Александр Тюрин - Правда о Николае I. Оболганный император
Бедная малонаселенная Россия фактически охраняла Запад от Востока, а Восток от Запада, но ненавидели ее и те, и другие.
Ни север, ни юг, ни запад, ни восток страны не защищены от вражеских нашествий. У стран фактически нет тыла. Муром, Владимир, Вятка и Ладога точно также находятся под ударом как Рязань, Тула и Смоленск. Плодородные почвы отсечены Диким полем, где «хозяйничают» степняки. Морские торговые пути, ведущие в Европу, находятся под плотным контролем Ганзы и Ливонии. Западные соседи не пропускают в Россию ремесленников и новые технологии, не дозволяют самостоятельного русского мореплавания, но, в то же время, имеют замечательные барыши, скупая дешевые русские товары. (В это время в западной Европе как раз происходит «революция цен», ценовой скачок, связанный с притоком южноамериканского серебра.) Торговые пути, ведущие в южные и восточные страны, контролируются Литвой и Казанью. Внешние рынки доступны только через посредников, присваивающих львиную долю прибыли, и не могут стимулировать развитие городов.
Московской Руси в эпоху Ивана Грозного удалось разрушить хищные рабовладельческие государства, угрожающие России с востока, прорубить «восточное окно» для освоения Урала и Сибири, отнять тысячи квадратных километров у Дикого поля.
Однако столкновение с коалицией сильнейших европейских держав того времени (Речью Посполитой, Швецией, Османской и Германской империями) за выход к мировым торговым путям завершилось неудачей.
Столкновение с Европой произошло в условиях жесткой борьбы центральной власти против феодальной земельной знати, потомков удельных властителей — тех, что раздробили Древнюю Русь и положили ее под копыта татарских коней. В своих вотчинах она по-прежнему выступала в роли микрогосударей, имея собственных бояр, массу подневольной челяди и частное войско, состоящее из военных слуг и боевых холопов. А в едином государстве она рассматривала свои административные функции, что в столице, что на местах, как очередное средство кормления за счет народа.
Властный конфликт не мог быть решен мирными средствами. Аристократы, собравшиеся в Москву со всех концов бывшей удельной Руси, предавали правящую династию Калиты и травили ее ядом. А верховная власть, особенно в эпоху Ивана Грозного, старалась избавиться от слоя аристократов — и как от посредников между центром и местами, и как от «микрогосударей», и как от жадных потребителей прибавочного продукта, создаваемого производящим населением. Прибавочный продукт перераспределялся в пользу служилых людей, несущих оборонную и пограничную службу, а административные функции передавались выборным органам местного (земского) самоуправления, крестьянским и посадским.
Забавным образом, либеральные и даже многие марксистские историки при описании этого противостояния явно занимают сторону феодальной знати, княжат и бояр — тут уж сказываются антигосударственные инстинкты нашей интеллигенции.
С 1600 г. четыре лета подряд урожай губили морозы, в июле ездили на санях, а в сентябре устанавливался снежный покров. Из-за повторяющихся неурожаев толпы голодных крестьян бродили по всей стране в поисках хлеба. Люди пограничья перестали защищать государство. В открывшиеся «трещины» хлынули вражеские потоки и на несколько лет фактически уничтожили русскую государственность.
Из Смуты страна вышла гораздо более малонаселенной, еще более изолированной от мировых торговых путей, с разоренным селом и посадом. Западные купцы немедленно захватывают российский рынок, стесняя развитие русского торгово-промышленного класса.
Результатом Смуты было нарастание мобилизационного характера хозяйственной и военной жизни России, усилением службы и тягла сословий. При населении в 5 млн человек, страна должна была содержать войско в 200 тыс. Нередко случалось и так, что дворянин в самом центре России, получая от приказа поместье как будто населенное, с крестьянами, встречал на самом деле пустошь с заброшенными избами. И должен был сам браться за соху.
Государство несло все растущие оборонные расходы. Первыми шли осваивать Дикое поле не крестьяне, а служилые люди, «дети боряские» и дворяне, казаки, стрельцы, копейщики, засечные сторожа, станичники, пушкари, затинщики, воротники, позднее солдаты, рейтары, драгуны и и т. д. Все они получали разные виды государственного довольствия — не только землями, но и деньгами.
Государство расширялось, в первую очередь, ради обеспечения крестьянской колонизации, однако оборона растущей территории требовала, напротив, ограничения передвижения для крестьян на поместных землях.
У Соловьева читаем: «Государство бедное, мало населенное и должно содержать большое войско для защиты растянутых на длиннейшем протяжении и открытых границ… Главная потребность государства — иметь наготове войско, но воин отказывается служить, не выходит в поход, потому что ему нечем жить, нечем вооружиться, у него есть земля, но нет работников. И вот единственным средством удовлетворения этой главной потребности страны найдено прикрепление крестьян, чтоб они не уходили с земель бедных помещиков, не переманивались богатыми, чтобы служилый человек имел всегда работника на своей земле, всегда имел средство быть готовым к выступлению в поход.»
Лаконично и четко классик выводит: «Прикрепление крестьян — это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении.»
Насколько введение крепостной зависимости оказывалось в общегосударственных целях, показывает тот простой факт, что оно было легализовано земским собором 1648 года, представляющим значительную часть населения — более демократичного сословно-представительского органа в те времена нигде не существовало. (Судя по воспоминаниям Смирновой-Россет, этот факт вызывал глубокое сожаление у императора Николая I.)
Прикрепление крестьян к поместьям служилых людей, сыграло большую роль в победоносном завершении тяжелой войны 1654–1666, в выходе на Днепр, в быстром наступлении на Дикое поле. Вынужденное закрепощение обеспечивало расширение.
В 17 в. дворянин отличается от крестьянина только видом обязанностей перед государством. Дворянин служит, крестьянин его кормит за несение службы. Нередки были случаи ухода дворян от служба, когда они становились крестьянами. Для закона дворянин и крестьянин были равны.
«В том же году князь Яков Иванов сын Лобанов-Ростовский да Иван Андреев сын Микулин ездили на разбой по Троицкой дороге, к красной сосне, разбивать государевых мужиков с их великих государей казною, и тех мужиков они розбили, и казну взяли себе, и двух человек мужиков убили до смерти. И про то их воровство разъискивано, и по розыску он князь Яков Лобанов взят с двора и привезен был к красному крыльцу, в простых санишках, и за то воровство учинено ему князь Якову наказанье: бит кнутом в железном подклете по упросу верховой боярыни и мамы княгини Анны Никифоровны Лобановой-Ростовской. Да у него ж князь Ивана отнято за то его воровство бесповоротно четыреста дворов крестьянских. А человека его колмыка, да казначея, за то воровство повесили. А Ивану Микулину за то учинено наказанье: бит кнутом на площади нещадно, и отняты у него поместья и вотчины бесповоротно, и розданы в роздачу, и сослан был в ссылку в Сибирь, в город Томег», — читаем у Котошихина.
За грабеж мужиков (из-за чего в Европе не шелохнулся бы ни один коронный судья) нашего князя и дворянина наказали не только тяжелым телесным наказанием, но и лишили их владений, их власти над крестьянами.
«По уложению 1649 года крестьянин был лишен права сходить с земли, но во всем остальном он был совершенно свободным. Закон признавал за ним право на собственность, право заниматься торговлей, заключать договоры, распоряжаться своим имуществом по завещаниям.» — писал дерптский историк Е. Шмурло.
Бедное село, низкая плотность населения, отрезанность от морей — нелучшие условия для развития городов и городской культуры. Крестьянский мир не давал достаточного прибавочного продукта русскому городу. Неразвитый город не давал необходимых товаров и технологий крестьянскому миру. Усиливается не только экономическая, но культурная зависимость России от стремительно развивающегося Запада. Никон громит мечту о «Москве-Третьем Риме» вместе с «древлим» православием.
Европа в это время порождает действующий все более глобально капитал. Основным же принципом функционирования капитала является максимизация прибыли — дешевле купил, в том числе и рабочую силу, подороже продал. В идеале не купил, а взял бесплатно.
Морские европейские державы возродили рабство и работорговлю в размерах, которых не знал и античный Рим. Континентальные державы центральной и восточной Европы произвели «вторые издания» крестьянской зависимости, причем в таких тяжелых формах, каких не знало классическое средневековье. Цель — максимизация поставок дешевого сырья на внешний рынок в обмен на предметы роскоши. И самая мелкопоместная шляхта выжимала последние соки из своих хлопов ради того, чтобы купить какие-нибудь голландские часики с боем. Панщина в Польше дошла до 6 дней в неделю, а затем нередко стала занимать всю неделю (крестьянин, потерявший возможность трудится на своем наделе, получал паек-месячину), в Венгрии зависела только от произвола владельца, в Трансильвании составляла 4 дня, в Ливонии нередко занимала всю неделю («jeder Gesinde mitt Ochsen oder Pferdt alle Dage», пер. «любой барщинный крестьянин работает с упряжкой быков или конной упряжкой каждый день»). В Шлезвиге помещик владел крестьянином как вещью («Nichts gehoret euch zu, die Seele gehoret Gott, eure Leiber, Guter und alles was ihr habt, ist mein», пер. «Ничто не принадлежит вам, душа принадлежит Богу, а ваши тела, имущество и все что вы имеете, является моим). В Нижней Силезии утвердилось правило, что «крестьянские барщинные работы не ограничиваются». В Саксонии крестьянская молодежь призывалась, как в армию, на трехгодичную непрерывную барщину.[18]
