Петр Мультатули - «Господь да благословит решение мое...»
Н. А. Павлов в своей книге писал: «Государь все время спокоен. Одному Богу известно, что стоит Ему это спокойствие. Лишь 3-го марта, привезенный обратно в ставку, Он проявляет волнение. Сдерживаясь, стараясь быть даже веселым, Он вышел из поезда, бодро здороваясь с великими князьями и генералитетом. Видели, как Он вздрогнул, увидав шеренгу штаб-офицеров. Государь всех обходит, подавая руку. Но вот конец этой шеренге. Крупные слезы текли по Его лицу, и закрыв лицо рукой, Он быстро вошел в вагон. Прощание со ставкой и армией. Государь видимо сдерживает волнение. У иных офицеров на глазах слезы. Наступила еще и последняя минута. Где-то тут должны нахлынуть тени Сусанина, Бульбы, Минина, Гермогена, Кутузова, Суворова и тысяч былых верных. Здесь и гвардия, военное дворянство, народ. Слезы офицеров — не сила. Здесь тысячи вооруженных. И не одна рука не вцепилась в эфес, ни одного крика „не позволим“, ни одна шашка не обнажилась, никто не кинулся вперед, и в армии не нашлось никого: ни одной части, полка, корпуса, который в этот час ринулся бы, сломя голову, на выручку Царя, России. Было мертвое молчание»[540].
8 марта 1917 года Император Николай II отдал свой последний приказ по армии: «В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения Мною за себя и за сына Моего от Престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжении двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.
Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот — изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе святой великомученик и победоносец Георгий.
НИКОЛАЙ.
8 марта 1917 года. Ставка.
Подписал: начальник штаба, генерал Алексеев».
«Трудно встретить более благородное, более сердечное и великое в своей простоте прощальное слово Царя, который говорит только о счастье оставленного им народа и благополучии Родины. В этом прощальном слове сказалась вся душа Государя и весь его чистый образ», — писал генерал Дубенский[541]. Об этом же пишет и С. П. Мельгунов: «Может ли кто-нибудь, прочитав приказ, написанный в ту минуту, когда, утратив свое высокое положение, он был арестован[542], поверить, что Император был лицемерен?!»[543]
«Демократическое» временное правительство побоялось довести последний приказ Царя до армии. Специальной телеграммой Гучкова на имя Алексеева категорически запрещалось передавать приказ в войска. Алексеев, недавно рыдавший при прощании с Государем, немедленно исполнил этот приказ, хотя он не был даже подчинен военному министру. «До Государя, — пишет Дубенский, на другой день дошло известие о запрещении распубликовывать его прощальное слово войскам, и Его Величество был глубоко опечален и оскорблен этим непозволительным распоряжением»[544].
Почему же Временное правительство так испугалось этого спокойного и внешне совершенно не опасного приказа свергнутого Царя? «Почему? — вопрошает Мельгунов, — Не потому ли, что прощальное слово вступало в резкую коллизию с настроением либеральной общественности, воспринимавшей и оправдывавшей переворот, как неизбежную реакцию на антипатриотическую позицию старой власти? Не потому ли, что впечатление, полученное Бьюкененом, могло совпасть с аналогичным в армии, которое не могло бы оправдать ни ареста бывшего Императора, ни юридического расследования его прикосновенности к воображаемой „измене“?»[545]
Отречение Николая II вызвало шок в армии. Слова Крымова о том, что «в армии все с радостью будут приветствовать известие о перевороте» оказались ложью. «Войска были ошеломлены — трудно определить другим словом первое впечатление, которое произвело опубликование манифестов. Ни радости, ни горя. Тихое сосредоточенное молчание, — писал генерал Деникин. — Так встретили полки 14-й и 15-й дивизий весть об отречении своего Императора. И только местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат текли слезы. […] Никакого озлобления лично против Государя и против Царской семьи не было. Наоборот, все интересовались их судьбой и опасались за нее»[546].
Прекрасной иллюстрацией реакции армии на февральский переворот является записка генерала Алексеева Временному правительству, сделанная им 14 марта 1917 года. В ней Алексеев подробно, по фронтам, описывает то настроение, с каким русские воины встретили известие о свержении Императора: «На Северном фронте: происшедшая перемена и отречение Государя от престола — приняты сдержанно и спокойно. Многие к отречению Императора Николая II и к отказу от престола великого князя Михаила Александровича отнеслись с грустью и сожалением. По некоторым данным можно судить, что многим солдатам манифесты были непонятны, и они еще не успели разобраться в наступивших событиях. Во 2-м Сибирском корпусе 12-й армии: возбужден целый ряд вопросов относительно могущих произойти последствий. Были некоторые голоса, что без царя обойтись нельзя и надо поскорее выбирать государя, что евреев нельзя иметь офицерами, что необходимо наделить крестьян землей при помощи крестьянского банка. […] В сибирской казачьей дивизии Сводного корпуса манифесты произвели удручающее впечатление. Некоторыми выражалась надежда, что Государь не оставит своего народа и вернется к ним. Для части солдат это впечатление смягчалось тем, что Император Николай II преемником себе назначил великого князя Михаила Александровича, что Россия — еще не республика, относительно которой высказывались отрицательно. Однако, сам переход к новой власти казаками Сибирской казачьей дивизии принят с полной покорностью. На Румынском фронте происшедшие перемены войсками встречены спокойно. Отречение Императора Николая II на офицеров 9-й армии произвело тягостное впечатление. В 4-й армии большинство преклоняется перед высоким патриотизмом и самопожертвованием Государя, выразившемся в акте отречения. Здесь же манифест великого князя Михаила Александровича встречен с недоумением и вызвал массу толков и даже тревогу за будущий образ правления […] В Кавказской армии к перемене строя войска отнеслись спокойно. В Балтийском флоте переход к новому строю воспринят восторженно. В Черноморском флоте последние события встречены спокойно»[547].
Как мы видим, за исключением всегда революционизированного Балтийского флота, основная масса армии была далека от «восторга» по поводу отречения Царя. Более того, во всех донесениях чувствуется горечь и тревога за судьбы Родины. «Кругом, в нашем полку, и особенно среди офицеров, чувствовалось тяжелое настроение и волнение за судьбу России, Государя Императора и всей Его Семьи», — писал командир Преображенского полка полковник А. П. Кутепов[548]. Но лишь в редких случаях эта горечь и тревога приняли активный характер. Храбрый генерал граф Ф. А. Келлер, собрав от каждой сотни и эскадрона представителей, заявил им: «Я получил депешу об отречении Государя и о каком-то временном правительстве. Я ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю: „3-й конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя“»[549]. Дружное «ура!» было ему ответом драгун, казаков, гусар. «Подъем был колоссальный, — вспоминал генерал А. Г. Шкуро. — Все хотели идти спасать плененного, как нам казалось, Государя». Келлер был отстранен Временным правительством от командования. Прощаясь со своим командиром, войска прошли перед ним в последнем параде под звуки «Боже, Царя храни!»
Почти сразу после отречения Царя в армии начался развал. Смертельный удар ей был нанесен «Приказом № 1», изданным новым военным министром Гучковым. Но главной причиной этого развала стало устранение Царя. «С падением Царя, — писал генерал П. Н. Врангель, — пала сама идея власти, в понятии русского народа исчезли все связывающее его обязательства. При этом власть и эти обязательства не могли быть ничем заменены»[550]. «Солдат решил, что раз Царя не стало, то не стало и Царской службы и Царскому делу войне — наступил конец. Он с готовностью умирал за Царя, но не желал умирать за „господ“. Офицер, призывавший солдата защищать Родину, становился ему подозрителен. Раз была объявлена „свобода“, то кто имел право заставлять его, солдата, проливать кровь на фронте, когда в тылу рабочие провозгласили восьмичасовой трудовой день, а односельчане готовились поделить землю помещика?» — пишет Керсновский.
