Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе

По-видимому, после поражения под Варной, варяги отправились знакомым путем в Закаспии. Анонимная «История Дербенда», написанная в конце XI в. и дошедшая до нас в сочинении XVII в., сообщает о последнем по времени походе руссов в Закаспий в 40-е годы XI в. [147, с. 46–70]. Это известие не только позволяет включить поход Ингвара в серию «восточных походов» варягов, но и сделать попытку уточнить происхождение топонима «Серкланд». Его связывали с народом Serkir — сарацинами, с латинским Sericum — «шелк» [140, с. 206–207]. Не отрицая этих версий, добавим, что в интересующем нас районе одним из крупных политических образований был Серир (на территории Дагестана). В первой четверти XI в. сложились особо прочные отношения Серира с приморскими областями [37, с. 187], и, возможно, именно в это время название «Серир» стало известно в Закаспий скандинавам, а в форме «Серкланд» утвердилось для обозначения мусульманских стран. О том, что какая-то часть дружины Ингвара устремилась именно на Кавказ, свидетельствует и грузинская «Летопись Картли»: вскоре после 1043 г. 3 тыс. «варангов» по р. Риони поднялись с моря, и приняли участие в войне клдекарского эристава Липарита Багваши с царем Багратом IV [163, с. 164–172]. Гибель Ингвара в последнем из закаспийско-кавказских «походов русов» завершает, по существу, заключительный этап русско-скандинавских связей эпохи викингов.

Обобщая данные исторических и археологических памятников, необходимо констатировать, что различные этапы и стороны этих отношений неравномерно отразились в разных группах источников. Систематизация сведений скандинавских саг в «Россике» Е.А.Рыдзевской, рунических надписей в своде Е.А.Мельниковой, археологических материалов, проведенная коллективными силами исследователей, подтверждает давно уже обоснованный вывод о том, что ни теория «норманнского завоевания», ни — «норманнской колонизации» важнейших центров Восточной Европы не находит в этих источниках подтверждения [236, с. 152–165]. Но зато все более отчетливо выступает многосторонний и глубокий характер русско-скандинавских связей, отнюдь не исчерпывавшихся использованием наемных вооруженных сил, или даже «призванием» князя в один из северных городов. Динамика постепенного накопления общего культурного фонда — будь то ремесленные приемы, орнаментальный стиль, погребальные обряды, ономастикой, эпические предания, наконец, политические идеи (реализованные, в частности, в династических браках XI–XII вв.), — свидетельство длительного развития отношений, охвативших — в разной мере — различные уровни экономической, общественной, политической, культурной жизни обеих сторон.

Области культурного взаимодействия между Русью и Скандинавией можно сейчас дифференцировать и обозначить лишь приблизительно; тем не менее они отчетливо выявляются в разных группах источников. Выделяются четыре уровня обмена.

I. Материально-ценностный: представлен артефактами и материальными ценностями, включая монетное серебро и различные категории вещей, от керамики (славянской — в Скандинавии, скандинавской — на ОТРП) до украшений. Обмен на этом уровне начинается в середине VIII в., достигая максимума в первой половине X в.

II. Семантически-знаковый: обмен знаковыми системами, художественными мотивами, образами. Надписи, граффити на монетах, заимствованные орнаменты, «вещи-гибриды», ономастикой, билингвизм свидетельствуют, что этот уровень обмена устанавливается в начале IX в. и достиг максимума в течение X в.

III. Социально-политический: социальные институты и нормы, их взаимопроникновение также было двусторонним (ср. заимствования: слав, «гридь» и сканд. torg); по изменениям погребального обряда, распространению новых социальных атрибутов начало этого взаимодействия относится ко второй половине IX в., максимум — ко второй половине X в.

IV. Идеологический: обмен духовными ценностями. Он находил выражение в политических и религиозных идеях, династических связях, в использовании общего фонда сведений при создании национальных литератур. Основные импульсы (включавшие и ряд «восточных» образов и мотивов [310, с. 177–339]) поступали из Руси на Север. Если «заморье» в ПВЛ выступает обобщенным воплощением представления об эпическом источнике единой великокняжеской власти, то и в композиции «Хеймскринглы» мотив пребывания конунгов-миссионеров «на Востоке в Гардах» фиксирует поворотные моменты в судьбах Норвегии. Русская летопись не сохранила никаких воспоминаний о северных конунгах, гостивших в Киеве; напротив, киевский князь Ярослав Мудрый, «конунг Ярицлейв» королевских саг — эпически обобщенный образ христианского правителя, воплощающий новые государственно-политические идеалы, не только родич и союзник, но в чем-то и образец для северных конунгов. Центр тяжести новых идеологических ценностей — скорее, на Руси, чем на Севере. Варягов-мучеников киевляне чтили как местных православных святых; а иноземная церковь Олава в Новгороде, первый зарубежный храм во имя христианского патрона Скандинавии, словно акцентирует сакральную значимость для норманнов того пространства, «Гардов», откуда начинался его провиденциальный последний поход.

Уровень обмена в идеологической сфере намечается (в области эпоса) не позднее середины X в., достигает максимума — в XI в., а художественное выражение обретает уже в русской литературе XII, и скандинавской XII–XIII вв.

В примерном соответствии с этими четырьмя основными уровнями находится и та периодизация, которая устанавливается для русско-скандинавских отношений VIII–XIII вв.

Лишь три из пяти периодов относятся собственно к эпохе викингов в Северной Европе. Ее конечный рубеж приходится на начало четвертого периода, и отмечен богатырской фигурой Харальда Хардрады, из Киева отправляющегося «туда, где арабы с норманнами бой ведут на земле и на море», но только уже не в отрезанный печенегами «Серкланд» Ингвара Путешественника, а в Византию. Эта пора его деятельности, полностью принадлежащая еще эпохе викингов, освещена в сагах и «драпах» с широким использованием восточноевропейских, русских эпических мотивов, входивших в общий дружинный фонд [189, с. 184, 200–202]. Вернувшись в Киев со сказочными богатствами, Харальд — Соловей Будимирович, добивается, наконец, руки воспетой им «Герды Гардов», Елизаветы Ярославны. И вся его дальнейшая судьба — возвращение в Норвегию, утверждение на престоле, длительная борьба с соседними королями и, наконец, героическая гибель в битве за английский престол — это уже, собственно, средневековье; а в плане русско-скандинавских отношений — начало нового, «династического этапа». Династические связи между правящими дворами в эпоху феодально-монархических государств были действенным средством развития и регулирования политических отношений, поэтому их следует рассматривать как закономерную форму эволюции русско-скандинавских связей, выражающую переход этих связей в новое, государственно-политическое качество. И снова необходимо констатировать, что инициатива в развитии этих связей принадлежит Руси, где значительно раньше, чем в Северных странах, конституировалась построенная по византийским нормам концепция верховной феодальной власти. Создателем новой системы отношений стал столь хорошо известный норманнам «конунг Ярицлейв», к концу своей деятельности не только претендовавший на равноценный византийскому титул «царя» [186, с. 416], но и умело зафиксировавший родственными связями стабильные отношения со скандинавскими королевствами (он взял в жены дочь шведского короля Ингигерд, а их дочь Елизавета стала женой сначала Харальда Норвежского, а после его гибели — Свейна Эстридсона Датского). Именно так была заложена основа системы международных династических связей киевских государей, функционировавшая до XIII в. [383, с. 426–429].

Династические связи русских князей

Владимир — (989-1011) — Анна (Византия)

Владимировичи

Ярослав — (1020–1050) — Ингигерд-Ирина (Швеция)

Мария-Добронега — (1040–1087) — Казимир I (Польша)

Ярославичи

Владимир — (?) — Ода, графиня Липпольд (Германия) — (до 1052)

— Ида фон Эльсдорф (Германия)

Изяслав-Дмитрий — (1043–1078) — Гертруда (Польша) Вышеслава — (?) — Болеслав II (Польша)

Всеволод-Андрей — (1050–1067) — дочь Константина IX Мономаха (Византия)

Анастасия — (1039–1046) — Андрей (Венгрия)

Елизавета — (1044–1066) — Харальд (Норвегия)

— (1067-?) — Свейн (Дания)

Анна — (1050–1060) — Генрих (Франция)

— (1060–1075) — Рудольф, граф Креспи-Валуа (Франция)

Внуки Ярославли

Ростислав-Иван Владимирович — (1060–1067) — Ланка? (Венгрия) Ярополк-Петр Изяславич — (1073–1086) — Кунигунда фон Орламюде (Германия)