть в нем не только фаворита императрицы, но и деятеля русской культуры, последовательного выразителя интересов дворянства.
Особенно большую роль при дворе И. И. Шувалов играл в последние семь-восемь лет жизни Елизаветы, когда она все меньше появлялась на людях, часто болела и жила уединенно в Царском Селе. В эти годы Шувалов был единственным сановником, имевшим свободный доступ к императрице, т. е. ее главным докладчиком и секретарем. От Шувалова зависело, когда подать императрице доклад, как прокомментировать содержание донесения дипломата и ответить на него. Шувалов не скрывал, что он сам подготавливал тексты распоряжений царицы: «Приказала мне написать письмо к собственному подписанию, которое теперь и подано»39.
В системе абсолютной монархии, когда успешное решение дела, а нередко карьера и благополучие чиновника могли зависеть от каприза, проявлений сиюминутного настроения монарха, роль фаворита, влиявшего на монарха, резко возрастала. Переписка Шувалова с крупнейшими деятелями 50-х — начала 60-х годов показывает, что сановники наперебой стремились заручиться поддержкой и дружбой Шувалова. Особенно преуспел в этом канцлер М. И. Воронцов, который делал все возможное, чтобы прослыть приятелем И. И. Шувалова. Не приходится сомневаться, что во многом благодаря И. И. Шувалову его двоюродные братья Петр и Александр Ивановичи Шуваловы сумели нажить огромные богатства, получив от государства доходные металлургические заводы и монополизировав ряд важнейших промыслов. Втягивали Шувалова в свои интриги и другие деятели елизаветинского времени. Сохранилось немало писем «друзей» Шувалова, пекущихся о своем «кредите» при дворе. Лишь когда приблизился конец царствования Елизаветы и знать отшатнулась от фаворита, Шувалов осознал истинную цену такой дружбы. 29 ноября 1761 г., т. е. за месяц до смерти Елизаветы, он писал М. И. Воронцову: «Вижу хитрости, которых не понимаю, и вред от людей, преисполненных моими благодеяниями. Невозможность их продолжать прекратила их ко мне уважение, чего, конечно, всегда ожидать был должен, и не был столько прост, чтоб думать, что меня, а не пользу свою во мне любят»40.
Не следует, впрочем, думать, что мягкий Шувалов был послушной игрушкой в руках своих родственников и приятелей. В марте 1759 г. И. И. Шувалов писал М. И. Воронцову, который просил похлопотать о предоставлении ему хлебной монополии, что в данный момент государство не нуждается в такой монополии. «Сверх того… — заключал Шувалов, — против пользы государственной… я никаким образом на то поступить против моей чести не могу, что ваше сиятельство, будучи столь одарены разумом, конечно, от меня требовать не станете»41. Документы по внутренней и особенно внешней политике, написанные его рукой, свидетельствуют о несомненно самостоятельном уме и аналитических способностях. Шувалов достаточно глубоко разбирался в делах и при необходимости добивался их решения по своему плану, исходя из своих интересов и представлений о деле. Разумеется, излишне доказывать, что суждения Шувалова имели в тогдашней обстановке абсолютную ценность и возражений не вызывали, ибо воспринимались правительствующими чиновниками как указы императрицы.
