Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век (адаптирована под iPad)
Дмитрий знал, что главным его оружием по-прежнему являются воззвания и слухи об «истинном» государе. Местные жители снабжали войско продовольствием, со всех сторон стекались добровольцы, подошли новые отряды запорожцев и донцов, так что через несколько недель у Самозванца была армия больше прежней, и он самонадеянно перешел в наступление.
21 января 1605 года, ровно через месяц после предыдущего сражения, состоялось новое, у села Добрыничи.
К оправившемуся от ран Мстиславскому пришли подкрепления, в числе которых были части иноземного строя и русская регулярная пехота. Прошлая победа не научила Дмитрия ничему, кроме лихости. Он опять всё поставил на фланговый кавалерийский удар, и когда атака захлебнулась под залповым огнем пушек и мушкетных линий, дело было проиграно.
Самозванец потерял пять или шесть тысяч человек, всю артиллерию, знамена и еле унес ноги – он лично участвовал в рубке и под ним убили коня.
Царские воеводы повесили всех пленных русских как бунтовщиков и изменников, а пленных поляков отправили в Москву. Мстиславский полагал, что война выиграна, теперь «вор» сам уберется за пределы державы.
Но Дмитрий не собирался отказываться от борьбы. Полководцем он оказался скверным, но зато обладал хорошим стратегическим чутьем. Отступив, он занял выжидательную позицию, копя силы. Окрестное население по-прежнему было на его стороне, а с Дона на помощь шли новые отряды.
Этих опытных воинов Мстиславский опасался больше, чем мужичьей рати Самозванца, и поэтому повернул свои основные силы к крепости Кромы, к которой должны были выйти казаки, и надолго там увяз.
Осада Кром – одна из самых странных страниц этой диковинной эпопеи. Огромное войско, чуть ли не в восемьдесят тысяч человек, много недель топталось у деревянной крепостцы, в которой засели несколько сотен защитников, в основном казаков. Дубовые стены быстро разнесла мощная осадная артиллерия, дома все выгорели, но мятежники зарылись в землю, и выкурить их оттуда было невозможно.
Буссов рассказывает: «Когда московиты приближались для схватки или посылали людей на штурм, казаки, как мыши, вылезали из земляных нор и храбро оборонялись, а если московиты начинали одолевать их, они живо через отверстия забирались снова во внутренний ров и ждали там преследования со стороны московитов, но тех мороз пробирал по коже, и они не хотели залезать туда; так они и стояли там около трех месяцев, расстреляли много пороха и свинца и ничего не добились». Маржерет называет кромское стояние «смехоподобным».
Трудно понять, почему нельзя было оставить для блокады жалкого городишки небольшой отряд и развернуться всей мощью против Самозванца или против донских подкреплений. Вероятно, всё объяснялось инертностью Мстиславского, которому не хотелось куда-то вести войска через позднезимнюю, а затем весеннюю грязь. Уверенный в победе, князь дожидался конца распутицы, и время было потрачено впустую.
Не вызывает сомнения, что, поживи царь Борис подольше, правительственные войска в конце концов разгромили бы Самозванца – слишком неравны были силы. Но время «второго» российского государства истекло. Система, державшаяся исключительно на личной власти самодержца, надломилась, когда 13 апреля тот, кто единственно мог принимать государственные решения, скоропостижно умер. Наследник был еще мальчик. Теперь сомнительная власть Годуновых стала вдобавок слабой.
Самозванцу сказочно повезло. Дальнейшие события происходили уже сами собой. «Яко комар льва не дошед поразил» – так охарактеризовал современник событий эту победу.
Победа без сражения
Одним из первых решений нового царя Федора, вернее, его советников, была замена армейской верхушки. Мстиславского и его заместителя князя Василия Шуйского отозвали в Москву, вместо них прислали Петра Басманова, который после доблестной защиты Новгород-Северского вошел у Годуновых в фавор. Басманов был энергичен и храбр. Правительство надеялось, что такой командующий быстро покончит с бунтом.
Но кадровыми перестановками исправить дело было уже нельзя. Главные процессы сейчас происходили не в Кремле и не в ставке Дмитрия, а в огромном лагере под Кромами. Там шло опасное брожение. Воины устали от осадных лишений, от бездарного начальства; повсюду сновали агитаторы Самозванца. К тому времени, когда Басманов прибыл к армии, она уже не хотела сражаться за Годуновых.
К тому же в войске созрел заговор. Его зачинщиками, по-видимому, были братья князья Голицыны, командовавшие авангардом. Этот древний и знатный род при Годунове отошел в тень и ненавидел новую династию. Впрочем, душой заговора были не Голицыны, а рязанец Прокофий Ляпунов, человек решительный и смелый. В передовом полку служило много рязанских дворян, у которых Прокофий пользовался большим авторитетом. Они и сделали всё дело.
Заговорщики выступили 7 мая, когда Басманов приводил войска к присяге царю Федору. Старший Голицын, князь Василий, оробел и остался у себя в шатре, причем велел себя связать на случай неудачи, но Ляпунов управился и сам. Он и его соратники подожгли лагерные постройки, чтобы вызвать панику. В суматохе раздались крики во славу царя Дмитрия, охотно подхваченные воинской массой. Тогда рязанцы окружили ставку Басманова и потребовали от него ответа: за кого он.
Трудно сказать, что именно подтолкнуло полководца к предательству. Вряд ли страх – это был человек не робкого десятка. К тому же воевода мог бы схитрить: сказать заговорщикам одно, а потом повернуть дело иначе. Возможно, Басманов знал о заговоре от тех же Голицыных, его близких родственников, и, понимая слабость кремлевской власти, заранее сделал выбор. Своей изменой воевода обеспечивал Дмитрию царский трон и мог рассчитывать на щедрую награду.
Басманов объявил армии, что законным государем является Дмитрий Иоаннович. Верные царю Федору военачальники и отряды ушли из лагеря в сторону Москвы, но таких было немного. Большинство остались с Басмановым – и с Дмитрием.
Исход противостояния разрешился. Фактически династия Годуновых пала 7 мая 1605 года.
При медленности тогдашних коммуникаций весть о катастрофе дошла до столицы нескоро, а когда стало известно, что войско передалось Самозванцу, бояре сразу перестали его именовать этим нехорошим словом. Все покинули юного царя. В Москве появились агитаторы Дмитрия, столичное население заволновалось. Бывший глава комиссии по расследованию угличской трагедии Василий Шуйский, который совсем недавно клялся, что царевич погиб, теперь заявил горожанам обратное: Дмитрий-де спасся, а вместо него убили какого-то поповского сына.
1 июня в Кремль ворвалась «площадь». Царя и его семью арестовали. Охрана даже не пыталась их защитить. Всем было ясно, что Годуновым конец.
Разумеется, начались грабежи и бесчинства – насильственная смена власти всегда приводит к анархии. Исаак Масса пишет: «Во время грабежа некоторые забрались в погреба, где стояло вино, и они перевернули бочки, выбили днища и принялись пить, черпая одни шапками, другие сапогами и башмаками, и они с таким жаром предались питию – на что они все там падки, – что потом нашли около пятидесяти, упившихся до смерти». Этот жуткий эпизод выглядит символическим предвестием долгого смертного запоя, в который скоро сорвется вся страна.
Тем временем в лагере победителей происходило следующее.
Из армии к Дмитрию отправилась делегация во главе с князем Иваном Голицыным. «Царевич» сначала не поверил своему счастью и, кажется, заподозрил ловушку. Он не поехал в Кромы сам, а откомандировал своего представителя привести войска к крестному целованию.
Затем, по-прежнему издали, распустил дворянское ополчение и большинство стрельцов. Ход оказался очень неглупым. Служивые с удовольствием разошлись по домам и разнесли по всей Руси известие о победе Дмитрия. В домассмедиальную эпоху трудно было найти более эффективный способ оповещения страны о великой перемене.
Но и после этого Дмитрий предпочитал держаться от наполовину уменьшившейся правительственной армии на расстоянии. Он взял к себе Басманова, а при войске оставил Василия Голицына. Окруженный поляками и казаками, Самозванец следовал позади, не торопясь занять покорившуюся Москву.
У этой неспешности имелись свои причины.
Во-первых, перед торжественным явлением нового государя кто-то должен был устранить прежнего, хоть и арестованного, но еще живого.
Эту грязную работу взялся исполнить Василий Голицын, давний ненавистник Годуновых. 10 июня свергнутого царя и его мать, вдовствующую царицу, убили, объявив народу, что они покончили с собой. Теперь престол был пуст. Это злодеяние свершилось если не по прямому приказу Самозванца, то по его молчаливому согласию. Во всяком случае, непосредственные исполнители, дворяне Михаил Молчанов и Андрей Шерефединов, скоро окажутся в кругу ближних помощников нового царя (о первом из них мы еще услышим).
