Осмунд Эгге - Загадка Кирова.Убийство, развязавшее сталинский террор

В дипломатических отношениях также отмечалась более спокой­ная политическая атмосфера. Лой У. Хендерсон из недавно открытого американского посольства писал о том, что люди стали более раскре­пощенными: образ их жизни все менее походил на пролетарский; на­чались изменения и в политике режима, в которой особое внимание уделялось патриотизму, частично за счет пролетарского интернацио­нализма. В то же время, подмечал Хендерсон, некоторые партийцы отрицательно реагировали на эти тенденции, считая их опасными и небольшевистскими. По этому поводу Хендерсон говорит об увеличе­нии разницы в оплате труда и уровне жизни инженерно-технических работников и управленцев, с одной стороны, и простых рабочих — с другой. Еще одним яблоком раздора было, очевидно, членство Совет­ского Союза в Лиге Наций и готовность Советского правительства за­ключать пакты о взаимопомощи с капиталистическими странами[19].

Семнадцатый партсъезд открылся 26 января 1934 г. в атмосфере смягчившегося политического климата. Съезд был назван «съездом победителей». Сталин защищал политику партии, утверждая, что внутрипартийной оппозиции уже нет:

«Если на XV съезде приходилось еще доказывать правильность линии партии и вести борьбу с известными антиленинскими группировками, а на XVI съезде — добивать последних приверженцев этих группировок, то на этом съезде — и доказывать нечего, да, пожалуй — и бить некого. Все видят, что линия партии победила»[20].

Но партийную линию требовалось проводить в жизнь. По Сталину, существовала «пропасть» между тем, что решили и что действитель­но сделали. Вину за неудовлетворительное выполнение партийных указаний возложили на «неисправимых бюрократов и канцеляри­стов». Были упомянуты и «люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков»[21]. Другими сло­вами, никто, независимо от чина и звания, не мог чувствовать себя в безопасности, если не выполняет в точности партийные указания. На первый взгляд съезд казался триумфом партийного единства и лич­но Сталина. Бывшие ведущие оппозиционеры — Зиновьев, Каменев, Бухарин и другие — соревновались в доходящем до крайней степени самоуничижении и восхвалении Сталина. В этом потоке славословий не прозвучало ни одного критического голоса, который бы поставил мод сомнение решения, вызвавшие гигантские потрясения в стране несколькими годами ранее, или последствия «революции сверху».

Впрочем, утверждалось, что многие делегаты съезда были не довольны правлением Сталина, а некоторые даже хотели сместить его с поста Генерального секретаря ЦК ВКП(б). В этой связи упоминают­ся, прежде всего, два обстоятельства. Во-первых, фамилия Сталина, как считают, была вычеркнута из большого числа бюллетеней для тайного голосования на выборах в конце съезда нового состава ЦК. Кирова в то же время якобы поддержали практически единогласно. Чтобы скрыть это, возможно, результаты голосования фальсифицировали. Во-вторых, утверждалось, что группа делегатов съезда обращалась к Кирову с целью выяснить, желает ли он выдвинуться на пост генерального секретаря и заменить Сталина. Оба эти утверждения играют значительную роль в тех работах об убийстве Кирова, цель которых продемонстрировать, что у Сталина был мотив избавиться от Кирова[22]. В гл. 9 мы вернемся к этому и выясним, насколько обо­снованы эти утверждения и обсудим их достоверность.

В период после съезда, завершившего работу в феврале 1934 г., до убийства Кирова 1 декабря того же года политический климат стал еще мягче. Если в 1933 г. органами госбезопасности было арестовано свыше полумиллиона человек, то в следующем году этот показатель упал примерно до 200 тыс. чел. За этот же период количество арестов по обвинению в «контрреволюционных преступлениях» сократи­лось с 283 тыс. до 90 тыс. чeл.[23] По отношению к крестьянству про­водилась более умеренная политика. В 1933 г. колхозники получили индивидуальные наделы, на которых могли выращивать урожай для собственного потребления или для продажи на колхозных рынках. В 1934 г. размеры таких наделов могли быть увеличены. Частично амнистированы были крестьяне, сосланные во время коллективи­зации. Режим также стремился к примирению со старой интеллигенцией. Многие из тех, кто был лишен избирательных прав, теперь получили возможность голосовать на выборах в Советы. Состояние экономики улучшалось, и с голодом было покончено. В ноябре 1934 г. ЦК ВКП(б) принял решение об отмене с 1 января 1935 г. карточек на хлеб. Это решение было неоднозначно воспринято массами, опасав­шимися, что отмена карточной системы повлечет за собой рост цен[24]. Но само по себе решение было явным признаком улучшения эконо­мического положения страны.

Также важно, что с целью обеспечения законности и порядка ре­организовали органы госбезопасности. В июле О ГПУ было преобра­зовано, и органы госбезопасности вошли в состав нового Народного комиссариата внутренних дел (НКВД), который возглавил Генрих Ягода. Карательные органы потеряли большую часть своих судебных полномочий, в том числе право выносить смертные приговоры. Те­перь эти функции входили в компетенцию прокурора. Эта реоргани­зация была направлена на закрепление правовых норм и судебных процедур и одновременно нацелена на строительство высокоцентра­лизованного государства. Впрочем, на практике органы сохранили некоторые свои прерогативы, в том числе возможность НКВД через Особое совещание приговаривать к ссылке или заключению на срок до пяти лет в административном порядке[25].

Особое совещание — один из множества примеров непоследова­тельности более мягкой политики. Такие умеренные инициативы ча­сто сочетались с силовыми методами, а об отказе от однопартийной диктатуры и подумать было нельзя. И все же, несомненно, в 1934 г. политический климат страны смягчился. Крайние меры и внесудеб­ные институты уже не считались необходимыми, во всяком случае в той степени, что раньше. Освобождение лиц, осужденных за антисо­ветские преступления, стало возможным, потому что, как сказал Во­рошилов, «обстановка теперь резко изменилась». А Каганович писал, что реформа органов госбезопасности «означает, что поскольку время у нас более спокойное, можем наказывать через суды, а не прибегать к внесудебным репрессиям, как до сих пор»[26].

Население заметило смягчение политического климата. Мемуа­ристы описывают 1934 г. как год, когда прекратились массовые ре­прессии предыдущего периода. Можно было почувствовать опреде­ленное облегчение и смотреть в будущее с оптимизмом. Впрочем, широкие слои населения были ожесточены и к партии относились крайне скептически[27].

Глава 3. Жертва

К моменту смерти Сергей Миронович Киров был одним из самых влиятельных советских вождей. Он возглавлял парторганизацию Ленинграда и области с 1926 г., был также членом Политбюро, самого могущественного политического органа в стране. После XVII партсъезда в 1934 г. Киров был избран одним из четырех секретарей Цен­трального Комитета[28]. Впрочем, ему еще предстояло принять на себя эту роль, поскольку какое-то время необходимо было сохранять ру­ководство ленинградской парторганизацией; переезд в Москву был, таким образом, невозможен.

Но кто был Киров, какими были его происхождение, карьера, что он был за человек? Каких политических взглядов он придерживался, и отличались ли они когда-либо от политико-идеологической линии партии с тех пор, как Сталин в 1928-1930 гг. стал самым могуще­ственным человеком в стране?

Киров родился 15 марта 1886 г.[29] в городке Уржуме Вятской гу­бернии примерно в 800 км к северо-востоку от Москвы. Его на­стоящая фамилия Костриков, но, как и многие его современники-революционеры, для работы в подполье он взял псевдоним, который н дальнейшем превратился в фамилию[30].

Сергей Костриков родился в бедной семье, у него было трудное детство. Отец-алкоголик рано ушел из семьи, а мать умерла, когда Сергею было всего восемь. Его отправили в приют, а бабушка взяла па воспитание его сестер пяти и одиннадцати лет. Благодаря местным благотворителям Сергей мог посещать школу. Он был способным учеником, и в возрасте пятнадцати лет после окончания городского училища на средства его попечительского фонда был направлен на три года в начальное механико-техническое промышленное училище Казани, расположенной в 130 км к югу от Уржума. В Казани Кострикова ждали трудные времена: надо было много учиться, а он постоянно ходил голодным, поскольку стипендии не хватало даже на самое необходимое. Тем не менее он окончил училище с очень хорошими отметками.