Рафаэль Гругман - Смерть Сталина. Все версии. И ещё одна
Мы обязаны остро поставить этот вопрос. Тут не может быть недомолвок. Если при т. Сталине возможны были ошибки, то тем более чревато большими опасностями повторение их в отсутствие такого вождя, каким был т. Сталин»[224].
После такой речи впору созвать внеочередной съезд партии и предоставить Маленкову право читать доклад «О культе личности Сталина». На это Маленков не решился, за что вскоре и поплатился.
Предательство всегда имеет цену, и расплата неминуема, таков закон бытия. Уступив уговорам и пожертвовав своим другом, Маленков собственноручно подписал себе отложенный приговор. Он потерял опору, поддерживавшую его кресло, — ведь Берия в отличие от Хрущёва не претендовал на пост главы государства.
Но как постарался Мефистофель! Каким раскатистым был его смех! Какой же дьявольский сценарий придумал он Георгию Максимилиановичу! Через 19 месяцев, снимая Маленкова с должности председателя Совета министров и назначая на малозначимую правительственную должность, предшествующую дальнейшему падению в пропасть, Хрущёв поставит ему в вину дружбу с Берией.
Чтобы не отвлекать читателя от основной темы, в Приложении в конце книги приведены отрывки из надиктованного Мефистофелем Постановления январского (1955) пленума ЦК КПСС «О тов. Маленкове Г. М.».
Хрущёв против Берии. Обвинение и приговор
Лишь 10 июля, через две недели после ареста Берии и через три дня после завершения пленума, в «Правде» появилась краткая информация. Без указания даты, с туманной формулировкой «на днях» в газете сообщалось о состоявшемся пленуме ЦК, на котором был заслушан и обсуждён доклад Маленкова «о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л. П. Берии, направленных на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала и выразившихся в вероломных попытках поставить Министерство внутренних дел СССР над Правительством и Коммунистической партией Советского Союза». Было оглашено решение пленума: «вывести Берию из состава ЦК КПСС и исключить его из рядов Коммунистической партии Советского Союза как врага Коммунистической партии и советского народа».
В том же номере публикуется постановление Президиума Верховного Совета СССР о снятии Берии с поста первого заместителя председателя Совета министров и с поста министра внутренних дел СССР и о передаче «дела о преступных действиях» Берии на рассмотрение Верховного суда СССР.
Две недели арест Берии замалчивался. Затем (неизвестно, присутствовал ли он на пленуме) ему предъявили расплывчатое, конкретными фактами не подтверждённое и страшное по тем временам обвинение в «антипартийных и антигосударственных действиях, направленных на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала». В чём оно выразилось? «В попытках поставить Министерство внутренних дел СССР над Правительством и Коммунистической партией».
Сообщение об аресте Берии для многих стало потрясением и ошеломило страну, выдвинутые против него обвинения воспринимались с нескрываемым изумлением. Уму непостижимо! Если заместитель председателя ГКО (то есть Сталина), руководивший в годы войны внутренними войсками и оборонной промышленностью, — враг народа и «международный шпион», заботившийся об «интересах иностранного капитала», то как же нам удалось выиграть войну?
В Президиум ЦК ежедневно поступает информация с мест об откликах на постановление Пленума о преступных антипартийных и антигосударственных действиях первого заместителя председателя Совета министров… Вопросы задаются разные.
Анисимов, заместитель заведующего сектором информации отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК КПСС, готовит подборку вопросов граждан и 11 июля, на следующий день после публикации в «Правде», докладывает Президиуму ЦК:
«Не связан ли вопрос освобождения врачей и амнистия с деятельностью Берия? <…> Почему разоблачили только Берия и никого больше, наверное, есть у него пособники? <…> В чем сущность извращений со стороны Берия в вопросах национальной политики? <…> Не дело ли рук Берия смерть И. В. Сталина? Как будут судить Берия: открытым или закрытым путем? <…> Что сейчас с бывшим министром МГБ товарищем Игнатьевым? <…> Отдельные трудящиеся выражают сомнение в правильности обвинения Берия. Спрашивают: «Не получится ли как с врачами?» и задают вопрос: «Кому же сейчас верить?»[225]
Вроде бы, можно воспользоваться подсказкой с мест и увязать смерть Сталина с арестом Берия, а также обвинить его в убийстве вождя (так же, как в 1938-м на Третьем Московском процессе Бухарина публично обвиняли в убийстве Куйбышева, Менжинского, Горького и — чего мелочиться! — вменяли ему в вину подготовку к убийству Ленина). Пойти по проторенному пути? Но нет. Ни сейчас и ни позже. Даже привыкшим к фальсификациям членам Президиума ЦК это кажется диким и неправдоподобным, на такую ложь они пока ещё не готовы.
Но, помимо восторженных откликов, готовых одобрить любое сообщение, исходящее из ЦК, есть и другие, заставляющие гибко и оперативно на них реагировать. 13 июля Строкач, министр внутренних дел УССР, по партийной линии докладывает Хрущёву о настроениях в Украине:
«…Наряду с положительными высказываниями имеют место враждебные клеветнические измышления со стороны отдельных лиц, главным образом из числа подучетного элемента.
Заведующий кафедрой Киевского инженерно-строительного института, член-корреспондент Академии наук УССР, профессор, доктор физико-математических наук Соколов Юрий Дмитриевич сказал:
«Извещением о Берия ЦК дискредитировал самого себя, так как никто не поверит, что Берия, будучи в течение десятилетий крупным партийным работником, вдруг оказался врагом народа. Для всех ясно, что сейчас в партии происходит борьба за власть».
Инженер Харьковского политехнического института Щедринская Зинаида Михайловна, член КПСС, сказала:
«Берия всю свою жизнь посвятил делу партии, и я не верю, чтобы он был врагом народа».
Начальник отдела капитального строительства Академии архитектуры УССР Прожеторко, член КПСС, сказал:
«Я не верю в виновность и враждебные поступки Берия и считаю, что это провокация, сфабрикованная иностранными разведками с целью посеять раздор в руководстве ЦК и попытаться вызвать национальные волнения в Грузии».
Рабочий Станиславского ресторана Найман по вопросу ареста Берия высказался: «Создавшееся положение ведет к ослаблению страны, неразберихе и раздору в самом правительстве, а все это может вылиться в войну, так как этим могут воспользоваться иностранные государства».
Главный бухгалтер Киевского дома моделей Гершенгорн А. в беседе с работниками этого же дома заявил:
«Никакой Берия не враг. Это была борьба за власть».
Инспектор киевского Облкоммунбанка Бурганский Моисей Яковлевич, еврей, член КПСС, говорил:
«Это большая трагедия для нашей страны. Где же были руководители партии и государства, работавшие с Берия бок о бок на протяжении десятилетий? Как все это неладно. Какие чрезвычайные события на протяжении одного полугодия, а ведь до конца года еще далеко. Сейчас может начаться катавасия 1937–1938 гг., а врагам это на руку. Они только и ждут нашей розни, чтобы в один прекрасный день напасть на нас».
Житель города Львова, бывший священник греко-католической церкви Годунько Иосиф, украинский националист, в беседе со знакомыми со злорадством заявил: «Это очень хорошо. Пусть дерутся правители. Время работает в нашу пользу». МВД УССР продолжает работу по сбору информации о реагировании населения на решения Пленума ЦК КПСС»[226].
Но поскольку больше сказать нечего и обвинение, не подкреплённое фактами, голословно (организаторы свержения Берия это понимают), по партийным организациям запускается секретное письмо-сплетня. Объявлено, что суд будет закрытый. Отсутствие достоверной информации порождает неимоверные слухи.
О содержании секретного письма (непонятно, почему оно должно быть секретным, если факты вредительства неопровержимы?) вспоминает Светлана Аллилуева:
«После того как Берия был арестован… правительство распространило длинный секретный документ о его «преступлениях». Читка его на партийных собраниях занимала больше трёх часов подряд. Кроме того что Берия был обвинён в «международном шпионаже в пользу империализма», больше половины секретного письма ЦК было посвящено его “аморальному облику”. Партийные следователи с упоением рылись в грязном белье уже не опасного противника, и ещё ни одно партийное собрание не бывало столь увлекательным: описание любовных похождений поверженного «вождя» было сделано со всеми подробностями. Неизвестно только, в чём ЦК хотел убедить партийную массу: к политике это не имело никакого отношения. К внутрипартийной борьбе — тоже. Документ ничего не объяснял, и ни в чём не убеждал — разве лишь в том, что ханжи из ЦК обнаружили собственную грязную натуру»[227].
