Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг. - Филипп Шейдеман
Нарушение бельгийского нейтралитета и Интернационал
Декларация, выработанная фракцией и произнесенная Гаазе в рейхстаге 4 августа 1914 года, воспроизводилась так часто, что мне незачем ее повторять. Хочу уточнить только, что после речи канцлера 4 августа сделан был перерыв для заседания фракций. Во фракции Ледебур шумел по поводу того, что некоторые депутаты во время речи Бетман-Гольвега кричали будто бы «браво». О Бельгии не говорили ни Ледебур, ни Либкнехт, вообще никто, хотя канцлер сообщил о вторжении в Бельгию. Мелкая придирчивость некоторых членов фракции была виной тому, что самый большой и самый важный вопрос оказался совершенно забыт — о нем даже не упоминали. На социал-демократические партии нейтральных государств сообщение о вторжении в Бельгию и особенно о разрушениях в Лувене произвело ужасающее впечатление. Мы тотчас же поняли, что перемена настроения могла быть крайне опасной для Германии. Так как не только в Скандинавских странах, но также и даже особенно в Италии и Голландии социал-демократическая печать заняла очень недружелюбную по отношению к нам позицию, Вильгельм Янсон был послан в Стокгольм, доктор Зюдекум в Италию, а я отправился в Голландию.
Мы должны были повлиять на партийную печать для того, чтобы она более строго соблюдала нейтралитет. Янсон немного мог сделать в Стокгольме, потому что Брантинг с самого начала войны был настроен в пользу Антанты. Зюдекум, долго не дававший о себе знать, был телеграммой отозван обратно. Итальянские социалисты весьма недружелюбно встретили его миссию, и в Италии ничего не удалось добиться. Мне в Голландии повезло больше. Правда, и голландские товарищи не одобряли вторжение в Бельгию, считали его тяжким преступлением. Тем не менее они не только обещали, но, обещав, и соблюдали в своей партийной газете нейтралитет.
Трудностей только что указанного порядка у Социал-демократической партии во время войны было множество. Говорить о них всех значило бы чрезвычайно увеличить объем этой книги.
И все-таки при описании важнейших событий они всплывают неизбежно. Они доминировали во всех работах Стокгольмской конференции, как позже играли роль в отношении отдельных социалистических партий к германской социал-демократии. Как много, однако, встретили мы наряду с этим понимания нашего тяжелого положения, будет видно из изложения многочисленных переговоров с друзьями по партии в нейтральных государствах.
«За мир на основах соглашения»
«Шейдемановский мир»
Само собой разумеется, что в течение первых недель и месяцев войны мы придерживались известной сдержанности. Никто ведь не знал, не окончится ли война очень скоро и не станет ли таким образом военная политика излишней. Я лично, впрочем, уже к концу 1914 года был уверен, что все надежды на близкое окончание войны призрачны. Поэтому я предпринял, первоначально под личную свою ответственность, лекционный тур по большим городам с программой: «За мир на основах соглашения». Так уже в первые месяцы войны возникло летучее слово — «шейдемановский мир», мир, который стоявшие направо от нас отвергали самым решительным образом и поносили как недостойный и позорный. «Где пролилась хотя капля германской крови, оттуда мы не уйдем», — говорил Бассерман. О том, чего требовали господа штреземаны, еще более правые политики, я не хочу здесь говорить.
Однако, чем более громко заявляли о себе и чем более наращивали притязания германские империалисты, тем более возрастало и недовольство трудящегося населения. Недовольство военной политикой, совершенно забывшей слова императора: «Мы не ведем завоевательной войны», охватывало даже широкие круги мелкой буржуазии и крестьянства. Кроме того, для крестьян и мелкой буржуазии причиной глубокого недовольства были недостаток в предметах первой необходимости и питания, и, этого можно и не подчеркивать, скорбь перед ужасными человеческими утратами, не пощадившими ни одной семьи. Во всей стране свирепствовал голод. Я вынужден был терпеть со своей семьей подлинную нужду, так как твердо придерживался правила не получать никакого продовольствия без карточек. Следом трехлетней голодовки является запись в моем дневнике от февраля 1917 года: «Вчера вечером я был в гостях в зажиточной семье. И в первый раз за долгое время наелся досыта».
Картофель господина фон Гампа
В этой связи приобретает особую пикантность небольшая история, разыгравшаяся у меня с свободноконсервативным депутатом фон Гампом, особенно потому, что Гамп, в качестве типичного представителя аграриев, был со мной в постоянной вражде.
На заседании одной из комиссий я говорил о нужде народа и о голоде. После моей речи ко мне подошел фон Гамп и сказал, что глубоко впечатлен моей речью. Так мог говорить, по его мнению, только тот, кто знает, что такое голод. Я ответил ему, что он не ошибается, и я сейчас как раз действительно не знаю, где добыть продовольствие для моей семьи, в том числе и для внуков, отцы которых на войне. Так как я в своей речи особенно много говорил о картофеле, Гамп спросил, есть ли у меня хотя бы картофель. «Ни одного фунта», — ответил я и вернулся на свое место. Когда я вечером пришел домой, жена сообщила мне, что к нам в изящной коляске приезжал ливрейный лакей и оставил полмешка картофеля. К сожалению, мне очень скоро пришлось снова резко обрушиться на господина фон Гампа. Тем охотнее рассказываю я эту «маленькую картофельную историю», которая, несомненно, служит к чести господина фон Гампа.
Новые дискуссии о принятии кредитов
Понятно, что при таких условиях как в рабочей среде, так
