Михаил Мягков - Вермахт у ворот Москвы, 1941-1942

В Германии свертывались многие социальные программы. Солдаты на Восточном фронте, начиная с зимы 1942 г., стали все больше задумываться о том за что они воюют, когда получали письма содержащие горькие строки о неуважении государства к старикам и больным людям. Некая Эдит из Берлина писала рядовому Вернеру 14 января 1942 г., что ей делается страшно от того, что в переполненную больницу больше не принимали пожилых людей, что старый человек ничего больше не стоит: "...На днях одной семидесятилетней старухе вообще отказали в приеме... Получается, что люди не способные к продолжению рода, не имеют больше никакой цены..."{568}

До солдат на Восточном фронте все чаще доходили теперь сведения не только о бедственном положении их родственников, но и об изменениях отношения гражданского населения Германии к существующему режиму, ввергнувшего страну в кровавую бойню. Военнослужащий Э., перебежавший из одной части в полосе ГА "Центр" на советскую сторону на допросе в разведотделе штаба Западного фронта показал, что летом 1942 г. он был проездом в Кельне, где лично видел ужасные последствия бомбардировок союзной авиации. После них на улицах города появились надписи, адресованные Гитлеру: "убирайся с престола, так как ефрейтору дальше некуда идти". Полиция арестовала за это около 200 человек. Он также слышал как одна женщина сказала продавцу в магазине: "если у вас нет мяса, дайте мне на три марки сводок верховного командования"{569} Несомненно, весной 1942 г. ко многим немцам пришло отрезвление, им стала понятна сущность гитлеровского режима. Но большинство из них пока боялось что-либо говорить и тем более писать.

Наиболее существенным политическим последствием поражения вермахта под Москвой явилось возникновение конфликтных взглядов в военно-политическом руководстве Германии на перспективы войны, о чем уже говорилось в предыдущей главе, и отставка многих опытных военачальников (речь идет о снятии со своих постов фон Браухича, фон Бока, Гудериана, Штрауса, других генералов и самоназначении Гитлера главнокомандующим сухопутными войсками), которая явилась неожиданной для войск, поставила под вопрос компетенцию высшего военного руководства.

Генерал пехоты Фелькерс, командир 27-го армейского корпуса, взятый в советский плен уже в 1944 г. на одном из допросов заявил: "...Поражения последних лет - следствие плохого военного руководства. По моему мнению, было ошибкой, что группы армий и армии не могли действовать самостоятельно, исходя из обстановки на месте..." Генерал Фелькерс говорил, в основном о тех вещах, которые стали фактом после поражения вермахта под Москвой: "...Талантливые полководцы в германской армии еще имеются, но верховное командование вооруженных сил их уволило... в том числе фон Бока... Поэтому мы офицеры и генералы на фронте недовольны. Фюрер, по моему мнению, слишком мало слушает мнение своих советников..."{570}

Гитлер, в свою очередь, обвинял во всем своих генералов. Существует стенограмма его беседы с В. Кейтелем от 18 сентября 1942 г., на которой был затронут, в частности, вопрос о позиции генералитета германской армии в свете событий зимы 1941/42 г. Речь об этом зашла после того, как фюрер выразил свое недовольство действиями Йодля на южном крыле советско-германского фронта и, как бы случайно, припомнил ему старые грехи в период битвы под Москвой. Гитлер сказал Кейтелю: "...Именно он [Йодль] прошлой зимой выдвинул предложение о способе разрешения главной задачи... [Йодль предложил] немедленно отойти назад. Послушавшись его, мы потеряли бы все. И тогда он представлял не мое мнение, которое ему было хорошо известно, а наоборот мнение слабых личностей - фронтовиков. Он взял на себя роль представителя этих течений, что совершенно недопустимо..."{571}

Понятно, что Гитлер имел в виду, скорее всего, тех "личностей", которых он снял тогда с руководства войсками; среди них были Бок, Гудериан, Штраус. Однако, эти "фронтовики" имели довольно твердый характер, несмотря на то, что предлагали отступать. Заметим другое, начиная с зимы 1941/42 г. мнения о путях достижения Германий своих целей в войне, имеющиеся, с одной стороны, у высшего руководства рейха, а с другой - у генералов на фронте становятся все более различными. Война теперь шла как бы в двух измерениях. Генералы, непосредственно руководившие войсками, стремились действовать, исходя из конкретной обстановки, в то время, как верховное командование упорно проводило свою линию - все более отдаленную от реальной ситуации и возможностей своих войск. Наметившееся в ходе битвы под Москвой существенное ограничение инициативы полевых командиров в руководстве боевыми операциями, несомненно, отразилось на их моральном состоянии. Требование безусловного подчинения всем приказам сверху вызывало порой непонимание и недоверие к высшему начальству. Это недоверие распространялось не только среди генералов и офицеров, но и среди рядового состава - чему способствовали продолжающиеся кровопролитные бои в обороне и отход войск на значительную глубину.

Военачальник, который, по мнению многих специалистов, произвел революцию в применении танков на поле боя, генерал Гейнц Гудериан, так оценивал зимой 1941/42 г. свою некогда непобедимую танковую армию: "вооруженный сброд, который медленно тащится назад". Критическое состояние германских войск, по его мнению, вызывало "серьезный кризис доверия как среди рядовых солдат, так и младших командиров"{572}.

Наиболее здравомыслящие немецкие политические деятели, генералы и офицеры уже весной 1942 г. осознали, что после поражения вермахта под Москвой Германия не может рассчитывать на победу в войне. Именно в это время у них начинают зреть планы физического устранения Гитлера и прекращения бесполезной для рейха вооруженной борьбы. В июне 1942 г. тогда еще майор генштаба ОКХ граф фон Штауффенберг, позже совершивший покушение на Гитлера, писал генералу Паулюсу после посещения Восточного фронта: "Господин генерал, Вы лучше всех поймете, как отраден визит... там, где, не раздумывая, отдают делу все силы, где без ропота жертвуют жизнью, в то время, как вожди и образцовые руководители бранятся меж собой, защищая только свой престиж, или не могут собраться духом, чтобы дать ответ, который спасет тысячи жизней, придаст людям уверенность"{573}

Необходимо отметить, что моральное состояние многих немецких военнослужащих в конце 1941 - начале 1942 г. было поколеблено еще и тем фактом, что теперь германской армии предстояло, рано или поздно, столкнуться с объединенными вооруженными силами Великобритании и США на Западе. 7 декабря 1941 г. Япония развязала войну против Соединенных Штатов Америки, а 11 декабря Германия и Италия объявили войну США. Перед вермахтом и армиями остальных стран "оси" встала невыполнимая задача - одержать победу над силами союзников, которые значительно превосходили Германию в людских и материальных ресурсах, на суше, в воздухе и на море.

Негативное влияние на настроения солдат Восточного фронта оказывало расширение в начале 1942 г. масштабов воздушного наступления союзных ВВС на Германию. Немецким летчикам становилось все труднее отражать массированные налеты на города и населенные пункты рейха, крупные промышленные предприятия.

Объектами бомбовых ударов все чаще становились жилые кварталы, густонаселенные районы страны. Жители городов бежали в сельскую местность, скрываясь от угрозы быть погребенным под развалинами. Сам факт воздушных налетов, проводимых союзниками в рамках операций по уничтожению германской экономики не мог не вызывать гнетущего впечатления у военнослужащих противник разрушал их дома на родине, но они ничего не могли с этим поделать. Число жертв воздушного наступления, среди которых было много гражданских лиц, заставляло задуматься о неотвратимости возмездия, в той или иной форме, за совершенные германской армией преступные деяния. Так, ефрейтор Август Гербеке, получил 15 марта 1942 г. письмо от жены Кэтти из Ваттеншейда, в котором говорилось: "...В пятницу у нас было 12 убитых, в Эссене - 60. Самое ужасное было в Зендигегаузене. Когда вечером начинается тревога, я теряю голову, хватаю из кроваток детей, заворачиваю их в одеяла и бегу в убежище. Меня охватывает страх, как только наступает вечер. .. Еще много нам придется пережить за это лето..."{574}

Захваченный в советский плен ефрейтор Д. из 524-го пехотного полка, 197-й пехотной дивизии на допросе показал: "...Частые налеты на города Германии, особенно последний большой налет на Кельн, расстроили многих солдат, они повесили головы..."{575}

После поражения вермахта под Москвой внешнеполитическое положение Германии заметно ухудшилось. Япония отказалась двинуть свои войска против СССР. Политический престиж гитлеровской Германии был подорван в глазах профашистских правителей Венгрии, Румынии, Финляндии и других ее союзников{576}. Военнослужащие на Восточном фронте были слабо информированы о положении на других театрах военных действий, еще силен был миф о невозможности прорвать так называемый "Западный вал" на севере Франции. Рядовой В. из 1-й роты, 553-го пехотного полка, 329-й пехотной дивизии летом 1942 г. сообщил на допросе в советском плену: "...Англичане не сумеют открыть в Европе второй фронт, так как всюду сильная оборона, прорвать которую не удастся... но все солдаты ждут с нетерпением окончания войны, и не знают кто победит... Надо кончать войну, но как это сделать я не знаю..."{577}