Евгений Марков - Русская Армения
Мы ехали, окруженные белым облаком, не видя ничего, кроме своей коляски. Вдруг пахнул откуда-то ветер, облако сдуло с дороги, как метлой паутину, и кругом засиял ясный голубой день, проливший в мою душу неожиданную радость и надежду. Перед нами, глубоко внизу, засверкала, приподнятая краями к горизонту, синяя гладь громадного озера-моря с широко расплесканным по ней расплавленным серебром солнечного отражения…
Сдутое ветром, облако лениво тянулось по его поверхности, курясь дымками тумана, к тесному ущелью гор.
С первого взгляда озеро Гокча смахивает на Мертвое море; кругом его — такие же бесплодные, мало живописные горы, в роде Моавийских, окружающие цепью водную чашу Гокчи, словно застывшие бурые волны; только здесь горы придвинулись ближе, не так уж пустынны и присыпаны белым снежком, о котором, разумеется, не имеет понятия раскаленная страна Содома и Гоморры…
У самого берега озера прячется бедная армянская деревня Чубухлы, из которой и был наш случайный спутник. Не дома, а какие-то пещеры из дикого камня, без окон, с одною дверью; земляные крыши плоскою горбушкою или пологим курганчиком; скот эагоняется в такие же темные хлева, как и люди; работать там нельзя, видеть ничего нельзя, — настоящая звериная нора от дождя и холода. Тут же на крышах и гумно: свалены беспорядочною кучею ячмень, пшеница, в роде неопрятных стожков сена; у хаты оригинальные пирамиды кизяку, обмазанные снаружи засохшим пометом с грязью, чтобы это вонючее топливо не портилось от дождей и не рассыпалось от жара. Эти черные пирамиды придают очень своеобразный и, вмести, унылый вид всем здешним армянским деревушкам. Внутри хаты — та же грязь, то же отсутствие всяких удобств, всякой человеческой потребности: вместо печи — громадный глиняный кувшин в земле, который хорошенько растопят и нагреют, потом хозяйка ловко обмажет размешанным пшеничным тестом его горячие стенки, и через секунду с этих стенок стягивается огромный мягкий блин, тонкий как лист бумаги, — ловаш, который у жителей Кавказа служит не только хлебом, но и тарелкою, и салфеткою, и оберточною бумагою. На хатах никаких труб, а только черные дырья в крыше, да редко окраек из той же земли, среди которого зияет пасть печи. Кругом жилья — ни кустика, ни деревца, ни дворов, ни огородов. Безотрадное и жалкое впечатление человеческого бессилия и унижения! Здесь армяне и армянки ходят как татары: женщины обвязывают платками нижнюю часть лица и головы, а иные покрывают и все лицо; одеваются в те же пестрые бешметы, фартуки, шаровары, с головы спускают множество заплетенных косичек и также оборваны и грязны, как татарки или цыганки.
Прекрасное шоссе, с столбиками по краям, вьется вверх по обрывистому берегу на очень изрядную высоту. Приученные почтовые лошади взбирались, однако, вверх не только скорою рысью, но даже и во весь дух, так что, казалось, мы взлетаем на гору на крыльях птицы. Но такой удобный въезд на горный берег Гокчи явился только недавно, с проведением шоссе. До того же времени в обрывах Гокчи частенько ломали себе шеи и люди, и лошади. Особенно в зимнее время было опасно ехать этим крутым берегом: вьюги наносили обыкновенно на берег страшные снеговые сугробы, и они смерзались, образуя скат к озеру, куда и летели нередко закатившиеся возы и сани с товарами. Уверяют, будто и молокане соседней Еленовки, с своей стороны, помогали иногда в ненастные зимние ночи этим неожиданным путешествиям армянских «черводаров» (товарных извозчиков) в пучины «Синего озера», после того как возы их облегчались от самых ценных товаров.
Мы теперь на 7.124 фута выше поверхности моря. С высоты берега еще лучше виден нам весь пустынный простор горного озера с его темно-синею зыбью и ровною, будто по линейке отрезанною чертою противоположного берега, обрывающегося в волны озера неприступными, безлюдными кручами, без малейшего жилья и кустика.
А на первом плане, у ног наших, — мощные выступы тяжелой пятой в то же озеро других, еще более отвесных круч, по которым бежит наша дорога.
Чувствуешь себя словно на какой-то радостной и беззаботной прогулке, катясь свежим утром в покойной коляске над этими живописными водными безднами.
На одиннадцатой версте панорама озера вдруг разом сильно расширяется. Уже конца его теперь не видно, будто настоящее море. Боковые горы тоже вдруг отступают в туманы дали; справа вырисовывается отчетливо и ярко на синем небе снеговая цепь Котах-Кая, и залитая огнями солнца скатерть вод колышется везде, куда хватает глаз, мириадами своих трепещущих влажных чешуй… У ног наших, посередине освещенного озера, вырезаются темные силуэты романтически-живописного скалистого островка Севанги, с типическими островерхими башнями его древних церквей, словно списанных с храмов Мцхета.
Этот «Сев-ванк», или черный монастырь — один из древнейших исторических и археологических памятников Армении. Он построен, по преданию, еще св. Григорием, просветителем Армении, и по его имени самое озеро Гокча (Гёк-чай, «синяя вода» — по-татарски) называлось в древности, да зовется часто и теперь, озером Севанга. В этом когда-то неприступном крепости-монастыре спасались от опасности армянские цари и патриархи, сохранялись подолгу царские и церковные сокровища и даже эчмиадзинские святыни. Сюда же обыкновенно ссылали на покаяние и исправление и заточали в темницы впавших в немилость духовных лиц; потому севангский монастырь всегда славился строгим пустынножительством и великими подвижниками иночества. В эту минуту исторически «черный монастырь», загораживающий собою солнечную сторону, смотрит, действительно, черным и мрачным, как схима, как темница, как самое подобающее место покаяния и кары… На нем в настоящее время два монастыря: один — на темени скалы, типический, живописный, дышащий сединою веков и сливающийся цветом своих камней с цветом скал, на которых он стоит, — теперь почти упразднен по ветхости своей. Другой — внизу, значительно новее, уже в зелени садов, у самой пристани острова.
— Монастырь очень богатый и старинный, — объяснил нам спутник-армянин. — На праздники сходится столько народу, что деться некуда. А монахов — всего семь. Скота у них много, рыбы, сад есть большой яблочный, виноградник, огороды… Только не здесь, не на острове, ведь монастырю принадлежат и на берегу, в разных местах, земли и дома.
Он сейчас же указал нам, с версту за монастырем, далеко выступающий в море мыс, с несколькими домиками и деревьями на перешейке.
— Вот это их место и пристань рыбная, — говорил армянин. — Вон, видите, деревня маленькая, сейчас около мыса — Цама-Коперт; это тоже на их земле, деньги им платят.
Парусная монастырская лодка, поддерживающая постоянное сообщение с островом, причалила в эту минуту к пристани маленькой бухты и высадила кучку народа.
Мы повернули резко направо, мимо Цама-Коперт, с ее черными пирамидами кизяка и слепыми земляными норами, уставленными наверху стожками, вдоль большого залива озера Гокчи.
Тут уже местность гораздо оживленнее и разнообразнее: множество бухточек, кос и полуостровов, рыбацкие лодки на воде, селения по берегам.
Мы подъезжаем к селу Еленовке, сплошь заселенному сектантами разных толков. Тут же почтовая станция и шоссейная застава, тут почтовое отделение и пост земской стражи. Местечко большое, хорошие дома из тесанных камней, с светлыми городскими окнами, богатые хозяйства. Буфет на станции оказался изрядный: свежая гокчинская форель, которою это озеро славится по всему Кавказу, яйца, сыр, местное вино. За все угощение с нас обоих взяли только 1 р. 10 к. Форель и вообще рыбная ловля — главное богатство этих мест. Все здешнее крестьянство — сплошные рыбаки. Гокча не только поит их, но и кормит. Эта громадная водная чаша, поднятая на высоту 7.124 футов, залившая собою полторы тысячи квадратных верст, имеющая 66 верст длины, 30 — ширины и 220 верст в окружности, — в то же время драгоценный рыбный садок, обилие которого не успели вконец истощить десятки веков самого неблагоразумного людского хищничества. Этим озеро, быть может, обязано необыкновенной глубине многих своих мест, недоступной никаким неводам. В середине его попадаются иногда глубины в 100 и даже 250 сажен.
В Гокче водится главным образом форель различных видов и гораздо более дешевая и менее вкусная рыба-храмуля. Ловля рыбы сдается казною в откуп за несколько десятков тысяч рублей ежегодно, для чего все озеро разбито на участки по отдельным лиманам. В последнее время, как и везде, количество рыбы в Гокче значительно уменьшилось; старики еще помнят время, когда нельзя было зачерпнуть кувшина воды в озере без того, чтобы в него не попала маленькая рыбешка, а теперь случается, что и не попадается ничего в целую тоню.
Быть может, это уменьшение рыбы зависит не только от хищнических приемов рыбаков, но и от постоянного уменьшения воды в озере, уровень которого понижается очень заметно. Некоторые местности, недавно еще лежавшие у самой воды, теперь удалились от нее на порядочное расстояние, а мысы противоположных берегов от этого понижения уровня вод все более сближаются между собою, и в самом узком месте озера грозят даже, с течением времени, переделить его на два озера.
