Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор
Германское единство выглядит отлично до той поры, пока остается удаленной перспективой. Миттеран в сентябре сказал Тэтчер, что он не так встревожен, как она, но только потому, что он верит, что ЕС и особенно единая валюта будут работать как ограничитель, но также и потому, что он не ждет, что германское объединение произойдет скоро. Он сказал ей по секрету, что Горбачев не воспринимает объединенную Германию в НАТО, а Вашингтон не допустит, чтобы ФРГ вышла из Альянса: «Alors, ne nous inquiétons pas: disons quelle se fera quand les Allemands le décideront, mais en sachant que les deux Grands nous en protégeront» (Поэтому не станем волноваться: давайте скажем, что это произойдет тогда, когда такое решение примут сами немцы, понимая, что две сверхдержавы защитят нас от них)[502].
Однако теперь Миттеран сказал Генщеру, что дело явно пошло. И раз Европа пришла в движение, старые территориальные вопросы проснутся. Кто-то не сможет даже представить себе возврат к 1913 г., и мир может оказаться на грани войны. Является императивом, что воссоединение, когда бы оно ни произошло, должно происходить в сети безопасности все более консолидирующегося Европейского сообщества. Если интеграционный процесс прервется, он боится, что континент может вернуться к дням политики альянсов. И он ясно дал понять Геншеру, что Коль действует деструктивно, выступая в роли «тормоза» ЭВС. Он добавил, что до сих пор Федеративная Республика всегда была мотором европейского объединительного процесса. Сейчас этот процесс замер. И если Германия и Франция не посмотрят друг другу прямо в глаза на саммите в Страсбурге в декабре, другие от этого только выиграют. Тэтчер не только блокирует всякий прогресс в Европе, но и объединится с другими против германского единства.
В отличие от Тэтчер Миттеран принял то, что остановить процесс германского воссоединения невозможно и что на самом деле это справедливо. Но он настаивал, что этот неостановимый процесс должен быть надлежащим образом интегрирован с проектом ЕС. «Европа» не только помогла абсорбировать его укоренившиеся подозрения в отношении немцев, но он также почувствовал, что она дала ему возможность влиять на Бонн: и это было преимущество вливания немецкой марки в единую валюту. А вот у Тэтчер, при всей ее намного большей германофобии, подобного оружия в арсенале не было: она игнорировала Европейский проект и ненавидела единую валюту. На самом деле она все больше отодвигалась на поля европейской политики. Но это не беспокоило британского премьера. В действительности ей, кажется, нравилось оставаться в меньшинстве, если она была убеждена в собственной нравственной правоте[503].
В такой вот атмосфере лидеры стран ЕС встретились в Страсбурге 8–9 декабря. Теперь уже Колю, а не Геншеру пришлось разбираться со всем этим – и это не доставляло ему удовольствия. Как он позднее написал в своих мемуарах, он не мог припомнить другой такой «напряженной» и «недружеской» встречи. Он ощущал себя так, словно предстал перед судом[504]. У всех на уме было только воссоединение. Давние коллеги, которые, казалось, так верили в европейскость ФРГ, теперь оказались в ужасе, что Бонн пойдет собственной дорогой – словно поезд, несущийся вперед все быстрее и быстрее и, быть может, совсем в другом направлении, чем от него ожидали. Коль чувствовал, что весь зал был полон вопросов: можно ли ему вообще доверять? Остается ли ФРГ надежным партнером? Остаются ли немцы лояльными Западу? И только лидеры Испании и Ирландии встретили идею воссоединения Германии с открытым сердцем. Коль чувствовал, что Бельгия и Люксембург могут создать проблемы. У всех остальных имелись свои опасения, и они их не скрывали. Итальянец Джулио Андреотти открыто предупредил о возможности «пангерманизма»; и даже коллега, христианский демократ из Нидерландов Рууд Любберс, не мог скрыть своего недовольства амбициями германского воссоединения[505].
На самом деле Коля нервировала Тэтчер. Ее любимым коньком на протяжении обоих дней была «нерушимость границ». Она заговорила об этом в первый же рабочий день, и Коль был ужасно раздражен этим, потому что чувствовал, что ее целью была вовсе на западная граница Польши, а разделение между Востоком и Западом Германии. После ужина при обсуждении текста коммюнике саммита Тэтчер угрожала применить право вето, если принцип «нерушимости границ» ОБСЕ не будет четко упомянут. И Коль вновь потерял самообладание, со злостью напомнив ей, что главы правительств ЕС по множеству случаев подтверждали то, что она сейчас ставит под сомнение: воссоединение Германии через самоопределение в соответствии с Хельсинкским заключительным актом. Тэтчер буквально взорвалась: «Мы дважды разбили Германию! И они опять возвращаются!» Коль прикусил губу. Он знал, что она прямо говорит то, о чем многие вокруг лишь думают[506].
Это для него было особенно чувствительно, потому что он знал, что Тэтчер и Миттеран в тот день общались тет-а-тет. Но он не знал, что во время этой встречи она достала из своей знаменитой сумочки две карты, где были отмечены границы Германии в 1937 и в 1945 гг. Она указала на Силезию, Померанию и Восточную Пруссию: «Они займут все, и Чехословакию». Временами Миттеран подыгрывал ей – говоря, например, что «мы должны оформить особые отношения между Францией и Великобританией точно так же, как в 1913 и в 1938 гг.», он также спокойно утверждал, что воссоединение нельзя предотвратить, добавляя «мы должны обсуждать с немцами и уважать договоры», и подтвердил сам принцип воссоединения. Но Тэтчер пропустила все это мимо ушей: «Если Германия будет направлять ход событий, она возьмет под свой контроль Восточную Европу точно так же, как Япония поступила на Тихом океане, и это будет неприемлемо с нашей точки зрения. Другие должны объединиться, чтобы этого избежать»[507].
Но они не объединились. Когда коммюнике было опубликовано, стало очевидно, что Франция и Германия держатся вместе, твердо придерживаются и валютного союза, и германского воссоединения. Более того, все, кто изначально сомневался, к ним присоединились.
По вопросу валютного союза ЕС-12 отвергли яростные возражения Тэтчер и сделали новый и важный шаг в направлении создания центрального банка и общей валюты. Они согласились созвать специальную межправительственную конференцию в декабре 1990 г. – после
