Александр Шубин - Уроки Великой депрессии

Более того, события последних двух десятилетий показывают, что опубликованные предсказания нуждаются в существенной корректировке. С учетом наблюдаемого ускорения всех социально-экономических и политических процессов, в первую очередь процессов глобализации экономики и перетока реального влияния из структур государственной власти в руки руководства транснациональных корпораций, можно было предполагать, что в кризисную эпоху вошло бы децентрализованное и в значительной степени разгосударствленное человечество.

Однако множится информация, которая подтверждает догадки, что предсказанные тенденции реализуются значительно быстрее, что меняет их характер и последствия. Все более очевидно, что показатели экономического развития в мире отражают не столько физический рост производства, сколько рост цены акций ведущих компаний. Другими словами, на вершине кривой экономического роста мы не окажемся (будущее время) в 2010–2020 гг., как предсказывала модель World3 Римского клуба, а уже оказались (настоящее время) в годах 1995-2000-м, и глобальный системный, в том числе социально-экономический, кризис, подобный системному кризису СССР, может разразиться буквально в любой день. Если лидеры ведущих стран мира проявят виртуозное искусство принятия максимально эффективных решений, возможных в сложившихся условиях, то вползание мировой экономики в системный кризис растянется на первое десятилетие века. Но удержать этот процесс уже нельзя. Политический, технологический, психологический, экологический фон кризиса в 2008 г. существенно отличается от фона, предвидимого после 2020 г., множеством параметров, в том числе:

— меньшей численностью населения планеты;

— меньшей степенью замены власти государств на власть транснациональных корпораций;

— меньшей разоруженностью государств;

— меньшей поврежденностью природных экосистем;

— меньшей развитостью электронной информационной инфраструктуры;

— меньшей нарушенностью национальных культур;

— меньшей организованностью альтернативных общественных движений.

Поэтому и последствия кризиса будут существенно другими, в том числе в еще большей степени подобными последствиям кризиса в СССР, который являлся первой развитой индустриальной страной, пережившей полномасштабный кризис пределов роста.

Судя по всему, человечеству повезло, поскольку Российская империя в лице СССР явила миру мягкий вариант того, что в начале XXI века и в гораздо более суровом виде неизбежно будет переживать все человечество. У мира есть шанс на зримом и конкретном примере изучить российские уроки. События, которые привели к крушению социально-политической и социально-экономической структур СССР, можно рассматривать как сложение нескольких кризисов пределов роста в относительно изолированной от мировой экономики системе, которой и была наша страна.

Во-первых, это был кризис пределов роста цены, которую общество может заплатить за изъятие природных ресурсов, описанный еще в 1972 г. моделью World3 коллектива авторов, готовивших доклад «Пределы роста» для Римского клуба. Моделирование показало, что, когда месторождения начинают истощаться, «становится необходимым использование все возрастающих объемов капитала в ресурсных отраслях. Наконец, инвестирование становится настолько малым, что уже не может покрывать даже амортизацию капитала, и наступает кризис промышленной производственной базы», что и было характерно для советской экономики 80-х. На фоне роста стоимости добычи правительство СССР и средства, полученные от эксплуатации ресурсов, расходовало отнюдь не на модернизацию экономики, а иллюзия неисчерпаемости ресурсов обусловила невостребованность технических решений, способных повысить эффективность их добычи. Это привело к технологической хрупкости системы: пока ресурсы были в изобилии, обновление технологий шло медленно, преобладало экстенсивное развитие. Когда усилились трудности в получении ресурсов, средств на необходимое технологическое обновление уже не оказалось. Советский Союз в соответствии с моделью действительно пришел к перестройке с устаревшими технологиями и изношенными (в некоторых отраслях на 70-8%) основными производственными фондами. Несмотря на большую эффективность капиталистической экономики, чем экономика СССР, в настоящее время и мировое хозяйство приблизилось к кризису инвестиций. Спрос на сырьевые ресурсы, а вслед за ним и цены падают, реальные издержки на добычу тех же ресурсов растут, а следовательно, средств на дальнейшее развитие индустриальной экономики становится все меньше. Возможности экстенсивного развития западной цивилизации подходят к пределам исчерпания, а энергоэффективное обновление технологии не было осуществлено. Результат может быть тот же, что и в СССР.

Во-вторых, советскую экономику погубил кризис пределов роста денежной массы, кризис пределов роста скрытой инфляции в замкнутой финансовой системе. В 1992 г., когда денежный пузырь лопнул, страна оказалась в долгах, а каждый ее гражданин — без накопленных сбережений. Как показывает разразившийся в конце 1997 г. финансовый кризис в Тихоокеанском регионе, объем финансовых обязательств в мире значительно превышает реальные объемы производства. Это значит, что мировой финансовый рынок может лопнуть в любое время, равно как и наиболее устойчивые валютные системы.

В-третьих, это был кризис пределов роста загрязнения окружающей природной среды по отношению к возможностям человеческой популяции его переносить, выразившийся в катастрофическом снижении иммунного статуса популяции, усилении болезненности новорожденных, снижении продолжительности жизни, росте смертности и сокращении населения. Несмотря на локальные экологические успехи, связанные с вытеснением части вредных и опасных производств из развитых стран, мировая индустрия также усиливает свое разрушительное воздействие на человека и его среду обитания.

В-четвертых, это был кризис пределов роста сложности управляемой системы по отношению к управляющей системе, кризис бюрократического и менеджерского принципов управления, противостоящих самоуправлению и самоорганизации. Мировая социалистическая система давления представляла собой крайнее в XX веке выражение строго иерархической системы управления обществом в целом, системы управления, где окончательное решение в конце концов зависит от способности одного человека выбрать оптимальный вариант из имеющегося или предложенного на выбор множества. Когда речь идет об учете интересов или об управлении поведением ста или тысячи субъектов (людей, предприятий, батальонов), это еще возможно при условии, что принимающий решение умен и опытен, а его помощники, предлагая варианты, как минимум не ищут личной выгоды. Когда субъекты исчисляются миллионами и миллиардами, никакой мозг не способен принять объективно взвешенное решение. Он может его угадать, но чем сложнее ситуация, тем реже происходит угадывание.

Результат — все более полное отчуждение управленческой иерархии от объекта управления: живых людей и их среды обитания. Теряется обратная связь с низами, расширяются возможности для злоупотреблений. Монополизация и бюрократизация затрудняют реагирование системы на внешние вызовы. В итоге в поисках стабильности или во имя выживания слагающих ее элементов система управления начинает дробиться на более простые самоуправляемые подсистемы. Каждое неэффективное решение руководства создает угрозу катастрофического обострения внутренних противоречий системы и ее распада. Одним из результатов кризиса системы управления стал распад СССР на составлявшие его части: на бывшие республики, превратившиеся в суверенные страны, а также на ведомства, на базе которых стали формироваться промышленные корпорации, такие, как «Газпром», РАО «ЕС России» и т. п. Уже в начале перестройки объективно они были почти самостоятельными субъектами управления со своими интересами, которые и отстаивали в борьбе с другими аналогичными субъектами.

Важно отметить, что политико-управленческий распад сопровождается усилением роли средств массовой информации и информационных технологий в управлении децентрализующимся социальным пространством. В современном мире управляющие центры транснациональных корпораций при несколько большей гибкости, чем коммунистическое руководство, значительно сильнее отчуждены от объектов управления, разбросанных по всему миру, и их среды существования. Доминирующие в мире управленческие системы чужды самоуправлению, сильно бюрократизированы и чрезвычайно монополизированы, что определяет крайнюю хрупкость мировой экономики.