Николай Миклухо-Маклай - Человек с Луны
Я сидел около дома, любуясь вечерним освещением дальних гор и леса кругом. Пришел Саул-боро и сел возле меня, но долго ничего не говорил. Наконец, он собрался и сказал: "Маклай, сколько у тебя жен, детей, внуков и правнуков?"
Я посмотрел на него и невольно улыбнулся. Он говорил очень серьезно и смотрел на меня вопросительно. "Где?" — спросил я. "Я не знаю, — ответил Саул. — В России, на Луне", — поправился он. "У меня ни жены, ни детей нет", — сказал я.
Саул недоверчиво засмеялся. "Маклай не хочет говорить, — добавил он. — Ну так скажи, помнишь ли ты, когда это дерево было очень маленьким? — сказал он, указывая на громаднейший Calophilum inophilum{105}, росший неподалеку и которому было, наверное, несколько сот лет. — Ты, может быть, посадил его?"
Поглядев на Саула и не доверяя что-то его серьезности, я пожелал знать, почему он думает, что я так стар.
"Да ты никогда не бегаешь, не хочешь плясать, когда все старики у нас пляшут; жен здесь не хочешь брать; седых волос на голове много, и ты не хочешь, чтобы тебе их выдернули".
В этот вечер Саул ушел от меня очень недовольный тем, что Маклай ничего не хочет ему сказать.
М а к л а й — м о ж е т л и у м е р е т ь?
Я имел обыкновение часу в шестом вечера отправляться к моим соседям в деревню Бонгу. Сегодня я отправился, зная, что увижу там также и жителей других деревень, которых ожидали из Били-Били и Богати. Придя в деревню, я вошел в буамрамру, где происходил громкий оживленный разговор, который оборвался при моем появлении. Очевидно, туземцы говорили обо мне или о чем-нибудь таком, что им хотелось скрыть от меня. Заходящее солнце красноватыми лучами освещало внутренность буамрамры и лица жителей Бонгу, Горенду, Били-Били и Богати. Было целое сборище. Я сел. Все молчали. Мне показалось ясным, что я помешал их совещанию. Наконец, мой старый приятель Саул, которому я всегда доверял более других, позволял иногда сидеть на моей веранде и с которым частенько вступал в разговоры о разных трансцендентальных сюжетах, подошел ко мне. Положив руку мне на плечо (что было не простая фамильярность, которую я не имею обыкновения допускать в моих сношениях с туземцами, а скорее выражение дружбы и просьбы), он спросил меня заискивающим голосом и заглядывая мне в глаза: "Маклай, скажи, можешь ты умереть? Быть мертвым, как люди Бонгу, Богати, Били-Били?"
Вопрос удивил меня своей неожиданностью и торжественным, хотя и просительным, тоном. Выражение физиономий окружающих показало мне, что не один только Саул спрашивает, а что все ожидают моего ответа. Мне подумалось, что, вероятно, об этом-то туземцы и разговаривали перед моим приходом, и понял, почему мое появление прекратило их разговор.
На простой вопрос надо было дать простой ответ, но его следовало прежде обдумать. Туземцы знают, убеждены, что Маклай не скажет неправды; их пословица: "Баллал Маклай худи" (Слово Маклая одно — не должна быть изменена и на этот раз. Посему сказать «нет» нельзя, тем более что, пожалуй, завтра или через несколько дней какая-нибудь случайность может показать туземцам, что Маклай сказал неправду. Скажи я «да», я поколеблю сам значительно мою репутацию, которая особенно важна для меня именно теперь, несколько дней после запрещения войны. Эти соображения промелькнули гораздо скорее, нежели я пишу последние строки. Чтобы иметь время обдумать ответ, я встал и прошелся вдоль буамрамры, смотря вверх, как бы ища чего-то (собственно, я искал ответа). Косые лучи солнца освещали все мелочи, висящие под крышей; от черепов рыб и челюстей свиней мой взгляд перешел к коллекции разного оружия, прикрепленного ниже над барлой: там были луки, стрелы и несколько копий разной формы. Мой взгляд остановился на одном из них, толстом и хорошо заостренном.
Я нашел мой ответ. Сняв со стены именно это тяжелое и острое копье, которое, метко брошенное, могло причинить неминуемую смерть, я подошел к Саулу, стоявшему посреди буамрамры и следившему за моими движениями. Я подал ему копье, отошел на несколько шагов и остановился против него. Я снял шляпу, широкие поля которой закрывали мое лицо: я хотел, чтобы туземцы могли по выражению моего лица видеть, что Маклай не шутит и не моргнет, что бы ни случилось. Я сказал тогда: "Посмотри, может ли Маклай умереть".
Недоумевавший Саул хотя и понял смысл моего предложения, но даже не поднял копья и первый заговорил: "Арен! Арен!" (Нет! Нет!). Между тем некоторые из присутствующих бросились ко мне, как бы желая заслонить меня своим телом от копья Саула. Простояв еще несколько времени перед Саулом в ожидании и назвав его даже шутливым тоном бабою, я сел между туземцами, которые говорили все зараз.
Ответ оказался удовлетворительным, так как после этого случая никто не спрашивал меня, могу ли я умереть.
И з п и с ь м а А. А. М е щ е р с к о м у (с е н т я б р ь, м ы с Б у г а р л о м, н о я б р ь 1877 г., о к о л о о-в а А г о м е с). "Сообразно с моим письмом в Сингапуре я ожидал прихода шхуны за мною в ноябре месяце (1876 г.), но, принимая в соображение довольно далекий путь и зависимость паруса от благоприятного ветра, я не был удивлен, когда шхуна не пришла и в декабре, полагая ее увидеть, во всяком случае, в январе. Я ожидал ее со дня на день, как видите, еще жду по сей день (2 сентября).
Годовое запоздание прихода шхуны, хотя и было источником многих неудобств, дало мне случай сделать наблюдения над действием папуасской пищи (единственно в подробностях немного отличающейся от пищи жителей островов Тихого океана) на белых.
Кроме писем, приход шхуны интересовал меня в чисто материальном отношении. Имея намерение оставаться этот раз на берегу Маклая пять-шесть месяцев, я никоим образом не имел в виду неисполнение моего поручения, и мои припасы были сделаны сообразно тому. В конце января кончился запас риса, затем в продолжение февраля, марта и апреля — все другие. Зная, что провизии на 5 или 6 месяцев у меня достаточно, я не обратил внимания, когда шкипер шхуны сдал мне многие мешки далеко не полные (сухари, бобы) или подменные (в мешки риса лучшего сорта был подсыпан рис дурного качества).
Возвращаясь из моего путешествия по Малайскому полуострову в ноябре 1875 г. и имея всего два или три месяца до отъезда в Новую Гвинею, я не хотел прерывать моих занятий в Бюйтензорге поездкой в Батавию для приготовлений к новому путешествию. Все закупки и приготовления было лучше сделать в Сингапуре, откуда шхуна отправлялась, поэтому я отступил от важного правила, которое должен иметь в виду каждый путешественник: не поручать никому другому приготовления, а делать все запасы и приготовления к путешествию до мельчайших подробностей самому. Я поручил их одной личности в Сингапуре, которая с готовностью взялась исполнить мои поручения и обратить должное внимание, чтобы все было бы хорошо упаковано. Я был наказан за свое доверие и пренебрежение к материальной части моего предприятия.
Я не был доведен до положения, в котором находился в Гарагасси в 1871–1872 гг., когда пришлось обходиться восемь месяцев без соли; у меня и теперь еще есть немного кофе, какао, чай, красное и хинное вино. Некоторые из вещей не были взяты; многие, по случаю дурной упаковки, оказались в малопригодном состоянии. Оказалось, например, что запас дроби был весьма мал, так что уже в марте месяце Мебли, который был на деле далеко не такой стрелок, каким его описывали его соотечественники, исстрелял с лишком 1600 патронов и должен был по случаю недостатка дроби прекратить охоту, так что и в этом отношении стол мой обеднел, и, чтобы не быть принужденным есть одно таро, надо было приискать другие источники. Я нашел для лентяя Мебли вместо охоты другое занятие, именно рыбную ловлю, которая в результате несколько разнообразит мой даже в сравнении с первыми месяцами пребывания в Бугарломе весьма однообразный стол.
Жить в такой отдаленной местности от европейских колоний имеет то большое неудобство, что надо или делать громадные запасы, или привыкать обходиться без многих, иногда весьма необходимых вещей. Мои сборы к этому путешествию в декабре 1875 г. были весьма спешны, и многое было позабыто. Двое из моих часов были приведены в бездействие, одни вследствие падения при экскурсии в горах, другие вследствие опытов, которые вздумал производить над ними один из моих слуг с о. Пелау. Мне пришлось поэтому быть очень осторожным с оставшимися, и я заводил их единственно, когда предпринимал экскурсии. Днем, когда я оставался дома, высота солнца была для меня достаточным регулятором времени…
У меня оказалось только полдюжины тонких стекол для микроскопических объектов. Пришлось быть весьма осторожным и не пренебрегать самыми малыми осколками. Обуви было значительно, но я позабыл привезти пару туфель.
Последствия расхищения моих вещей в Айве (Папуа-Ковиай в апреле 1874 г.) отозвались неприятным сюрпризом и в настоящем путешествии. Многих вещей, которых я тогда лишился, я не мог пополнить в Батавии и Сингапуре, не успел или забыл выписать их из Европы… Так, напр., мой большой ящик с анатомическими инструментами, который был унесен папуасами в горы вместе с другими полезными и необходимыми вещами, я совершенно забыл заменить новым, вовремя выписав из Европы. Пришлось довольствоваться оставшимся небольшим ящиком, дополнив его из несессера хирургическими инструментами и остальными, выбрав даже между столярными принадлежностями.
