Франсиско Луке - Луна доктора Фауста
Таинственный старик склонился перед Гуттеном:
- Да охранит вас сатана от святых, благородный и чистый духом юноша! Остерегайся измены! Сторонись распутниц!
Едва старик скрылся из виду, Циммер закричал:
- Эй, хозяин! Две кружки пива и стакан воды для этого юноши, да поживей! Занятный старикашка. Как его зовут?
- Фауст,- отозвалось несколько голосов.
- Фауст? - удивленно переспросил граф.
- Доктор Фауст? - расхохотался Даниэль Штевар.- Тот самый, что смастерил себе крылья на манер Икаровых и летал над Венецией? Тот самый, что проглотил какого-то крестьянина с телегой, а потом изверг его тем же способом, как мы очищаем желудок? Тот даже не слишком отсырел... Так это он?
- Он и есть, ваша милость,- ответил кто-то из посетителей.- Это величайший волшебник всех времен.
- Он творит неслыханные чудеса! - с готовностью подхватил трактирщик.
- Я слыхал, что ему перевалило за сто лет,- продолжал Штевар.
- Да, это так,- подтвердил Циммер.- Мой дед в бытность свою при дворе Людовика Одиннадцатого повстречал там Фауста - он продал королю какую-то книгу.
- Так, значит, этот Фауст - сподвижник Гутенберга! - заключил Штевар, в возбуждении царапая шпорой землю.
- Ты прав! - отозвался граф, трижды отхлебнув пенящегося пива.
- Выходит, он знает тайну бессмертия? На вид ему лет пятьдесят, в ту пору было не меньше двадцати... Вот и получается добрая сотня.
- Это оттого, что он продал душу дьяволу,- таинственным тоном пояснил трактирщик.
Гуттен медленно поднял голову.
- Отчего же тогда он не прибег к своим чарам, когда эти монахи хотели сцапать его?
Все расхохотались, а Гуттен смутился и покраснел.
- Ими еще и не пахло,- принялся объяснять трактирщик,- а старик уже знал, как повернется дело. Мы слушали россказни Ганса-рудокопа, а он вдруг прервал его такими словами: "Трое сильней шестерых".
- Да-да, все так и было,- кивнул парень с провалившимся носом.- Я рассказывал о своих приключениях, а он возьми и произнеси эти странные слова. Мы попросили растолковать, к чему это он, а старик загадочно сказал: "Шестеро грядут по мою душу: четверо - в латах, двое - в сутанах. Но я сделаю так, что три князя освободят меня".
- Истинное чудо! - вскричал Циммер, склонный к преувеличениям, как и все люди, любящие пиво.
- Он и вправду великий чародей,- сказал Штевар.
- А ведь меня не очень томила жажда, когда мы проезжали мимо этой харчевни,- с довольным видом заметил граф.- Но внезапно я почувствовал, что мне до смерти хочется пива. Нет сомнения, это была уловка Фауста: он задержал нас, чтобы с нашей помощью выпутаться из этой передряги. Каково? Вот мне уже и не хочется пить!
- Ничего удивительного,- отвечал Штевар.- Ты выпил десять с половиной пинт.
- Так или иначе, это необыкновенное происшествие подтверждает его всесветную славу. Ну да ладно, оставим это. Расскажи-ка нам, Филипп, о Вельзерах, о стране, называемой Венесуэла, и о Доме Солнца.
- Им несладко пришлось,- начал юноша,- но теперь, когда прибудет Федерман, станет полегче...
- Не люблю я твоего Федермана,- перебил граф.- Отец его был купцом, а сам он, как поговаривают, сторонник Лютера. К тому же любит читать, а наше рыцарство не слишком подвержено подобному пороку.
- Он отважен, сведущ и находчив,- снова покраснев, вступился за него Филипп.
- Рассказывают, что в том краю кровли домов из чистого золота, а стены до половины - из серебра,- с обычной своей насмешливостью добавил Штевар.Послушаешь этот вздор - поневоле припомнятся побасенки о похождениях Амадиса Галльского и его сына Эспландиана.
- Напрасно ты смеешься над "Амадисом",- молвил Гуттен.- Это любимая книга нашего государя. Долгими зимними вечерами я читывал роман вслух, доставляя императору пищу для ума и отдохновение для души.
- Уж не знаю, как там насчет отдохновения, но этот твой Федерман двурушник и предатель! - с внезапной злостью воскликнул граф.
Глаза юноши потемнели. Устремив взгляд прямо в лицо Циммера, он твердо сказал:
- Прошу прощения, что осмеливаюсь перечить вам, но я отменно хорошо знаю Николауса Федермана и свидетельствую, что он порядочнейший человек, достойный всяческого уважения и приязни.
- В тебе говорит юношеская пылкость, Филипп, ты неопытен и не можешь проникнуть его душу. Николаус Федерман - величайший мошенник, какого мне доводилось встречать за всю мою долгую и трудную жизнь. Он - лжец самого низкого разбора, шарлатан и обманщик, но распознать его удается не сразу, ибо сам сатана, должно быть, наделил его даром обольщения. Упаси тебя бог поддаться его чарам!
- Я не думаю, что наши пути когда-нибудь Пересекутся,- отвечал юноша, которого явно тяготил этот разговор.
- Не зарекайтесь, ваша милость! - голосом доктора Фауста отозвалась из своей клетки сорока.
2. ТУРОК
Через неделю Гуттен и Штевар приехали в Ульм. , Высокие стены, окружающие город в устье Дуная, отблескивали темно-красным в лучах послеполуденного солнца. Путники проникли в город через восточные ворота и немедля поняли, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Повсюду виднелись кучки оживленно переговаривающихся людей - самый воздух, казалось, насыщен тревожным ожиданием.
- Господи, спаси и сохрани нас! - испуганно воскликнул какой-то старик, выслушав известие, принесенное офицером.
- Что стряслось, лейтенант? - спросил Гуттен.
- Турки, сударь, турки! - прерывающимся от важности сообщения голосом отвечал тот.- Турки наступают на Вену! Их двести пятьдесят тысяч, и предводительствует ими сам Сулейман.
Гуттен рассеянно теребил бороду.
- Надо сей же час отправляться в Вену,- сказал он Штевару.- Я нужен отчизне и эрцгерцогу.
- Полно, Филипп! Куда тебе ехать? Через два часа стемнеет. Давай-ка лучше зайдем в эту харчевню - тут довольно чисто - да поужинаем. Переночуешь, а на рассвете тронешься в путь со свежими силами.
Они сели за широкий стол и принялись за сочного жареного гуся. Сидевший напротив белобрысый веснушчатый крепыш то и дело приветливо посматривал на них, словно ожидая возможности вступить в разговор. Гуттен не обращал на него внимания и горячо доказывал Штевару, что должен выехать сегодня же в ночь.
- Прошу прощения, сударь! - не выдержал наконец крепыш.- Я невольно подслушал ваши слова. Вам нужно попасть в Вену? Нет ничего проще. Я капитан быстроходного парусника, который через два часа снимется с якоря. Если угодно, могу взять вас на борт.
- Как славно! - просиял, позабыв свою надменность, Гуттен.- Принимаю ваше предложение.
- Меня зовут Андреас Гольденфинген,- представился моряк.- Ручаюсь вам: быстрей, чем на моей посудине, вы ни на чем до Вены не доберетесь, тем паче что Дунай сейчас полноводен, а ветер попутный.
Он пустился было в пространные объяснения, но тут за спиной у Гуттена раздался голос, при звуке которого он так и подскочил на стуле:
- Здорово, толстяк! Здорово, старый плут!
Гольденфинген радостно облобызался с новоприбывшим - рыжеволосым статным молодым человеком лет двадцати восьми.
- Как я рад нашей встрече, господин Федерман!
- Клаус! - вскричал, обернувшись, Гуттен.
А Штевар впился в лицо гостя внимательным взглядом. Федерман был среднего роста, волосы его и борода были тщательно подстрижены. Портило его лишь легкое судорожное подергивание головы - она то и дело откидывалась к левому плечу. Швабское наречие, на котором он говорил, звучало в его устах так певуче и музыкально, что Даниэль, хоть и был предубежден против Клауса, памятуя нелестный отзыв графа Циммера, почувствовал, что веселость гостя поневоле передается ему. Федерман приветствовал его с дружелюбной непринужденностью, не дожидаясь, пока ревнитель этикета Гуттен церемонно представит их друг другу. Все снова уселись за стол, бегло обмениваясь новостями. Кто-то сослался в разговоре на графа Циммера, и Федерман лукаво спросил у Штевара:
- Мне было и невдомек, сударь, что вы понимаете язык зверей! Как это вы сумели объясниться с этим боровом? - И, не получив ответа, повернулся к Гольденфингену: - Ну, поговорим о вещах более приятных. Скажи мне, толстяк, в добром ли здравии оставил ты свою красавицу Берту? Во всей империи не сыскать трактирщицы милее. А уж стряпня ее и вовсе чудо из чудес.
- Спасибо на добром слове,- поклонился моряк.- Непременно передам жене.
- Что занесло тебя в Ульм? - спросил Гуттен, дотоле молчавший.- Я полагал, ты уже плывешь в Венесуэлу.
- Отчаливаем завтра на рассвете. Я приехал проститься с матерью и отцом. Со мной несколько латников и двадцать четыре силезских рудокопа. Ну, а ты что намерен делать? Неужели так до старости и будешь бегать с поручениями их величеств?
- Ради бога, замолчи, Клаус! - взмолился Филипп.- Разве тебе не ведомо, что моя служба зиждется на строжайшем соблюдении тайны?
- Да какая там тайна! Здесь, в Ульме, каждая собака знает, кто ты и чем занимаешься. На рыночной площади один из моих латников сказал мне: "Только что прибыл Филипп фон Гуттен, любимый государев гонец". А когда я спросил у какого-то старика, где тебя найти, он не только указал мне эту харчевню, но и добавил: "Он - вылитый Альбрехт Дюрер в молодости". Ты видел в Нюрнберге его автопортрет? Действительно, похож как две капли воды: темно-русые длинные волосы и скорбный лик Христа. А почему бы тебе не отправиться со мной в Индии? - внезапно перебил он себя.- Может, там твое счастье? Вернешься, обретя и деньги, и опытность.
