Реформация - Уильям Джеймс Дюрант
Евгения спасли турки. По мере того как османы все ближе подходили к Константинополю, византийское правительство решило, что греческая столица стоит римской мессы и что воссоединение греческого и латинского христианства — необходимая прелюдия к получению военной или финансовой помощи с Запада. Греческие прелаты и вельможи в живописном паноптикуме прибыли в Феррару, а затем во Флоренцию, чтобы встретиться с римской иерархией, созванной папой (1438). После года споров было достигнуто соглашение, признававшее власть римского понтифика над всем христианством; и 6 июля 1439 года все участники конференции, с греческим императором во главе, преклонили колено перед тем самым Евгением, который еще недавно казался самым презренным и отверженным из людей. Согласие было недолгим, так как греческое духовенство и народ отреклись от него; но оно восстановило престиж папства и помогло положить конец новому расколу и Базельскому собору.
Череда сильных пап, обогащенных и возвышенных итальянским Ренессансом, вознесла папство до такого великолепия, какого оно не знало даже в гордые дни Иннокентия III. Николай V заслужил восхищение гуманистов, направив церковные доходы на покровительство учености и искусству. Каликст III установил гениальный обычай непотизма — передачи должностей родственникам — который стал опорой коррупции в Церкви. Пий II, блестящий как автор и бесплодный как папа, боролся за реформу курии и монастырей. Он назначил комиссию из прелатов, известных своей честностью и благочестием, для изучения недостатков Церкви, и перед этой комиссией он сделал откровенное признание:
Два дела особенно близки моему сердцу: война с турками и реформа римского двора. Изменение всего состояния церковных дел, которое я решил предпринять, зависит от этого суда как образца. Я намерен начать с улучшения нравов здешних церковников и изгнания симонии и других злоупотреблений».14
Комитет дал похвальные рекомендации, и Пий воплотил их в булле. Но в Риме почти никто не хотел реформ; каждый второй чиновник или сановник наживался на той или иной форме продажности. Апатия и пассивное сопротивление победили Пия, а неудачный крестовый поход, который он предпринял против турок, поглотил его энергию и средства. Под конец своего понтификата он обратился с последним воззванием к кардиналам:
Люди говорят, что мы живем ради удовольствий, накапливаем богатства, ведем себя высокомерно, ездим на тучных мулах и красивых полукровках…. держим гончих для погони, тратим много на актеров и тунеядцев и ничего на защиту веры. И в их словах есть доля правды: многие из кардиналов и других чиновников нашего двора действительно ведут подобный образ жизни. Если признаться честно, роскошь и пышность нашего двора слишком велики. И потому мы так ненавистны народу, что он не слушает нас, даже когда мы говорим то, что справедливо и разумно. Как вы думаете, что нужно делать при таком позорном положении вещей?… Мы должны выяснить, какими средствами наши предшественники завоевали авторитет и уважение Церкви….. Мы должны поддерживать этот авторитет теми же средствами. Воздержание, целомудрие, невинность, ревность по вере… презрение к земле, стремление к мученичеству возвысили Римскую церковь и сделали ее владычицей мира».15
Несмотря на труды таких пап, как Николай V и Пий II, а также таких искренних и опытных церковников, как кардиналы Джулиано Чезарини и Николай Куза, недостатки папского двора нарастали по мере приближения пятнадцатого века к концу.16 Павел II носил папскую тиару, которая по своей стоимости превосходила дворец. Сикст IV сделал своего племянника миллионером, с жадностью включился в политическую игру, благословил пушки, которыми велись его сражения, и финансировал свои войны, продавая церковные должности самым высоким покупателям. Иннокентий VIII праздновал в Ватикане браки своих детей. Александр VI, подобно Лютеру и Кальвину, считал безбрачие священнослужителей ошибкой и завел пять или более детей, прежде чем впасть в разумное целомудрие в качестве папы. Его гомосексуальная мужественность не так уж сильно впилась в глотку того времени, как мы могли бы предположить; некая тайная амурность была тогда принята как обычное явление среди духовенства; Европу оскорбило то, что беспринципная дипломатия Александра и безжалостный генералитет его сына Цезаря Борджиа отвоевали папские государства для папства и добавили необходимые доходы и силу Апостольскому престолу. В этой политике и кампаниях Борджиа использовали все те методы стратагемы и смерти, которые вскоре были сформулированы в «Князе» Макиавелли (1513) как необходимые для создания могущественного государства или объединенной Италии. Папа Юлий II превзошел Цезаря Борджиа в ведении войны против хищной Венеции и вторгшихся французов; он бежал, когда мог, из тюрьмы Ватикана, лично возглавлял свою армию и наслаждался грубой жизнью и речами военных лагерей. Европа была шокирована тем, что папство не только секуляризовано, но и военизировано; тем не менее, она не могла удержаться от восхищения могучим воином, превращенным в папу; и через Альпы дошли слухи о заслугах Юлия перед искусством в его разборчивом покровительстве Рафаэлю и Микеланджело. Именно Юлий начал строительство нового собора Святого Петра и впервые предоставил индульгенции тем, кто внес свой вклад в его строительство. Именно при его понтификате Лютер приехал в Рим и воочию увидел ту «раковину беззакония», которую Лоренцо Медичи назвал столицей христианства. Ни один правитель Европы больше не мог думать о папстве как о моральном суперправительстве, связывающем все народы в христианское содружество; само папство, как светское государство, стало националистическим; вся Европа, по мере угасания старой веры, распалась на национальные осколки, не признающие ни наднационального, ни международного морального закона, и была обречена на пять веков межхристианских войн.
Чтобы справедливо судить об этих папах эпохи Возрождения, мы должны рассматривать их на фоне их времени. Северная Европа могла чувствовать их недостатки, поскольку финансировала их; но только те, кто знал буйную Италию периода между Николаем V (1447–55) и Львом X (1513–21), могли смотреть на них с понимающей снисходительностью. Хотя некоторые из них были лично набожны, большинство из них приняли ренессансную убежденность в том, что мир, оставаясь для многих долиной слез и дьявольских ловушек, может быть также сценой красоты, интенсивной жизни и мимолетного счастья; им не казалось скандальным, что они наслаждаются жизнью и папством.
У них были свои достоинства. Они трудились, чтобы избавить Рим от
