Славянские колдуны и ведьмы - Александр Николаевич Афанасьев
Новые греки смешивают вампиров с вовкулаками. Злые демоны, овладевая трупами усопших под церковным проклятием, одушевляют этих мертвецов, делают их оборотнями (βουρχόλαχες) и через их посредство распространяют повсюду свое губительное влияние. Βουρχόλαχες бегают ночью по улицам, стучатся в двери домов и выкликают имена местных жителей; кто отзовется на их оклик – тот немедленно умирает, подобно тому как, по славянским преданиям, все отозвавшиеся на голос Моровой девы гибнут от заразы.
В Германии существует поверье, что с кончиною ребенка, рожденного с зубами во рту, начинается всеобщая, повальная смертность; существуют также сказания о мертвецах, которые, лежа в могилах, грызут свое собственное тело и одежды, а по ночам выходят из гробов, давят сонных и насылают на окрестное население мор[708]. Чудовищный Грендель, о котором упоминает поэма о Беовульфе и который приходил ночью сосать кровь из жил спящих воинов, вполне соответствует жадным вампирам и вовкулакам; мать Гренделя носила прозвание волчицы. Яков Гримм указывает на подобное же свидетельство в одной из древнесеверных caг[709].
Символическое надгробие Юре Грандо (Giure Grando), первого документально зафиксированного вампира (Хорватия)
Слово «вампир» – «упырь» (упир, впир; женск. – вампера, упирица, упирина, упирja) доселе не объяснено надлежащим образом; исследователи сближают его с литовским wemptî – пить (ału wemptî – потягивать брагу, wempti, wampiti – ворчать, бурлить, бормотать) или производят от корня pî (пить), с приставкою у – av, va. Если принять это производство, будет означать опойцу, существо, которое впивается в живое тело и сосет из него кровь, как пиявка. Хорутане именуют вампира pijawica; о человеке с красным от опьянения лицом сербы выражаются: «црвен као вампир»; и сербы, и словаки горького пьяницу обзывают vlkodlak’oм[710]. Это существенное, характеристическое свойство упыря роднит его со змеем (смоком), высасывающим из своих жертв молоко и кровь, и с великаном Опивалою.
Первоначально под именем упыря предки наши должны были разуметь грозового демона, который сосет тучи и упивается дождевою влагою, ибо в древнейших мифических сказаниях дождь уподоблялся крови, текущей в жилах облачных духов и животных. Очевидно, высасывание крови вампирами есть то же самое, что высасывание ведьмами и вовкулаками молока из небесных кобылиц и коров; меняются только поэтические краски, основная же мысль и там, и здесь – одна.
Зимний холод, оцепеняющий дождевые тучи, повергает творческие силы природы усыплению, смерти, проклятию; бог-громовник и молниеносные духи – сосуны дождей – скрываются в облачных подземельях и засыпают в гробах-тучах. Но эта смерть – временная; с возвратом весны они пробуждаются, восстают из гробов и начинают сосать молоко или кровь, т. е. живительный дождь, из облаков, усыпленных чарами зимы. Сосут они по ночам, т. е. во мраке грозовых туч, которые, облегая со всех сторон небо, претворяют светлый день в темную ночь; с возгласом петуха (знамение утреннего рассвета и громовых ударов, рассеивающих тучи) духи эти немедленно исчезают.
Вампир может высасывать жизненные соки (питаться кровью), не только являясь в дома и нападая на сонных; той же цели достигает он, терзая собственное тело острыми, железными зубами или принимаясь жевать свой саван, а по кашубскому поверью – и тогда, когда ударяет в колокол. Саван в данном случае есть туманный, облачный покров, облекающий молниеносного духа, т. е. телесная риза, в которой пребывает пламенная душа усопшего; железный зуб есть метафора молнии, а звон – громовых раскатов.
Таким образом, пробужденная молния начинает грызть облако, как свое тело или свой саван, и точить из него живую воду дождя, или, выражаясь поэтически, упивается горячею кровью. Замирая на зиму, духи-вампиры лежат в гробах-тучах нетленными мертвецами, подобно тому как в действительности трупы усопших, покоясь в земле, охваченной зимнею стужею, не разлагаются до наступления теплой весны.
В русском народе доныне удерживается суеверное убеждение, что колдуны, ведьмы, опойцы и вообще люди, предавшиеся злому духу, проклятые или отлученные от церкви, по смерти своей не гниют, что мать сыра земля не принимает их, что они выходят по ночам из гробов, бродят возле прежнего своего жилища и являются к родным и соседям; поэтому и называют их полуночниками.
Существует рассказ о матери, которая прокляла своего сына, и труп его оставался нетленным целых сто лет; наконец его откопали, старуха мать, которая еще продолжала жить, изрекла прощение – и в то же мгновение мертвец рассыпался прахом[711]. Болгары через каждые три года разрывают могилы, и если найдут неистлевшие трупы, то, признавая этих мертвецов состоящими под родительским или священническим проклятием, снова отпевают их и возносят за них заупокойные молитвы[712].
По древнему воззрению, в шуме весенней грозы праздновался брачный союз дьявола или вовкулака с ведьмою; плодом этого союза была летучая молния – упырь, существо эльфическое, воздушное, всюду свободно проникающее и потому, по мнению народа, рождаемое без костей[713]. Отсюда возникли сказания: во-первых, о плотском смешении вовкулаков с женщинами и, во-вторых, о появлении упырей на свадьбах и высасывании ими из жениха и невесты крови.
Рядом с этими мифическими представлениями необходимо поставить сербское предание о духе, излетающем из ведьмы. «Вjештица, – говорит Караджич, – има у себи некакав ћаволски дух, kojи у сну из ње изиће и створи се у лепира, у кокош или у ћурку, па лети по кућама и jeдe људе, а особито малу щецу; кад наће човjека гдje снава, а она га удари некаквом шинком преко лиjеве сисе те му се отворе прей док извади срце и изjеде, па се онда прей опет срасту. Неки тако изjедени људи одмах умру, а неки живе више времена, колико je она одсудила кад je ерце
