О Рогова - Богдан Хмельницкий
- А полковник? - спросил Богдан.
- Полковника посадили на кол.
- Пусть их! - говорил Богдан. - На свою голову они народ поднимают.
Однако, гетман колебался; он ясно сознавал, что власть его теперь не та, что была до Берестечка. Богун совсем не слушался его приказаний; Гаркуша и Жданович, бившиеся с Радзивиллом под Киевом, тоже действовали на свой страх, а хан и не думал присылать ему подмоги. Шпионы Хмельницкого доносили ему, что хан только хитрит и вовсе не желает вести войну с ляхами. У самого же Богдана не было и шести тысяч войска, а с такой силой нельзя было двинуться даже на коронного гетмана.
- Послушайте моего совета, - нашептывал ему Выговский, - помиритесь с панами хоть для виду на время, а там будем думать о Московии.
Хмельницкий долго колебался, но наконец решился послать к Киселю послов с просьбой походатайствовать за него в польском лагере. Посланному было вручено письмо коронному гетману. В этом письме Хмельницкий оправдывал свои действия, намекал на то, что военное счастье переменчиво, просил посоветовать королю помириться с казаками. Заканчивал он письмо свое так: "Мы не подвигаемся с нашим войском, будем ждать милостивого вашего решения и надеемся получить его в понедельник".
Потоцкий долго совещался с киселем. Прочитав письмо гетмана, он сказал:
- Этот казак в самом деле воображает, что мы его вассалы, мы одерживаем победы за победами, а он осмеливается присылать нам свои приказания!
- Согласитесь, пан воевода, - заметил Кисель, победы наши не слишком-то значительны. Сам Хмельницкий нам не страшен, тем более, что и у казаков он нынче не в особенной чести, не страшен самый народ русский, страшны эти хлопы, ожесточенные до того, что они готовы лезть с ножом на каждого пана... Я не говорю уж о мужчинах, даже женщины идут на нас с косами и кольями. Того и гляди придут к казакам турки на помощь или, еще того хуже, подымется на нас Московский царь, и тогда Хмельницкого не уговоришь заключить мир. А войско наше? Оно больше терпит от голода и от всяких недостатков, чем от неприятеля... Вот уж у нас появились болезни, мор на людей... это хуже борьбы с казаками...
Потоцкий в душе соглашался с доводами Киселя, но по врожденному упрямству хотел, по крайней мере, дать почувствовать послам унижение. Он приказал их провести по всему обширному польскому лагерю как раз в то время, когда войско готовилась к выступлению. Разбранил их, затопал на них ногами, чтобы они выдали ему Хмельницкого, перевязали татарских мурз и перебили всех татар, находящихся в их лагере.
- Вот увидите, - говорил он им, - завтра я соединюсь с литовским гетманом и тогда мы ударим на вас так, что от вашего табора и следа не останется.
Одного из послов он оставил заложником, другого отпустил к казакам с паном Маховским, назначенным им комисаром от польского войска.
Хмельницкий со своим войском стоял в то время под Рокитной. Польского комисара встретили с честью, стреляли из пушек и ружей и, прежде, чем приступить к делу, пригласили посла на банкет. Шумно было в просторном шатре Хмельницкого на этом банкете; собрались все полковники и в дружеской беседе разговорились о Берестечке.
Пан Маховский, умный обходительный аристократ, сразу расположил всех к себе своими мягкими манерами и непринужденным тоном.
- Всему виной этот злодей хан! - говорил полковник Богун. - Если бы не он, мы бы вас опять побили.
- Да, - прибавил Хмельницкий, - этот бессовестный басурман славно меня обманул. Он клялся и Аллахом, и Мухаммедом, что вернется, а как заманил меня подальше, и взял с собой.
- Это потому, что казаки завели дружбу с неверными, - отвечал Маховский, - теперь они сами видят, насколько можно полагаться на татар.
- Ну, теперь довольно повоевали, - сказал Хмельницкий, - пора дать народу и отдых.
- Совершенно верно изволил заметить пан гетман, - ответил Маховский и подал Хмельницкому королевское письмо.
Гетман торопливо пробежал королевскую грамоту, сильно побледнел, потом вспыхнув, нахмурился и гневно проговорил:
- Милостивые паны коронные гетманы лишают меня моего гетманского титула, дарованного мне королем.
- Не хорошо это, панове! - заметил Джеджалык. - Не хорошо отнимать честь от нашего батька.
- Ясновельможные паны и не думали оскорблять пана гетмана, - мягко отвечал посол. - Но панам казакам известно, что милостивый король изволит гневаться на пана Хмельницкого и не приказал признавать за ним гетманского достоинства. Будьте уверены, - поспешил он прибавить, встретив мрачный взгляд Хмельницкого и замечая тайные знаки Выговского, - все это переменится, если только пану благоугодно будет разорвать союз с ордой и прекратить всякие сношения с татарами.
- Дружба моя с татарами совсем не мешает панам, - резко возразил Богдан. - Если я не велю, татары не будут вредить ляхам, а, напротив, еще могут принести им пользу. Я их поведу на турок и водружу свое знамя на стенах Цареграда.
Какие доводы не приводил польский посол, Хмельницкий упорно стоял на своем. Наконец, Маховский не выдержал и с сердцем сказал:
- Вижу, что мне не переубедить пана гетмана, присутствие мое здесь бесполезно, прошу позволения уехать.
Он холодно раскланялся и уходил уже из двери, когда Хмельницкий крикнул ему вслед:
- Прошу пана Маховского посоветовать панам утвердить Зборовский трактат!
Выговский поспешно вышел за послом.
- Пан Маховский, - сказал он ему вполголоса, - проиграет, если уедет теперь.
Маховский уже садился в повозку, но, увидав гетманского писаря, остановился.
- Если пан Выговский окажет мне помощь, то я ручаюсь ему за особую королевскую милость.
Выговский вернулся в гетманский шатер.
- Пан гетман поступает неблагоразумно, - шептал он наклонясь к захмелевшему Богдану, - можно дать обещание послу, а затем его не исполнить.
- Не твое дело! - грозно крикнул Хмельницкий. - Знай свою чернильницу и не суйся с советами, когда их не спрашивают.
- Я говорю на пользу пана гетмана! - настаивал шляхтич вспыхнув.
- А я тебе говорю, что ты там стакнулся с этим поляком и хочешь меня поддеть.
- Пан гетман всегда может обидеть своего верного слугу, - проговорил Выговский, принимая смиренный вид.
- Не лезь, когда не спрашивают, - резко оборвал его гетман. - Ступай прочь!
По расстроенному виду его Маховский сразу понял, что дело проиграно.
- Нет надежды? - спросил посол.
- Подождите еще! - отвечал писарь. - У него всегда так: сперва прогонит, а потом пришлет за мной и согласится. Прошу пана в мою палатку.
Действительно, не прошло и часа, как Выговского потребовали к гетману. Долго они совещались. Наконец, писарь вернулся.
- Ну, что? - спросил Маховский.
- Хмельницкого-то я убедил, - отвечал писарь, - он со своей стороны согласен; но с полковниками не так легко сговориться; они твердят, что чернь взбунтуется, что татары нас не послушают и нас же будут грабить. Не лучше ли пана гетмана пригласить в польский лагерь! - заметил Выговский. Там с ним легче сговориться, а тут всякое решение тотчас же дойдет до черни и может нам дорого обойтись.
- Так пойдемте к пану гетману, - сказал Маховский.
Они вошли в гетманский шатер.
- А, пан посол еще не уехал? - весело проговорил Хмельницкий.
- Прошу пана гетмана, - низко кланяясь, сказал Маховский, пожаловать в наш обоз.
- Что скажешь, пан писарь, - обратился к Выговскому Хмельницкий, ехать мне в гости к панам?
- Полагаю, что пан гетман хорошо сделает, если примет приглашение, отвечал писарь.
- Не бывать этому! - крикнул Джеджалык, стукнув кулаком по столу. Что вьешься, как змея, около гетмана?
- Не пустим мы батька! - заговорили бывшие в ставке полковники. Только не хватало, чтобы и он остался в польском лагере.
- Старшины будут договариваться в польском лагере, - возразил Богун. - А как мы поладим с чернью?
- Довольно мы натерпелись под Берестечком, - добавил Довгун. - Пусть паны комисары приезжают к нам. - Что дело, то дело! - подтвердил Хмельницкий. - Пусть паны назначат комисаров, а я передвину свое войско в Белую церковь, там в замке и договоримся.
- Пан гетман всегда найдет благоразумный исход! - проговорил Выговский. - Ничего лучшего нельзя и придумать: в Белой церкви паны будут вполне безопасны от черни.
Маховский нетерпеливо передернул плечами.
- Это недоверие! - сказал он. - Его величество дарует мир, а паны полковники не хотят отпустить своего гетмана на несколько часов в наш лагерь. Это оскорбительно для чести его величества.
- На коленях умоляю принять эти условия! - сказал Выговский, опускаясь на одно колено перед послом и незаметно делая ему знаки глазами. - Невозможно вести переговоры на глазах у черни и у татар. Клянусь, что паны будут безопасны!
Маховский уехал, а Хмельницкий перевел лагерь под Белую Церковь.
- Пан Кисель, я к вам с поклоном, - говорил Потоцкий старику-воеводе, пригласив его в свою палатку, - не откажите опять ехать комисаром к этому вздорному казаку; быть может, на этот раз вам удастся склонить его на наши предложения.
