Люсьен Мюссе - Варварские нашествия на Европу: германский натиск
Подвергаясь нападениям вдоль всех своих границ, римскому обществу пришлось осознать необходимость военных реформ, о которых мы, впрочем, мало знаем. Наш главный источник, La Notitia dignitatum (Список должностей) (ок. 428–430 гг.), представляет собой собрание разрозненных документов, содержащих сведения о римских армиях: на Востоке (несомненно армии Диоклетиана), на большей части Запада (армии Константина) и на рейнской границе (армии Юлиана)[26]. Список показывает, что в IV в. римляне все большее предпочтение отдавали не линейным оборонительным рубежам вдоль берегов Рейна и Дуная, а полевым армиям, находившимся под командованием императора или магистров войска[27], способных незамедлительно вступить в бой на опасных участках. Конечно же, правительство никогда не делало сознательного выбора между этими двумя формами обороны — скорее этого потребовала жизнь. Если значительные вооруженные силы и оставались без движения долгое время, охраняя limes или их береговые аналоги, litus saxonicum (саксонский берег) [28] в Галлии и Британии, то, по-видимому, это были войска второго эшелона. На самом деле в V в. ни на самой границе, ни на побережье не произошло ни одной решающей битвы. Районы, защищаемые только ripenses (прибрежной охраной) или limitanei (пограничными войсками), были принесены в жертву, как, например, Британия после 407 г. и Норик.
Оборона становилась ожесточенной и действенной только там, где размещались наступательные армии. Без сомнения, их служба дорого обходилась провинциям: чаще всего они не двигались с места до тех пор, пока враг не проникал далеко в глубь римской территории — то есть наносил уже серьезный ущерб — и, поскольку они частенько формировались из самых свирепых варваров — Аэций, например, питал слабость к аланам и гуннам — их обращение с соседями определенно не отличалось излишней любезностью. Но военное и политическое значение подобных войск не оставляет никаких сомнений. Порой они добивались подлинного успеха, как, например, сражаясь с Аттилой в 451 г., и никогда не предавали Рима. Большая часть этих формирований пережила саму Империю.
Одно из самых значительных подразделений подобного рода находилось на севере Галлии; им поочередно командовали Аэций, комит Павел, Эгидий и Сиагрий. Предоставленное самому себе после смерти Майориана[29] в 461 г., оно просуществовало в изоляции 25 лет до победы Хлодвига в 486 г. В то время ставка этой армии находилась в Суассоне. Еще одна армия размещалась в Северной Италии между Миланом и Равенной на реке Исонзо. До 472 г. ее командующим был Рикимер, затем Орест и, наконец, Одоакр, и по-настоящему исчезла она только в 493 г., когда на Равенну напал Теодорих. Третье воинское формирование, менее крупное, представлявшее собой осколок Дунайской армии, отступило в Далмацию. С 454 по 481 г. при Марцеллине и его племяннике Юлии Непоте (эфемерный император в 474–475 гг.) его независимость была почти стопроцентной; впоследствии эта армия разделилась надвое, пополнив войска Одоакра и Византии. Британия потеряла свою небольшую мобильную армию в 407 г., когда узурпатор Константин III увел ее на континент. Африканская армия, по-видимому, лишилась своих ударных частей еще до конца IV в. Испания же их никогда не имела.
Присутствием этих армий объясняется существование отдельных осколков «римского мира», особенно в Далмации и на севере Галлии. Немаловажно, что королевство Меровингов с первых своих шагов охватило один из таких последних и самых надежных бастионов римской обороны и это повлияло на его дальнейшую судьбу самым решительным образом. Полномасштабные завоевания римских земель удавались германцам только вне зоны действия этих армий.
Участь пограничных оборонительных укреплений решилась гораздо быстрее. Из-за кризиса в армии стало сложно содержать бесчисленные посты вдоль limes. Целые участки были сданы без боя. Численность воинов, охранявших стену Адриана в Британии, так и не возросла до прежнего уровня после прорыва 367 г. А в 388 г. стена, видимо, была заброшена, если не считать нескольких отрядов местного ополчения; отныне ядром обороны стали городские стены, и сражения с пиктами в V в. происходили в глубине собственной территории Британии. В Галлии, как нам представляется, отрезок рейнского limes ниже Ксантена так и не был восстановлен после вторжений III в. Оборонительный рубеж вдоль маршрута из Кельна в Тонгре, Бавэ и Булонь[30], который, вероятно, служил им заменой, при Грациане уже перестали удерживать. После 406 г. остатки рейнских укреплений утратили всякую связь между собой; теперь это были лишь castella (крепости) и укрепленные города посреди открытых полей. В современной Швейцарии limes, по-видимому, были заброшены вскоре после 401 г.; там уцелело лишь несколько наспех сооруженных укреплений. Дунайская граница была оголена по приказу Стилихона около 395–398 гг., а войска были откомандированы в мобильные армии в Галлии и Италии; большая часть castella продержалась до ближайшей смены поколений. Жители перебрались в города, которые оборонялись примерно до 440 г. в Паннонии и 475 г. в Норике (пока в 488 г. не начался всеобщий исход).
Разумеется, за неимением людей и средств эта тактика была единственно возможной. Но она подвергала опасности главное. Римская цивилизация покоилась на взаимном дополнении города и сельской местности, надежности и быстроте сообщения. Промежуточные области, оставленные более или менее добровольно, были не менее важны для ее благополучия, чем центральные очаги, оборонявшиеся до последней капли крови. Что касается императорской власти, то она по-настоящему функционировала только в четырех или пяти секторах, плохо связанных между собой; таким образом, начиная с 405–410 гг. империя находилась при смерти[31].
Б) Распад Западной империи. Одоакр
Участь империи была предрешена с того момента, когда варварам удалось закрепиться на римских землях в промежутках между очагами сопротивления, не встроившись, за исключением индивидуальных случаев, в структуру римского общества.
На протяжении всей истории поздней Римской империи варвары не переставая прибывали к римским границам: одни приходили с войной — до 378 г. все они терпели крах, и их предприятие заканчивалось смертью, пленом или изгнанием, — а другие с миром. Это были рабы, продаваемые купцами, крестьяне, нуждающиеся в земле, или воины, жаждавшие богатства. Они часто добивались успеха, иногда достигая самых высоких постов, даже императорского трона, но для этого должны были полностью усвоить достижения римской цивилизации.
Ситуация изменилась, когда на территорию империи стали вторгаться и оседать на ней целые народы, осознающие себя и действующие как чужеродный элемент. Первоначально это было положение «де-факто», в основе которого лежало одно насилие: Рим еще наносил ответные удары и не терял надежды на конечную победу, как после кризиса III в. Затем подобное положение вещей обрело правовой статус: варварам, внедрившимся в самое сердце имперской территории, был предложен faеdus, этот политический договор, первоначально заключавшийся с приграничными соседями с целью подчинить их интересам римского правительства. С помощью юридической уловки на одном и том же участке земли вводилось двоевластие: племенной вождь сохранял полный контроль над своими воинами при условии, что они будут служить только Риму, а римские гражданские власти теоретически никак не страдали при условии, что будут предоставлять варварам продовольствие и кров. Понятно, что первые, обладавшие силой, постоянно брали верх над вторыми, которые за пределами зон, где находились римские армии, располагали лишь моральным авторитетом да ресурсами из нерегулярно пополняемой казны. С момента развития этой системы империя была обречена шаг за шагом прийти к распаду[32].
Пусть территория была расчленена, но оставался еще институт империи. Здесь мы не собираемся прослеживать процесс ее отмирания на Западе. Однако важно напомнить некоторые даты и факты.
В правовом смысле империя не исчезала. Когда «римская» армия Италии восстала, потребовав земель, под предводительством Одоакра, и последний император, юный Ромул Августул, был низложен (4 сентября 476 г.), произошло всего лишь объединение империи, доставшейся Зенону, государю, восседавшему в Константинополе. В глазах римлян Одоакр был лишь патрицием, таким же, как Рикимер или Орест[33]. Теодорих, его враг и преемник, также сохранил в Италии видимость императорской власти. Поскольку власть Гликерия и Ромула уже была фиктивной, переход от одной фикции к другой, конечно, не был особенно заметным[34].
Что представлял собой этот фантом в час своего исчезновения? В провинциях все обстояло по-разному. Британия была фактически полностью утрачена и не поддерживала никаких контактов с Римом, хотя некоторые кельтские вожди все еще напоминали о себе при случае. В Северной Галлии римская власть сохранялась в лице армии Сиагрия; впрочем, после 461 г. она не признала ни одного императора. Аквитания, фактически покоренная вестготами, с юридической точки зрения жила согласно fcedus, возобновлявшемуся в 453 и 454 гг.; императорские прерогативы там не заботили практически никого. Подвластный бургундам район Роны оказывал им большее уважение, и с 472 г. король Гундобад носил титул патриция. Юго-восток Галлии, напротив, остался подлинно римским, сплотившись вокруг префекта претория, правившего из Арля, и многочисленных аристократов, нашедших убежище в этом районе. Впрочем, этот островок очень быстро таял: в конце 475 г. Овернь, его бастион, сложила оружие перед вестготами; Лион, его крупнейший город, был захвачен бургундами (после 472?). Оставался только Прованс, который Одоакр фактически уступил вестготам начиная с 477 г[35].
