Иосиф Кулишер - История русской торговли и промышленности
Статья эта во всяком случае любопытна в том смысле, что свидетельствует о готовности не только Византии, но и Руси уже в X ст. отказаться от берегового права и оказывать при кораблекрушении всякое содействие к спасению товаров и к возвращению их владельцам. Но утверждать, что она не имела действия на Руси, как это делает А. С. Мулюкин, после изложенного было бы трудно. Есть основания предполагать, что она именно относилась к грекам, приезжавшим на Русь, и в этом отношении, как справедливо указывает В. И. Сергеевич, является единственной распространяющей действие договора 911 г. за пределы греческой территории. «Статьи частного международного права, — продолжает В. И. Сергеевич, — предназначались для действия только в пределах греческой территории и притом в столкновениях русских с греками, а не русских между собой; до споров русских с русскими грекам, конечно, не было никакого дела». На греках лежала трудная задача. «Надо было обеспечить спокойствие Константинополя и его окрестностей и в то же время удовлетворить русских, обычаи которых именно и угрожали спокойствию и безопасности греческих подданных». С одной стороны, греки сохраняли русские обычаи, поскольку они были терпимы, и даже ссылались на русский закон, «чтобы северные варвары видели, что в договорах содержится их право». А с другой стороны, поскольку русские обычаи противоречили условиям культурной жизни, «их надо было искусно обойти и заменить началами греческого права». Во всяком случае хотя «в самых договорах нет прямого постановления, в котором бы определялось место их применения, но из взаимных отношений договаривающихся сторон и из некоторых выражений договоров надо заключить, что составители их, определяя частное право греков и руси, имели в виду только греков и русь, находящихся в пределах греческой территории. Русь часто и в значительном числе приезжала в Константинополь, оставалась там подолгу и вела себя не совершенно спокойно… Но если греки и приезжали в Русь, то весьма редко и в небольшом числе. Как наши, так и иностранные источники говорят только о поездках греческих послов в Русь; о пребывании же греков в Руси по своим делам указаний не встречается»{74}.
На этой точке зрения стоят и другие авторы. «Здравый смысл, — говорит А. Димитриу, — требует того, чтобы та сторона возбуждала вопрос о сделке, которая наиболее в ней нуждается. Что касается договора 911 г., то заинтересованной стороной, несомненно, была Византия, а не Русь, для которой в то время даже выгоднее было быть свободной от всяких уз и препятствий в своих стремлениях к добыче»{75}. «Русь ездила в Грецию, но не греки в Русь, — подчеркивает А. С. Мулюкин. В договорах нигде нет указаний, чтобы какое-нибудь из их постановлений имело применение в России, что при многочисленности указаний на место действия статей и в Греции, и в Корсунской стране, и “на коем-либо месте”, и в устье Днепра и в земле чужой, — словом, где угодно, только не на Руси, — более, чем странно». В самом деле, какой интерес для греков в смысле торговли могла представлять бедная Русь того времени? «Сам знаменитый путь из Варяг в Греки… назывался путем в Грецию, а не из Греции; им пользовались не греческие купцы, а бесшабашная вольница, которая столько же намеревалась торговать, сколько и грабить. Для греков не было надобности пускаться в опасные приключения торговли по этому пути, когда все, что им было нужно с севера, само являлось к воротам Царьграда и столь настойчиво просило о торговле с ними, т.е. о размене привезенного на золото и паволоки, что грекам приходилось обуздывать наглость являвшихся оружием и договорами. Такое именно значение имели договоры Олега и Игоря»{76}.
Как мы видим, наука, сделавшая большие успехи с тех пор, как писал А. П. Егунов в «Современнике», все же немногим изменила свой взгляд на сношения Руси с Византией в наиболее раннюю эпоху. Если Егунов в 1848 г. утверждал, что Русь имела в виду не торговый обмен, а добычу, то и новейшие исследователи считают нужным подчеркнуть, что Русь «столько же намеревалась торговать, сколько и грабить» (Мулюкин), что она, «прибывая в Византию, обнаруживала стремление к добыче» (Димитриу), что грекам необходимо было «позаботиться об обуздании приезжавшей в Царьград Руси» (Сергеевич).
Характер путешествий русов в Византию можно усмотреть из описаний византийского императора Константина Багрянородного, жившего в X ст. Подвластные руссам славянские племена вырубают зимою в горах лес и строят из него ладьи, а когда растает лед, отводят их в близлежащие озера, сплавляют до Киева и здесь вытаскивают на берег и продают руссам. Русы покупают одни остовы судов, весла же, уключины и другие снасти берут сами из старых судов. Снарядив таким образом суда, русы спускаются по Днепру до Витичева, платящего им дань, и, прождав здесь два-три дня, пока соберутся однодеревки (лодки) из отдаленных местностей, отправляются в путь. Первый днепровский порог Ессуни, к которому они подходят, очень узок и имеет высокие и острые камни, которые издали кажутся островами; русы не решались плыть прямо через порог, а останавливались на некотором расстоянии от него, выходили на берег, оставив груз на судах, а затем, ощупав дно босыми ногами, с великой осторожностью проводили суда через это узкое место между торчащими камнями и берегом. Таким же образом они проходили второй и третий порог на страже из-за печенегов, вытаскивали из лодок груз и высаживали скованных невольников, которых вели на расстоянии б тыс. шагов, пока не миновали порога. Прочие же тянули суда волоком или несли их на плечах, а за порогом спускали их опять в воду, снова погружали и плыли далее. Минуя остальные пороги, русы подходят к Карийскому перевозу, куда являются печенеги для нападения на них. Затем подъезжают к острову св. Григория, после чего им не приходится опасаться печенегов уже до самой реки Селины. В четыре дня достигают устья Днепра, где находится остров св. Эферия, здесь отдыхают два-три дня и в это время снабжают суда парусами, мачтами, веслами, которые привозят с собой, а затем продолжают путь к реке Селине, рукаву Дуная. Но тут их снова со всех сторон окружают печенеги, и если, как нередко бывает, вода прибьет однодеревку к берегу, то выходят из нее, чтобы общими силами вступить в борьбу с печенегами. Переплыв Селину, русы входят в устье Дуная, из Дуная проходят через Конопу, а затем Констанцию к рекам Варне и Дицине, которые все текут по стране булгарской. Оттуда они направляются в область Месемврийскую и таким путем совершают свое трудное, исполненное опасностей и препятствий путешествие{77}.
К этому император Константин прибавляет, что зимою, с наступлением ноября, князья русов со всем народом покидают Киев и отправляются в другие города или в. земли древлян, дреговичей, кривичей, северян и прочих славян, им подвластных. Здесь проводят они зиму, а когда вскроется Днепр, возвращаются обратно в Киев и, собрав свои суда и надлежащим образом снарядив их, ибо их могут тревожить печенеги, совершают указанный путь в Грецию.
Как бы мы ни относились скептически к торговле русов с Византией, но нельзя отрицать того, что независимо от приведенных выше статей договоров, трактующих о торговле, и в этом путешествии, описанном Константином, имеется не что иное, как плавание с торговой целью. Тот груз, который русы у первого порога оставляли на судах и который у четвертого порога нагружали (вещи — res), состоял не из одних только припасов на время пути и снастей, которыми они снаряжали суда на острове Эферия{78}, но, несомненно, также из товаров, везомых в Византию. Таким же товаром являлись и упоминаемые Константином закованные невольники. С какой стати их везти в таком виде, если не для продажи? И вообще из всего описания путешествия складывается впечатление, что оно производилось с торговой целью; на военный набег оно совершенно не походит. Другое дело, что главным товаром, доставляемым в Византию, являлись, по-видимому, эти невольники, а остальные товары были результатом тех зимних путешествий князей по покоренным землям, которые совершались ради получения дани (полюдия).
Читая этот рассказ императора, говорит В. О. Ключевский, легко понять, какими товарами грузила Русь свои торговые караваны лодок, сплавлявшихся летом к Царьграду: это была дань натурой, собранная князем и его дружиной во время зимнего объезда, произведения лесных промыслов, меха, мед, воск. К этим товарам присоединялась челядь, добыча завоевательной дружины{79}.
Киевский князь «делился со своей дружиной, которая служила ему орудием управления, составляла правительственный класс. Этот класс действовал как главный рычаг в том и в другом обороте, и политическом, и экономическом: зимою он правил, ходил по людям, побирался, а летом торговал тем, что собирал в продолжение зимы… К торговому каравану княжескому и боярскому примыкали лодки и простых купцов, чтобы под прикрытием княжеского конвоя дойти до Царьграда».
