Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe
8 iюня 1933 года, рано утромъ, моя belle-soeur Ирина поeхала въ Москву получать уже заказанные билеты. Но Юра, проснувшись, заявилъ, что у него какiя-то боли въ животe. Борисъ ощупалъ Юру, и оказалось что-то похожее на аппендицитъ. Борисъ поeхалъ въ Москву "отмeнять билеты", я вызвалъ еще двухъ врачей, и къ полудню всe сомнeнiя разсeялись: аппендицитъ. Везти сына въ Москву, въ больницу, на операцiю по жуткимъ подмосковнымъ ухабамъ я не рискнулъ. Предстояло выждать конца припадка и потомъ дeлать операцiю. Но во всякомъ случаe побeгъ былъ сорванъ второй разъ. Вся подготовка, такая сложная и такая опасная -- продовольствiе, документы, оружiе и пр. -- все было сорвано. Психологически это былъ жестокiй ударъ, совершенно непредвидeнный и неожиданный ударъ, свалившiйся, такъ сказать, совсeмъ непосредственно отъ судьбы. Точно кирпичъ на голову...
Побeгъ былъ отложенъ на начало сентября -- ближайшiй срокъ поправки Юры послe операцiи.
Настроенiе было подавленное. Трудно было идти на такой огромный рискъ, имeя позади двe такъ хорошо подготовленныя и все же сорвавшiяся попытки. Трудно было потому, что откуда-то изъ подсознанiя безформенной, но давящей тeнью выползало смутное предчувствiе, суевeрный страхъ передъ новымъ ударомъ, ударомъ неизвeстно съ какой стороны.
Наша основная группа -- я, сынъ, братъ и жена брата -- были тeсно спаянной семьей, въ которой каждый другъ въ другe былъ увeренъ. Всe были крeпкими, хорошо тренированными людьми, и каждый могъ положиться на каждаго. Пятый участникъ группы былъ болeе или менeе случаенъ: старый бухгалтеръ Степановъ (фамилiя вымышлена), у котораго заграницей, въ одномъ изъ лимитрофовъ, осталась вся его семья и всe его родные, а здeсь, въ {19} СССР, потерявъ жену, онъ остался одинъ, какъ перстъ. Во всей организацiи побeга онъ игралъ чисто пассивную роль, такъ сказать, роль багажа. Въ его честности мы были увeрены точно такъ же, какъ и въ его робости.
Но кромe этихъ пяти непосредственныхъ участниковъ побeга, о проектe зналъ еще одинъ человeкъ -- и вотъ именно съ этой стороны и пришелъ ударъ.
Въ Петроградe жилъ мой очень старый прiятель, Iосифъ Антоновичъ. И у него была жена г-жа Е., женщина изъ очень извeстной и очень богатой польской семьи, чрезвычайно энергичная, самовлюбленная и неумная. Такими бываетъ большинство женщинъ, считающихъ себя великими дипломатками.
За три недeли до нашего отъeзда въ моей салтыковской голубятнe, какъ снeгъ на голову, появляется г-жа Е., въ сопровожденiи мистера Бабенко. Мистера Бабенко я зналъ по Питеру -- въ квартирe Iосифа Антоновича онъ безвылазно пьянствовалъ года три подрядъ.
Я былъ удивленъ этимъ неожиданнымъ визитомъ, и я былъ еще болeе удивленъ, когда г-жа Е. стала просить меня захватить съ собой и ее. И не только ее, но и мистера Бабенко, который, дескать, является ея женихомъ или мужемъ, или почти мужемъ -- кто тамъ разберетъ при совeтской простотe нравовъ.
Это еще не былъ ударъ, но это уже была опасность. При нашемъ нервномъ состоянiи, взвинченномъ двумя годами подготовки, двумя годами неудачъ, эта опасность сразу приняла форму реальной угрозы. Какое право имeла г-жа Е. посвящать м-ра Бабенко въ нашъ проектъ безъ всякой санкцiи съ нашей стороны? А что Бабенко былъ посвященъ -- стало ясно, несмотря на всe отпирательства г-жи Е.
Въ субъективной лойяльности г-жи Е. мы не сомнeвались. Но кто такой Бабенко? Если онъ сексотъ, -- мы все равно никуда не уeдемъ и никуда не уйдемъ. Если онъ не сексотъ, -- онъ будетъ намъ очень полезенъ -- бывшiй артиллерiйскiй офицеръ, человeкъ съ прекраснымъ зрeнiемъ и прекрасной орiентировкой въ лeсу. А въ Карелiи, съ ея магнитными аномалiями и ненадежностью работы компаса, орiентировка въ странахъ свeта могла имeть огромное значенiе. Его охотничьи и лeсные навыки мы провeрили, но въ его артиллерiйскомъ прошломъ оказалась нeкоторая неясность.
Зашелъ разговоръ объ оружiи, и Бабенко сказалъ, что онъ, въ свое время много тренировался на фронтe въ стрeльбe изъ нагана и что на пятьсотъ шаговъ онъ довольно увeренно попадалъ въ цeль величиной съ человeка.
Этотъ "наганъ" подeйствовалъ на меня, какъ ударъ обухомъ. На пятьсотъ шаговъ наганъ вообще не можетъ дать прицeльнаго боя, и этого обстоятельства бывшiй артиллерiйскiй офицеръ не могъ не знать.
Въ стройной бiографiи Николая Артемьевича Бабенки образовалась дыра, и въ эту дыру хлынули всe наши подозрeнiя...
Но что намъ было дeлать? Если Бабенко -- сексотъ, то все равно мы уже "подъ стеклышкомъ", все равно гдe-то здeсь же {20} въ Салтыковкe, по какимъ-то окнамъ и угламъ, торчатъ ненавистные намъ агенты ГПУ, все равно каждый нашъ шагъ -- уже подъ контролемъ...
Съ другой стороны, какой смыслъ Бабенкe выдавать насъ? У г-жи Е. въ Польшe -- весьма солидное имeнiе, Бабенко -- женихъ г-жи Е., и это имeнiе, во всякомъ случаe, привлекательнeе тeхъ тридцати совeтскихъ сребренниковъ, которые Бабенко, можетъ быть, получитъ -- а можетъ быть, и не получитъ -- за предательство...
Это было очень тяжелое время неоформленныхъ подозрeнiй и давящихъ предчувствiй. Въ сущности, съ очень большимъ рискомъ и съ огромными усилiями, но мы еще имeли возможность обойти ГПУ: ночью уйти изъ дому въ лeсъ и пробираться къ границe, но уже персидской, а не финской, и уже безъ документовъ и почти безъ денегъ.
Но... мы поeхали. У меня было ощущенье, точно я eду въ какой-то похоронной процессiи, а покойники -- это всe мы.
Въ Питерe насъ долженъ былъ встрeтить Бабенко и присоединиться къ намъ. Поeздка г-жи Е. отпала, такъ какъ у нея появилась возможность легальнаго выeзда черезъ Интуристъ2. Бабенко встрeтилъ насъ и очень быстро и ловко устроилъ намъ плацъ-пересадочные билеты до ст. Шуйская Мурманской ж. д.
Я не думаю, чтобы кто бы то ни было изъ насъ находился во вполнe здравомъ умe и твердой памяти. Я какъ-то вяло отмeтилъ въ умe и "оставилъ безъ послeдствiй" тотъ фактъ, что вагонъ, на который Бабенко досталъ плацкарты, былъ послeднимъ, въ хвостe поeзда, что какими-то странными были номера плацкартъ -- въ разбивку: 3-iй, 6-ой, 8-ой и т.д., что главный кондукторъ безъ всякой къ этому необходимости заставилъ насъ разсeсться "согласно взятымъ плацкартамъ", хотя мы договорились съ пассажирами о перемeнe мeстъ. Да и пассажиры были странноваты...
Вечеромъ мы всe собрались въ одномъ купе. Бабенко разливалъ чай, и послe чаю я, уже давно страдавшiй безсоницей, заснулъ какъ-то странно быстро, точно въ омутъ провалился...
Я сейчасъ не помню, какъ именно я это почувствовалъ... Помню только, что я рeзко рванулся, отбросилъ какого-то человeка къ противоположной стeнкe купе, человeкъ глухо стукнулся головой объ стeнку, что кто-то повисъ на моей рукe, кто-то цeпко обхватилъ мои колeна, какiя-то руки сзади судорожно вцeпились мнe въ горло -- а прямо въ лицо уставились три или четыре револьверныхъ дула.
Я понялъ, что все кончено. Точно какая-то черная молнiя вспыхнула невидимымъ свeтомъ и освeтила все -- и Бабенко съ его странной теорiей баллистики, и странные номера плацкартъ, и тeхъ 36 пассажировъ, которые въ личинахъ инженеровъ, рыбниковъ, бухгалтеровъ, желeзнодорожниковъ, eдущихъ въ Мурманскъ, {21} въ Кемь, въ Петрозаводскъ, составляли, кромe насъ, все населенiе вагона.
2 Впослeдствiи, уже здeсь, заграницей, я узналъ, что къ этому времени г-жа Е. была уже арестована.
Вагонъ былъ наполненъ шумомъ борьбы, тревожными криками чекистовъ, истерическимъ визгомъ Степушки, чьимъ-то раздирающимъ уши стономъ... Вотъ почтенный "инженеръ" тычетъ мнe въ лицо кольтомъ, кольтъ дрожитъ въ его рукахъ, инженеръ приглушенно, но тоже истерически кричитъ: "руки вверхъ, руки вверхъ, говорю я вамъ!"
Приказанiе -- явно безсмысленное, ибо въ мои руки вцeпилось человeка по три на каждую и на мои запястья уже надeта "восьмерка" -- наручники, тeсно сковывающiе одну руку съ другой... Какой-то вчерашнiй "бухгалтеръ" держитъ меня за ноги и вцeпился зубами въ мою штанину. Человeкъ, котораго я отбросилъ къ стeнe, судорожно вытаскиваетъ изъ кармана что-то блестящее... Словно все купе ощетинилось стволами наганомъ, кольтовъ, браунинговъ...
___
Мы eдемъ въ Питеръ въ томъ же вагонe, что и выeхали. Насъ просто отцeпили отъ поeзда и прицeпили къ другому. Вeроятно, внe вагона никто ничего и не замeтилъ.
Я сижу у окна. Руки распухли отъ наручниковъ, кольца которыхъ оказались слишкомъ узкими для моихъ запястiй. Въ купе, ни на секунду не спуская съ меня глазъ, посмeнно дежурятъ чекисты -- по три человeка на дежурство. Они изысканно вeжливы со мной. Нeкоторые знаютъ меня лично. Для охоты на столь "крупнаго звeря", какъ мы съ братомъ, ГПУ, повидимому, мобилизовало половину тяжело-атлетической секцiи ленинградскаго "Динамо". Хотeли взять насъ живьемъ и по возможности неслышно.
Сдeлано, что и говорить, чисто, хотя и не безъ излишнихъ затрать. Но что для ГПУ значатъ затраты? Не только отдeльный "салонъ вагонъ", и цeлый поeздъ могли для насъ подставить.
На полкe лежитъ уже ненужное оружiе. У насъ были двe двухстволки, берданка, малокалиберная винтовка и у Ирины -- маленькiй браунингъ, который Юра контрабандой привезъ изъ заграницы... Въ лeсу, съ его радiусомъ видимости въ 40 -- 50 метровъ, это было бы очень серьезнымъ оружiемъ въ рукахъ людей, которые бьются за свою жизнь. Но здeсь, въ вагонe, мы не успeли за него даже и хватиться.
