Георгий Соломон (Исецкий) - Среди красных вождей том 2
— Вот увидите, вам влетит за это… влетит… возьмут карася под жабры, хе-хе-хе… не отвертитесь…
В тот же день Гуковский опять приходить комне.С ним какой то "джентльмен".
— Вот позвольте вам представить, Георгий Александрович, — это наш лучший поставщик, господин Биллинг, к которому вы можете относиться с полным доверием.
Мне уже известно это "почтенное" имя — это брат жены Эрлангера, которого Гуковский сделал note 30универсальным поставщиком. Я вспоминаю это знаменитое имя. Это был поставщик, через которого должны были проходить все поставщики, уплачивая ему установленную "законом" комиссию, иначе поставщики, несмотря ниначто, не получали заказа…
— Очень счастлив представиться, Георгий Александрович, — говорит, низко кланяясь Биллинг. — Надеюсь, что и вы не обойдете меня своими милостями… надеюсь, что все останется по старому…
С отвращением говорю несколько любезных слов, торопясь закончить этот визит.. И они оба, Гуковский и Биллинг, уходят.
Попозже в тот же день я говорю Гуковскому.
— Напрасно вы представляете мне Биллинга. Я ведь знаю, что он представляет собою, этот зять Эрлангера… Он у меня не будет иметь заказов…
Гуковский возражает, уверяет, что это честнейший человек, очень полезный… Я слушаю, удивляюсь этим лживым и таким ненужным уверениям: ведь Гуковскому известно, что я отлично знаю всю подноготную исключительного положения, занимаемого этим "поставщиком", и что я сейчас же могу уличить его во лжи…
Но он продолжает уверять…
И в тот же день Гуковский звонит мне по внутреннему телефону:
— Георгий Александрович, — слышу я, — у меня сидит господин Сакович (если не ошибаюсь в фамилии), это первый ревельский банкир… он хотел бы представиться вам… Можете вы его принять… Ну, так он идет сейчас к вам.
И ко мне входит этот "первый банкир". Это избитый, как пятиалтынный, тип биржевого зайца, молотящего на обухе рожь. Он представляется и сейчас же note 31начинает уверять меня в своей значимости, в своем влиянии на бирже, во всех банках…
— Мы с Исидором Эммануиловичем в самых лучших отношениях, — рекомендуется он. — Чуть что, и я веськ услугам ИсидораЭммануиловича, — подчеркивает он. — Надеюсь, и с вами мы будем друзьями…
Он говорит, а я слушаю и гляжу на него, на его лицо, в его глаза, и мне вспоминается мой любимый Салтыков с его злыми характеристиками: «… на одной щеке следы только что полученной пощечины, а на другой завтра будут таковые же…»
— Так я надеюсь, Георгий Александрович,что вы не обойдете меня с вашими банковыми поручениями… Только позвоните, и я у вас…
— А как называется ваш банк? — спрашиваю я. Этот естественный вопрос его смущает он, начинает вертеться в своем кресле. Уверенный тон исчезает и он отвечает мне с какими то перебоями:
— У меня, видите ли, Георгий Александрович, у меня… собственно, банка нет… Я директор банка "Шелль и Ко.", директор разных других банков… Все, что вам угодно… все операции… по обмену валюты… наивыгоднейший курс… по выдачам авансов… аккредитивные операции.. Извольте только обратиться ко мне… в пять минут все будет устроено…
— Значит, я могу обращаться к вам в банк "Шелль и Ко.".
— Извольте видеть… лучше прямоко мне… так мы всегда с Исидором Эммануиловичем делали… они позвонят мне… и через пять минут все готово.. и на лучших условиях…
Впоследствии, когда я, нуждаясь в услугах банка, note 32познакомился с банком Шелль, я узнал, что Сакович выдавал себя ложно за директора этого большого и солидного банка, (Много позже, когда я был уже в Лондоне,
Н. П. Шелль обратился ко мне с письмом, в котором, сообщая что вынужден преследовать Саковича судом за присвоение себе звания доверенного и директора его банка, просил меня дать письменные показания о нем, что я немедленно и исполнил. — Автор.) что на самом деле он был лишь обыкновенным посредником, достававшим и предоставлявшим иногда этому банку клиентов, получая за это определенную комиссию… Конечно, нам, представлявшим собою крупного и желательного для всякого банка клиента, не было ни малейшей нужды в таких посредниках, наличность которых лишь удорожала операции… Зачем же Гуковский пользовался услугами Саковича? Ответ простой: он и Эрлангер получали от него в свою пользу тоже часть его комиссии…
В тот же день Гуковский представил мне и Линдмана. Я позволю себе в дополнение к тому, что я выше о нем говорил, заметить, что он также, как и Сакович, произвел на меня впечатление (а по ознакомлению с делами, я увидел, что был прав) просто прожженного малого, готового на что угодно и "на все остальное"..
Приходили ко мне и еще некоторые поставщики, и все почти в унисон просили "не обходить", быть милостивым" к ним ивсе без исключения уверяли меня в своей готовностибыть полезным в любом отношении"…
Приходил еще Гуковский, надоедал своими "советами", несколько раз грозил мне ранами и скорпионами своих доносов… Настаивал еще на том, чтобы я оставил у себя на службе Эрлангера, чтобы я note 33приблизил к себе Биллинга… Я, отшучиваясь и смеясь над его наивностью, отказывался.
— Не смейтесь, Георгий Александрович, — сказал он, наконец, — не смейтесь… Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела, хе-хе-хе!… А кошечка — это я, хе-хе-хе!…
— Послушайте, Исидор Эммануилович, — ответил я серьезно, — неужели вам не надоело наседать на меня со всеми этими вопросами? Неужели вы не видите, что ваши угрозы на меня не действуют, что я не боюсь вас…
— Не боитесь? — прищурив свои гнойные глазки, спросил он. — Ой, боитесь… хе-хе-хе!.. И вы увидите, что я вас и погублю… хе-хе-!.. А что касается Эрлангера, я больше не настаиваю. Я его спас от ВЧК и у него заграничный паспорт готов… да, готов… я не боюсь и говорю вам: я сам устроил ему это дело и он вольная птица. Послезавтра пароход "Калевипоэг" уходит в Стокгольм, и он с ним уедет…
И действительно, в указанный день вся эта почтенная компания,
т. е., Эрлангер с женой и Биллинг уехали на пароходе "Калевипоэг" в Стокгольм, освободив ту квартиру, которую снимал и меблировал для них на казенный счет Гуковский…
Худо ли, хорошо ли, но этот гнилой зуб был вырван… И в тот же вечер Гуковский напился до положения риз. Вернувшись домой лишь около пяти часов утра и пьяно и гадко ругая меня за глаза, он кричал курьерам свирепые угрозы по моему адресу: — Это я с горя, — кричал он, — но Соломон меня попомнит! (непечатная ругань)…
Так почтил Гуковский день отъезда Эрлангера, который, по слухам, "заработал" в Ревеле около двух note 34миллионов шведских крон и занялся не то в Швеции, не то в Германии коммерцией… Гуковский раздобыл ему за бешенные деньги очень хороший фальшивый паспорт, и он живет под вымышленным именем…
Так прошли первые дни моего пребывания в Ревеле. Я сразу же получил огненное крещение. Конечно, я ожидал от Ревеля всего худшего, но то, что встретило меня там и то, что мне пришлось пережить там в дальнейшем, превзошло все мои ожидания. Порою мне становилось страшно, хватит ли у меня сил вынести эту борьбу. Но отступать я не хотел, это было не в моих принципах. И меня поддерживало сознание, что я, может быть вношу хоть крупицу в дело спасения России от полного развала…
XXVI
Прошло несколько дней, и в Ревель, проездом в Москву, прибыл В. Л. Копп. Я уже говорил о нем, описывая начало его карьеры в Берлине, где я, по воле рока, так сказать, принял его от "советской купели"… По изгнании советского посольства из Германии он, в качестве вчерашнего ярого меньшевика, был принят в Москве очень холодно. Правда, он поторопился заделаться "твердокаменным" большевиком, но доверия к нему не было и, насколько я знаю по рассказам других, особенно недружелюбно к нему относился Чичерин, тоже бывший меньшевик… Поняв, что тут взятки гладки, Копп обратился к Красину. Как я упоминал, покойный Красин был очень добрый и доверчивый человек, отогревший на своей груди не одного темного героя. Так, между прочим, еще в note 35дореволюционное время, будучи директором "Сименс и Шуккерт", он отогрел Воровского, Литвинова и многих других, поспешивших при советском режиме "отблагодарить" его и ставших его неукротимыми врагами, как, например, Литвинов, вечно тайно и явно копавший ему яму…
Красин относился очень терпимо к людям и их взглядам и, в частности, был чужд того беспардонного озлобления, с которым большевики относились к меньшевикам. В тяжелые времена подпольной работы революционеров он как и я, вел борьбу с меньшевицким крылом социал-демократической партии, но эта борьба никогда не переходила у него в личную. Поэтому например, выступая на всех партийных съездах против покойного Г. В. Плеханова, он сохранял с ним самые хорошие личные отношения до самой смерти последнего… Копп хорошо знал, с кем имел дело, и без труда сумел войти в доверие к Красину, принявшему его на службу в Комиссариат торговли и промышленности на скромную должность заведующего одним из незначительных отделов. Копп понимал, что на этой должности он карьеры не сделает, он понимал, что для того, чтобы выдвинуться и заставить "сферы" забыть о своем былом меньшевизме, надо сделать что-нибудь выходящее более или менее из ряда обыденного.
